Надо сказать, что у меня к тому времени было два сотовых. Номер первого я раздал направо и налево: друзьям, знакомым, родственникам, некоторым девушкам. Он звонил на мотив «А нам все равно», «семь-сорок» и гимна Советского Союза. Номер второго был известен только Гарику с Машей, но даже они предпочитали им не пользоваться. Именно из второго телефона и полились звуки вагнеровского марша, и означало это только одно - случилось страшное. Или ещё хуже - неожиданное.
Звонила Маша. Это само по себе было сюрпризом.
(Она как-то заглянула ко мне домой и обнаружила нераспечатанную пачку презервативов прямо на телефонной полочке. Очень обиделась: то ли решила, что презервативы предназначались ей, то ли, наоборот, догадалась, что не ей. С тех пор мы почти перестали общаться. Кошка на сене.)
Маша говорила коротко и отрывисто:
– Николай Николаевич пришёл в себя. Требует вас с Гариком для инструктажа. Гарик прилетает завтра около трёх. Ты должен быть в больнице в половине десятого - сразу после обхода. Так что, - тут Машка перешла на язвительно-вежливый тон, - все твои ночные развлечения придётся слётка подсократить.
– Я, между прочим, на работе! - возмутился я, но трубка уже замолчала.
Ничего не оставалось, как пожать плечами, выругаться в пространство и отправиться искать Лешку, чтобы отпроситься у него пораньше.
5
Когда я появился в больнице, Маша уже расхаживала по вестибюлю, демонстративно поглядывая на часы. А чего, спрашивается, поглядывать, если я пришёл даже на три минуты раньше? Приняв из Машиных рук халат и накинув его поверх пиджака, я бодро направился к двери с надписью «Реанимационное отделение».
На Николаича было жутко смотреть. Так, наверное, выглядели святые великомученики: скелет с глазами, просветлённый до идиотизма взор, заторможенные движения. Неудивительно, что народ старался таких типов как можно скорее канонизировать и отскочить подальше от страстей господних.
У нас с Машей такой возможности не было. Мы осторожно приблизились к одру и остановились в нерешительности. Николай Николаевич, продолжая роль святого угодника, безмолвно внимал небесам. Безмолвствовали и мы. Казалось верхом неприличия говорить вблизи тела не от мира сего. Мы ждали глас. И был глас. И сказал он:
– А позовите-ка санитарку. И пусть судно захватит.
Мы с Машей с позорной поспешностью бросились за санитаркой и весь процесс эксплуатации судна проторчали в коридоре. Когда нам было дозволено вернуться, взор Николаича потерял очарование мученичества и внутренней сосредоточенности. Да и сам больной выглядел значительно менее несчастным.
– Другое дело! - бодро, хотя и слабо произнёс Николаич. - А то пока её докличешься. Теперь я готов все объяснить. Я тут немного поразмышлял на досуге и кое-чего понял. Все очень плохо… Кстати, а Гарри Семёнович когда быть изволят?
– Через несколько часов, - торопливо сообщила Маша.
– Хорошо. Тогда общую картину обрисую попозже. Два раза подряд я это просто не одолею. А сейчас - краткие рекомендации на тему «Что делать?». Машенька, вы давно не были в отпуске?
– Да как сказать… - растерялась Маша, - на Новый год в Прагу ездила.
– На три дня? - уточнил Николаич.
– На четыре.
– Разница принципиальная. Значит, так. Со следующего понедельника вы, Мария, в отпуске. Нормальном, долгосрочном, на 24 дня. Дела передадите заму. Все, это не обсуждается. А вы, Андрей, будьте любезны оказаться в отпуске прямо сейчас. Вам-то, как я понимаю, передавать дела некому и собирать особенно нечего. По поводу работодателя - то есть Гарри Семёновича - переживать не стоит. Тем паче, что он едет с нами, - в этом месте Николаич окончательно устал и некоторое время лежал с закрытыми глазами.
Паузой воспользовалась Маша:
– Вы сказали «с нами»? - осторожно поинтересовалась она. - То есть и вы тоже?
– Это вы - тоже, - поправил её Николаич, - вы будете сопровождать меня в некоем опасном и увлекательном путешествии.
– Но вы ведь в таком состоянии! И я не могу, у меня сезон! Сейчас люди на курорты поехали, страховки…
Николай Николаевич остановил её мановением ослабевшей руки:
– Да, стар я стал. И состояние у меня, действительно… Раньше мои… рекомендации просто исполнялись, без всяких антимоний. Впрочем, после общих разъяснений многие вопросы отпадут. Поэтому давайте-ка вот чего сделайте. Давайте вы пока займитесь укреплением моего здоровья. Сядьте где-нибудь в скверике и поукрепляйте. В основном это вас касается, Андрей. А вы, Машенька, при этом будьте начеку. И постарайтесь старания вашего коллеги хоть чуть-чуть замаскировать. Я вас когда-то учил, должны ещё помнить. А я пока полежу.
Наш немощный организатор опасных и увлекательных экспедиций снова прикрыл глаза, тяжело вздохнул и затих. Правда, тут же встрепенулся и изрёк не без лукавства:
– Ступайте, дети мои.
Маша непроизвольно бросила на меня злобный взгляд, хмыкнула и направилась к выходу. Я немного задержался.
– Николай Николаевич, а в этом… отпуске у нас будет возможность поговорить поподробнее? Я имею в виду - о вас? Мы ведь про вас почти ничего не знаем.
Николаич продолжал лежать с закрытыми глазами. Я осторожно подошёл поближе, опасаясь, что он снова потерял сознание. Всё было в порядке. Вождь и учитель просто думал.
– Да, Андрюша, совсем я стал плох. Обычно я не допускаю, чтобы мне задавали такие вопросы. Строго говоря, сегодня - всего второй раз, когда от меня требуют автобиографии. Первым был некий лейтенант французской армии. Впрочем, тогда я тоже был нездоров. И, кстати, тоже огнестрельное ранение в живот. Надо поразмышлять об этой закономерности.
– Только в кому не впадайте, - неловко пошутил я.
– В кому не впаду. Этот фокус годится только для исключительных ситуаций, да и проделывать его не так просто, как хотелось бы. Хорошо, я постараюсь удовлетворить ваше любопытство. Но при условии.
– Никому ни слова?
– Никому ни слова. И не только о моих ответах, но и о ваших вопросах. Даже этот наш маленький разговор должен оставаться строго между нами. А теперь позовите-ка мне ещё разок санитарку. Кишечник совсем отвык от работы.
6
Издали мы наверняка напоминали поругавшихся влюблённых. Или супружескую пару в момент развода. Мужик с мрачнейшей физиономией и молодая женщина неприступного вида. Сидят и явно ждут, кто первый заговорит. На принцип пошли.
А вокруг - лето, внезапно вспомнившее о том, что оно лето. Солнце, которое жарит с тупой настойчивостью батареи центрального отопления в конце отопительного сезона. Командировочные, с ошалелым видом таскающие в руках тяжёлые кожаные куртки. Толстые голуби, валяющиеся в тёплой пыли и бесстыже заглядывающие под короткие платьица. Хотя чего там заглядывать: платья не только коротки, но и прозрачны до неприличия.
А ведь прав Гарик, подумалось мне, ко всему привыкаешь. И к обнажённой натуре в том числе. Во всяком случае, сейчас меня никто не отвлекал от придумывания язв и абсцессов на голову многострадального Николаича. И не только на голову, но и на брюшину, сердце, почки, лимфатические узлы и прочий ливер. Основательная Маша притащила анатомический атлас с аккуратными пометками на полях, так что теперь я совершенно точно знал, куда и чего нужно желать. Даже притерпелся, уже почти перестало мутить. И вообще поймал себя на том, что сглазом я в последнее время стал заниматься как-то без страсти, дежурно. Так не пойдёт! Как там учил старик Станиславский? Надо перевоплотиться, погрузиться и ещё что-то там с собой совершить.
Я зажмурил глаза, но и это не особенно помогало. Надо разозлиться. Тем более, что Маша рядом. Вот уж кто доведёт меня до зубовного скрежета в считанные минуты.
– Маша. Эй, отвлекись, я пока передыхаю.
Маша вздрогнула и судорожно вздохнув, откинулась на спинку скамейки - впрочем, тут же торопливо выпрямилась, пытаясь уберечь кофточку в чистоте и сохранности. Мой персональный компенсатор (по совместительству - маскировщик) подозрительно покосился в мою сторону, но в разговор вступать не спешил. Ладно, коснётся, как любит приговаривать Гарик.
– Ты на меня до сих пор дуешься? Ну, из-за этих дурацких… То есть когда ты последний раз ко мне заходила. Из-за того, да?
Невозможно разговаривать с человеком, который никак на тебя не реагирует. То же самое, что общаться со стенкой - а это уже шизофрения. Впрочем, ты ведь хотел разозлиться? Давай, продолжай.
– Маша, вот вы - в смысле женщины - очень любите рассуждать по поводу мужской грубости и чёрствости. И непонимания вашей тонкой девичьей натуры. Асами - что бараны. То есть овцы. Не хотите понять, так запомните: мужику время от времени нужна женщина. Допустим, женщинам этого не нужно. Но для мужчины это как есть, спать или пить. Ты же ешь каждый день? Почему я не могу себе позволить женщину хотя бы раз в неделю?
Похоже, я выбрал правильный способ разозлиться - такой чуши я от себя давно не слышал, но остановиться не мог, распаляясь всё больше и больше. Маша продолжала рассматривать меня с брезгливым видом.
– И вообще, ты мне не жена, не подруга, не сестра. Какое тебе дело до моей личной жизни?
– Никакого, - легко согласилась Маша, - поэтому ты и бесишься.
– Да не б-бешусь! - Ага, я, кажется, дошёл до стадии лёгкого заикания; ещё чуть-чуть - и наступит фаза швыряния тяжёлых предметов. - Я просто не понимаю.. То есть меня раздражает, когда все вроде нормально, и вдруг..
– Что «вроде нормально»? - холодно поинтересовалась Маша. - Мы просто выполняли одну совместную работу. Это - все. Остальное - плод твоей болезненной фантазии.
Я попытался продолжить, но был остановлен властным движением ладони:
– Тема закрыта. А теперь, если наш мастер сглаза немного развеялся разговорами, давай вернёмся к Николаю Николаевичу. И ещё: у тебя странное представление о потребностях женщин. Видимо, тебе просто на них не везло. Я, например, тоже время от времени позволяю себе мужчину. Если есть настроение- то и чаще раза в неделю Правда, я («я» было подчёркнуто жирной красной чертой) всегда очень тщательно выбираю мужчин. А теперь - давай работать.