лето без солнца? А солнцем, Солнышком раньше была она. Палыч так называл её в минуты мягкой любовной усталости, когда она лежала возле него, взмокшего и глуповатого. И гладила его по редкой шерсти на груди. И целовала в ключицу. А он произносил тихо, с оттяжкой: "Со-о-о-олнышко…"
Катенька замотала головой и высморкалась. Пора было с этим кошмаром завязывать. Она ещё на восьмое марта все поняла, когда он притащил в подарок безвкусную золотую цепочку. Если мужчина за год близости не понял, что его избранница предпочитает серебро, - это знак! Тогда она все поняла, но решила не поверить. Закрыла глаза и придумала, что ей нравятся толстые золотые цепочки.
Но дальше пошло хуже…
Катенька поняла, что сейчас она снова пойдёт обновлять соль на ранах. Нужно чем-то себя отвлечь, например, убрать в комнате. Весь пол завален обрывками дорогого глянцевого журнала. Толстые страницы рвались неохотно, только по одной за раз - и это было удачно. Катенька смогла израсходовать всю накопленную ярость на один-единственный номер "Космо".
Когда обрывки на полу заняли положенное им место в мешке для мусора, Катенька подняла глаза на стену. Ещё одну бумажку следовало бы сорвать и отправить в утиль, но она медлила. На бумажке были написаны четыре цифры: 38-02. Номер той чёртовой машины, который должен был определить судьбу Леденцова и Катеньки. Ей всё казалось, что есть способ свести эти цифры к общему знаменателю (или как оно там называется?). Ответ плавал где-то рядом, следовало выполнить всего одно действие - и круглое, помпезное 38 превратилось бы в маленькое тревожное 02.
Катенька не стала срывать листок. Она снова подошла к окну, прижалась к стеклу лбом, да так и стояла, уставившись в одну точку. Постепенно эта точка проступила сквозь серую мокроту. Она оказалась куполом строящейся церкви, вроде бы православной. Катенька не слишком в этом всем разбиралась, но сейчас вдруг обратилась к дырявому куполу с речью:
– Слушай, Бог, я никогда тебе ничего не говорила… Сделай для меня одну вещь. Нет, не возвращай мне Палыча. Всё равно уйдёт. Только сделай так, чтобы он сегодня вечером оказался у меня. Я его обниму крепко-крепко и не отпущу никуда. Он возьмёт себе отпуск на неделю, и всю неделю мы будем только вдвоём. Только неделю, ладно?
Довольно долго ничего не было слышно. Потом на дереве под окном мерзко, с бульканием каркнула ворона.
В квартире никого не было, но Катеньке стало стыдно и противно. Она отвернулась от окна и пошла мыть пол. "Не нужно было отгул брать, - подумала Катенька, - на работе как-то отвлекаешься".
7
Иван Иванович с живым интересом наблюдал, как солидный директор солидного предприятия господин Леденцов хвастает паранормальными способностями. Особенно Емельян Павлович упирал на пиво - видно, оно здорово впечатлило директора.
– Замечательно, - сказал Иван Иванович, - я так и думал.
– О чём? - насторожился Леденцов.
– Что процесс вас увлечёт. По психотипу вы иррационал: процесс важнее результата.
Емельян Павлович искоса посмотрел на человека, которого недавно считал сумасшедшим. И сомнения пока не развеялись.
– Не обижайтесь, - сказал Иван Иванович. - Это не недостаток. Наоборот, это даже хорошо, что вы не рационал. Не позволите ли списочек - полюбопытствовать?
Леденцов, все ещё недовольный тем, что его обозвали нерациональным (дураком, что ли?), протянул распечатку посетителю. Тот принялся читать и, как показалось, особенно тщательно штудировал страницы, посвящённые детским годам директора. "Про женщин я зря писал", - запоздало устыдился Леденцов и погрузился в кресло. Чтобы скоротать время, он попытался определить возраст Ивана Ивановича. Юношей или молодым человеком тот определённо не был. По стилю поведения, по старомодным выражениям он тянул на старика. Была в Иване Ивановиче выправка, но не военного человека, а сугубо штатского - как будто коллежского асессора перенесли на сто пятьдесят лет вперёд, переодели, переучили и заставили говорить по-новому. Вместе с тем не было в нём физических следов старческого разрушения: дряблости кожи, желтоватой седины, замедленности движений или хотя бы очков.
– Много интересного, - сказал Иван Иванович тоном человека, который надеялся найти гораздо больше, чем ему подсунули, - особенно из вашего младенчества и отрочества. Три рубля в траве разглядеть, да ещё в пять утра… Это подвиг.
Леденцов почувствовал себя глупо. "Чем я занимаюсь? - рассердился он на себя. - Зачем придурка этого к себе пригласил?"
– Разумеется, - сказал он, - это все глупые совпадения. Пока я составлял список, это меня несколько развлекло. Я позвал вас только потому, что вы, кажется, готовы объединить эти совпадения в систему…
– После чего мы сможем перейти к главному? Извольте.
Тут Емельян Павлович и вовсе расстроился, предчувствуя, что разговор готов скатиться в сомнительную колею спасения мира. Однако Иван Иванович не дал ему раскрыть рта. Он извлёк из пухлого коричневого портфеля папку с завязочками и протянул её хозяину кабинета со словами:
– Но сначала позвольте дополнить ваш список.
"Так он шантажист! Как все просто!" - Емельян Павлович даже обрадовался. Теперь многое стало на свои места.
Леденцов не собирался обсуждать никаких условий, но папка его заинтриговала. В конце концов, интересно же, чем тебя собираются припирать к стенке и доводить до ручки.
– "Там внутри есть все, - процитировал Леденцов «Золотого телёнка», развязывая тесёмки, - пальмы, девушки, голубые экспрессы…"
– Эта папка не пуста, - Иван Иванович полуулыбкой дал понять, что оценил хорошую память и начитанность собеседника.
Действительно, внутри обычной картонной папки обнаружилось несколько прозрачных файлов, каждый из которых был плотно набит вырезками, какими-то документами и фотографиями. Леденцов вытащил один из них наугад. Подборка касалась его сделки с "Главсбытснабом". Начиналась она с аналитической записки "О состоянии и прогнозном поведении…", словом, о рынке копировальной техники в 1996 году. Прогнозы были неутешительные. Емельян Павлович улыбнулся:
– Помню-помню! Никто не верил. Все кричали "Насыщение! Свободных средств нет!" Я тогда здорово поднялся.
Леденцов полистал отчёты и газетные заметки. В 1996-м о нём впервые написали "Губернские новости".
– Ну и что? - пожал он плечами. - Аналитики ошиблись, а я угадал.
– Этот аналитик, - мягко сказал Иван Иванович, - редко ошибается.
Леденцов глянул на подпись на аналитической записке. Там значилось: "Портнов И. И."
– Моя работа, - согласился И. И., - я сразу понял, что дело нечисто, и собрал кое-какую статистику. Полюбуйтесь.
На протянутой Емельяну Павловичу диаграмме "Поставки копировальной техники по регионам РФ в 1996 г." одна из областей - родная леденцовская - торчала, как средний палец на руке разозлившегося среднего американца.
– Как видите, даже Москва поглотила в ту осень ксероксов едва ли не меньше, чем местные офисы. С чего бы? Продолжим…
– …Сдаюсь! - через сорок минут Емельян Павлович поднял руки вверх и для убедительности заложил их за голову. - У нас действительно аномальная область, и я действительно умею эти аномалии улавливать…
– Не улавливать, - Иван Иванович выглядел усталым, - а создавать. До чего ж вы упрямый. То доказываете мне, что пиво в холодильнике наколдовать можете, а то очевидное отрицаете.
– Опять сдаюсь! Признаю себя всемогущим и благим, создателем Вселенной вообще и рынка оргтехники в частности.
Портнов остался непроницаемым.
– Вселенную, да и рынок оргтехники, - это ещё до вас. А вот насчёт всемогущества вы почти угадали. Вернее сказать, вы почти всемогущи.
Завершить лекцию Иван Иванович не успел. Дверь кабинета вдруг распахнулась с неприличным треском, и в комнату ввалились грубые люди в чёрных масках и камуфляже. За ними, отстав на полсекунды, влетели их же грубые вопли:
– Мордой на стол! Руки, сука! Не двигаться!
8
Поговорить удалось только в камере для временно задержанных.
По пути Леденцов пытался что-нибудь выяснить, получил краткий, но выразительный ответ в виде тычка прикладом и благоразумно заткнулся.
Зато уж в камере Емельян Павлович дал волю чувствам и словам. Обращал он их к потолку и лишь на излёте вдохновения повернулся к собрату по несчастью:
– Всемогущий, говорите, Иван Иванович? А отсюда, стало быть, начинается мой путь на Голгофу?
Иван Иванович поморщился, как будто упоминание о Голгофе задело его за живое.
– Почти всемогущий, - выделил он первое слово. - Но не абсолютно.
– И кто ж моё всемогущество обломал? Другой всемогущий? Только злой и нехороший?
– Вы на верном пути, - Иван Иванович понизил голос, - однако давайте потише, иначе вас очень скоро переведут в психиатрическую лечебницу.
Леденцов огляделся. В камере было ещё четверо задержанных, и смотрели они на гостей с брезгливой опасливостью.
– Лучше пораскиньте мозгами, - так же тихо продолжил Портнов, - почему вам не удалось тогда спасти вашего друга Мартова?
Теперь настала пора морщиться Леденцову.
– Мартов-то тут при чём? Кстати, если уж я такой разэдакий, то почему я не смог его спасти?
– Дело в том, что кроме таких, как вы, мастеров силы…
– Кого?
– Мастер силы, мастер желания, "топор" - выбирайте термин себе по вкусу. Так вот, кроме всемогущих со знаком плюс есть ещё всемогущие со знаком минус.
– Понятно. То есть эти парни, -Леденцов перешёл на театральный шёпот, - хотят зла! "Я часть той силы, что вечно хочет зла"…
– …"и вечно совершает благо". Очень удачная цитата. Только нужно её перевернуть. "Я часть той силы, что вечно хочет блага и совершает зло".
– Один из лучших переводов, - раздалось из-за спин собеседников.
Развернувшись, Иван Иванович и Емельян Павлович обнаружили, что не все обитатели камеры шугаются от них, как от тихопомешанных. Серый тип невнятной наружности под шумок подобрался вплотную и, очевидно, подслушивал. Фигура его невероятным образом совмещала в себе худобу и отёчность, светлые глаза смотрели с меланхолией верблюда сквозь перевязанные ниткой очки. Изо рта у незнакомца неприятно попахивало.