И, безусловно, заметит, что начальницу отпустили домой. Ну, или ещё куда. Это совсем не важно. Главное, чтобы болезный поверил, что его «сдали». И, испытывая озлобление и панику, начал «метать икру».
Секунд через сорок после моего появления, в коридоре раздалась слоновья поступь Валентины Николаевны. И, громко цокая широкими каблуками лакированных туфель, она гордо прошествовала мимо распахнутой мною двери.
Бросив короткий взгляд на сидящего перед Василием грузчика и моментально отвернув голову.
Мол, «знать не знаю» и вообще… «Что общего, скажите пожалуйста, может быть у МЕНЯ с этой вот подзаборной швалью»?
— Ну что, Виталий Иванович. — Заход в кабинет и предавая мне листок бумаги, через несколько минут спросил Позняков. — Будем говорить правду, или как?
— Какую правду, начальник? — Картинно вскинув брови и распахивая мутные от портвейна глаза, заблажил Баранов. И, чуть ли не ударяя себя пяткой в грудь, осчастливил нас неискренней и весьма щербатой улыбкой. — Я чист как стёклышко!
— Да? — Деланно удивился Позняков. И, продолжая отыгрывать спектакль, с сожалением произнёс. — А вот, Валентина Николаевна, нам всё рассказала. И потому, — чуть повысив голос, оповестил Баранова майор, оставила у меня в столе свой паспорт и была отпущена под подписку о невыезде.
— Знаю я ваши подписки! — Стал наливаться дурной кровью Баранов. — Небось, пару-тройку сотен с этой жирной коровы слупили! — И, опуская глаза в пол, ели слышно прошептал. — Суки!
— Молча-ать! — Пришедший в нешуточное негодование от таких подлых, и порочащих честь советского милиционера инсинуаций, Василий громко хлопнул ладонью по столу. Отчего пластмассовый стаканчик с шариковыми ручками и карандашами подпрыгнул и опрокинулся на бок. — Я тебя, за таки слова, козёл, сейчас самого сукой сделаю!
— Извини, начальник! Погорячился. — Тут же сдал назад, резко побледневший Баранов. И, понимая, что, раз директоршу отпустили, мы с удвоенной силой примемся за него, отчаянно замотал давно не стриженной головой. — Я ничего не делал, клянусь!
— Где сейчас находится Лапотников Александр Павлович? — Решив, что пора вступать в дело мне, нейтральным тоном поинтересовался я.
— Кто-о? Не знаю такого! — Откинувшись на спинку стула, демонстративно скрестил руки на груди Баранов. И, видя перед собой мою юную мордашку, снова начал наглеть. — Ничего не знаю, начальник?
— Санёк сейчас где? — Нагоняя жути, грозным голосом подхватил эстафету моментально вступивший в игру Василий. — Или, может забыл, кто твой корешь «Лапоть»?
«Вот интересно, угадал с кликухой Вася, или нет»? — С любопытством подумал я.
Хотя… У таких вот, обделённых умом и фантазией гоблинов, производная от фамилии, с завидной регулярностью и неизменным постоянством, превращается в «погоняло».
— А-а, Лапоть… — Делая вид, что только что вспомнил, покаянно заблеял Баранов. — Так, хто его знает, убийцу хренова…
Сыграно было на троечку. А, судя по слегка дрожащему голосу и отведенным в сторону глазам, наша с Викеньтьевичем теория была не лишена смысла.
Явно, знает ханурик — «где».
И, прочитав в выданном мне Позняковым листочке первую фамилию, я задал вопрос.
— У Гуся?
— Не-а! — С видимым облегчением, радуясь моей ошибке, растянул потрескавшиеся губы в улыбке, Баранов. И, тут же поняв, что, пусть и косвенно, но спалился. — Пошёл в отказ. — Я вообще не знаю, где это мурло может быть. И, в очередной раз сложив свои, давно не мытые грабли на груди, с гордым и независимым видом, уставился в окно. — Вам надо, вы и ищите!
«Найдём, соколик! Обязательно найдём». — Молча пообещал себе я.
И, не теряя времени даром, прочитал другую фамилию и озвучил трансформированную из неё кличку.
— У Лысого?..
«Лысый», «Кривой», а так же «Гнусавый» и «Сява» оказались попаданием пальцем в небо. Так же, собственно, как и «Гвоздь» с «Хмырём». И только восьмой по счёту «кореш», чьё забавное прозвище «Пескарь», заставило дёрнуться допрашиваемого, оказался нашим клиентом.
У которого, не сказать, чтобы со «сто» но, («мамой клянусь») с девяносто девяти процентной вероятностью, сейчас валяется в пьяной отключке, пребывающий в алкогольной нирване, «Лапоть». Как пить дать, подставленный сидящим напротив меня «Бараном» и, ведать не ведающий, что пробуждение будет ужасным, а похмелье страшным и очень горьким.
Вернее, могло бы оказаться таковым. Ежели бы не угнездившийся в моей бедной бестолковке палач, а так же вера коллег в мою талантливую проницательность.
Не желая показывать, что уже знаю место пребывания ложно обвинённого и подводимого под расстрельную статью Лапотникова, я дочитал весь список до конца. И, кивком дав понять Познякову, что закончил, сложил бумагу и засунул в карман.
— Посидишь пока. — Снимая трубку телефона и вызывая конвой, обозначил ближайшую перспективу Баранову, майор. И, когда подследственного увели, вопросительно взглянул на меня. — У Пескаря?
— Так точно, товарищ майор! — Шутливо отрапортовал я. И немножко жалея, что моя, так называемая исключительность, перестаёт таковой быть, слегка подъебнул. — Интуиция у вас — дай Боже!
— Да, ладно тебе, младлшОй! — Осадил слегка забуревшего меня Василий. — Тут, и без шерлокхолмщины, можно было просто по адресам пробежаться и, рано или поздно, всё выяснить! Хотя… — Тут старший товарищ потёр подбородок и негромко засмеялся. — Дёрнулся наш подопечный так, что я подумал, со стула свалится!
— Короче, все молодцы, всем по пирожку с полки. — Резюмировал Анатолий Викеньтьевич.
И, снова взявшись за телефон, принялся названивать в прокуратуру, для получения ордеров на обыск в квартире «Пескаря» и задержания, по подозрению в убийстве, так некстати вернувшегося к подъезду потерпевшей, Баранова.
Выждав минут сорок, в течении которых мы успели посетить столовую и плотно покушать, наш отдел загрузился в приснопамятный УАЗик и мы, наконец, выдвинулись на задержание Александра Лаптева.
Который, согласно моим (и не только моим!) догадкам, сейчас находился в полной прострации и слыхом не слышал, а так же ведать не ведал, какие страсти творятся вокруг его, в общем-то, ничем не примечательной и вполне себе одиозной, фигуры.
Ведь, ежели разобраться, такого вот, деклассированного элемента хватает в нашем, уверенно строящем светлое социалистическое будущее, государстве.
Наплевав на всё и вся, эти товарищи в наглую ставят личное впереди общественного. Зачастую нигде не работая и время от времени а, скорее всего, делая это на постоянной основе, попадая в такие вот, прямо скажем, нелицеприятные и очень опасные для здоровья, ситуации.
Хотя… Если сравнивать с той же мадам Валентиной Николаевной, то неизвестно ещё, кто больше вреда наносит обычным советским людям. Этот ханурик просто квасит по чёрному. Сидя на шее у сожительницы и, когда приходит срок, попадая в заведения типа Лечебно Трудовых профилакториев.
Локальное, так сказать, зло. Легко купируемое и потому, с моей точки зрения, само-собой, меньшее. Так что, разоблачая этих деятелей теневой экономики, пытающихся строить своё сомнительное счастье на искусственно ими же создаваемом дефиците, и избавляя гражданина Лаптева от тюрьмы я, очень на это надеюсь, со всех сторон и кругом прав.
Не знаю уж, свидетельницей каких мутных схем стала невинно убиенная уборщица. Да, если честно, мне это не особо и интересно. Своей головной боли хватает. А, если пытаться влезать во все тонкости и перептелии дел, заниматься которыми положено коллегам, служащим в других отделах, то никакой жизни ни хватит.
Не говоря уже о нервах. Ведь их, так или иначе придётся жечь, вникая во всю эту, прости Создатель за упоминание имени врага Твоего, чёртову мутотень.
Глава 3
Наученный горьким опытом и, памятуя, что все особо тяжкие преступления находятся в ведении прокуратуры, я даже не удивился, когда увидел, что представители этого славного ведомства решили привезти оба ордера лично.
Всё та же, светло-бежевая «Волга», за рулём которой сидел подтянутый тридцатилетний мужчина. И сопровождающая его, симпатичная и ухоженная двадцативосьмилетняя девушка.
Которая при виде меня состроила слегка недовольную моську и, отвернувшись, пренебрежительно фыркнула.
Успевший привыкнуть к такой, неоднозначной реакции особ противоположного пола, я даже не обратил на это внимания. Девичьи заморочки, не более.
И вообще, мне с этой, носящей более высокое звание фифой, в разведку не ходить. Да и совместным крещением детей заниматься, вроде бы, оба не собираемся.
Всё, как и в прошлые разы, прошло «как всегда». То есть, Анатолий Викеньтьевичь поручкался с прокурорскими, которые едва удостоили нас с Василием лёгкого кивка и, пошептавшись минуты три, в течении которых к нам присоединился, имевший немного угрюмый вид участковый, все четверо направились в подъезд.
Мы с капитаном, выдержали небольшую, так сказать, «паросекундную» паузу и, соблюдая, если можно так выразиться «субординационную дистанцию», двинулись следом.
Собственно, в этой ситуации наше присутствие в общем и целом, совсем необязательно. Разве что, придётся выступить в роли «силовой» поддержки. Но, никто не верил, что два пропитых ханурика смогут преподнести хоть какой-то сюрприз.
Ведь, ни прокурорские, ни Позняков, даже не заикнулись о том, чтобы вызвать милицейский наряд для усиления.
Мы неспешно поднялись на четвёртый этаж и, остановились перед стандартно оббитой дерматином дверью.
Работник прокуратуры несколько раз сильно стукнул в, гулко забухавшую «фанерно-дэвэпэшным» звуком преграду.
— Гражданин Пескарёв, октройте! — Хорошо поставленным, зычным голосом громко потребовал он. И, наверное, для придания пущей важности взятой на себя миссии, на весь подъезд возвестил. — Милиция!
С хера ли он назвался представителем немножко другого ведомства, я так и не понял. Хотя… Ежели разобраться, то «Откройте, Милиция» звучит гораздо привычней уху простому советского человека чем, «Откройте, Прокуратура»!