Отдых прошёл спокойно, и никто нас не потревожил. Вертухаи не досаждали внезапными проверками, подвернутые действию обездвиживающих уколов агрессивные уголовники пребывали в перманентной коме, а избавленный мною от печальной участи сиделец, судя по запаху изо рта и немного уменьшившемуся уровню жидкости в трёхлитровой банке, пользуясь случаем, нелегал на жратву и самогон.
Но, к счастью, до поросячьего визга на ужрался и, хоть глазки разбудившего меня урки масляно блестели, взгляд по прежнему был настороженно-подозрительным.
— Вставай, мент. — Дотронувшись до моего плеча, негромко позвал он. — Через десять минут баландёры начнут раздавать ужин.
— Да уже проснулся. — Зевая, информировал я. И, усевшись на нарах и сладко потягиваясь, поблагодарил. — Спасибо.
Чем вызвал кривоватую ухмылку более прошаренного в блатных порядках бывалого сидельца. Комментариев, правда, не последовало. Ну да и хер с ним. Задерживаться в Изоляторе Временного Содержания я не намеревался, так что, и вникать в неписанные правила и хитрые уголовные понятия не было никакого смысла.
— Давай, что ли, по шконкам их раскладывать. — Предложил урка. И, вставая с табурета, приблизился наклонился над первым кандидатом на переселение с пола на постель, буркнул. — Подсоби, мент.
— Подожди, сначала умоюсь. — Не стал торопиться я.
Потом подошёл к жестяному умывальнику, эмаль на котором была местами сколота, поплескал водой в лицо и прополоскал рот. Вытереться было нечем, так что я просто потёр ладонями морду и стряхнул капли с рук.
Бесспорно, какие-то тряпки у постоянных обитателей этой «хаты» имелись. Но пользоваться ими я откровенно брезговал.
После чего, похватав жертв моего «несогласного произвола», кое-как распределили их по лежачим местам. И, так как затаскивать массивные и довольно упитанные туши на верхний ярус было откровенно влом, некоторых запихали под нары.
Кажется, у блатных это тоже является каким-то показателем статуса. Но, если честно, мне было откровенно наплевать. Предъявить они мне, в любом случае, не смогут. Ну а, ежели, паче чаяний и робких юношеских надежд, пересекутся когда-нибудь наши дорожки то я этим, случайным и очень неприятным знакомым, не завидую.
Десять минут прошли быстро и, когда раскрылось вырезанное в двери окошко и начали подавать пайку, мой помощник был тут как тут. Он, заслоняя собой обзор, споро принимал алюминиевые миски с пайкой и передавал их мне, а ваш покорный слуга относил это, в кавычках «великолепие» на стол.
Что характерно, мисок, так же, как и кусков плохо пропеченного чёрного хлеба и кружек с пованивающим веником чаем, было ровно пять. При том, что сидело в камере нас семеро.
Из чего сделал вывод, что пытки голодом были частью жестокого и коварного плана и довольно-таки сильным методом воздействия.
— Ты что, жрать не будешь? — Видя что я не сел за стол я устроился в некотором отдалении на свободной табуретке, удивлённо вылупился на меня «товарищ по несчастью».
— Не, что-то не хочется. — Лениво отозвался я. При этом закрыв глаза и пытаясь отрешиться от действительности.
— Ну и дурак. — Безо всякого пиетета охарактеризовал меня более опытный сиделец. И, обрисовывая ближайшие и, как понял, очень нерадостные перспективы, прочавкал. — В ШИзо так не пошикуешь.
— Не, не буду. — Снова отказался я.
— Тогда всё моё. — Наливая из банки самогон, обрадовался, решивший устроить себе «праздник живота» уголовник.
Я же, представив, что придётся бегать и, возможно драться, с набитым этой неаппетитной баландой брюхом, невольно передёрнулся. А то ещё, того и гляди, понос случится. Тут, улепётывать надо во все лопатки, а у меня дристун!
Нет уж! Нафиг надо такое счастье. Уж как-нибудь перетерплю. И, если всё пойдет как задумано, то уже через пару часов буду на свободе. И поем более-менее нормальной пищи.
Обрадованный внезапно свалившимся на него «изобилием» уголовник очистил все пять тарелок. Чаем, правда пренебрёг, предпочитая умеренные дозы самогона. А хлеб же, запасливо и предусмотрительно, рассовал по карманам. Туда же, кстати, отравились все имеющиеся в наличии сигареты.
После чего, с выражающими надежду словами «дай Бог, не последняя», опрокинул, как понимаю, завершающую дозу самогона. Остатки мутной жидкости, с видимым сожалением и каким-то злорадным блеском в слегка помутневших глазах, вылил в раковину.
А затем наполнил банку до прежнего уровня водой и водрузил на стол.
«Вот вам, суки»! — Явно читалось на его довольной и хитрой морде. — «Накося, выкусите»!
Мда уж… Картина малом, ёпта! «Я буду мстить, и мстя моя страшна», называется.
Хотя… В общем и целом, я его нисколечко не осуждал. Да и вообще… Вряд ли по нашему советскому законодательству зекам разрешено употребление спиртного. Так что этот, устроивший мелкую пакость и маленькую каверзу блатной, вольно или невольно а, всё-же способствует торжеству справедливости. Ну, и соблюдению закона, до кучи.
Правда, подкалывать и сообщать ему об этом не стал. Невооружённым же глазом видно, что человек «правильный». Живёт в строгом согласии с блатными «понятиями» и, в ответ на такой вот, мелкий подъебон, называемый литературным языком подначкой, может «затаить».
Не то, чтобы эта шушера, с моей точки зрения, разумеется, представляла серьёзную угрозу. Но, так как в любом случае придётся на какое-то время поворачиваться к нему спиной, то лучше не провоцировать.
Тут в коридоре послышались шаги, и я вытащил из кармана баночку с парализующими иглами. Достал несколько штук и, зажав в пальцах левой руки принялся ждать. Вскоре раздался лязг открываемого замка и дверь нашей камеры распахнулась.
— Всем встать! Вечерняя проверка! — Зычно возвестил служащий пенитенциарной системы. И, так как приказ исполнили только мы двое, шагнул в камеру и заорал. — Вам что, суки, особое приглашение надо?
«Мда-а! А, с „привилегированным“ контингентом здесь, оказывается, не особо-то и церемонятся». — С некоторым удивлением подумал я.
И, так как времени было мало, а терять время и, тем более, оставаться здесь я ни в коем случае не хотел, отправил в полёт первый миниатюрный снаряд.
Глава 19
И… не попал. Ну, то есть, попал, но не туда. То есть не в того…
Тьфу ты, чёрт! Прости меня, Создатель, за упоминание имени врага Твоего, что-то я, с этой спешкой и возникшем стараниями вашего покорного слуги ажиотажем, совсем запутался.
Короче, попробую начать сначала и, в меру сил и своих, надо признаться, более чем скромных способностей, описать произошедшие тогда события ещё раз.
В общем, используя собственные природные данные, а так же, предоставленные Всевышним в моё распоряжение возможности, я прицелился и метнул смазанную парализующим ядом иголку. Но, появившийся в дверях и, как выяснилось, бывший на чеку работник ИВС, каким-то, совершенно неведомым для меня образом успел уклониться. Вследствие чего моя «пуля» воткнулась в шею стоящего у него за спиной товарища.
— Что за хуйня, блядь⁈ — Не стесняясь в выражениях, матом удивился тот.
Затем, вытащив уколовшую его «пакость», вытаращил глаза и начал заваливаться набок. Перекрывая движение следующим за ним коллегам.
Первый же, оказавшийся особенно шустрым, бросился на меня, замахиваясь резиновой дубинкой. Что, в общем и целом, было делом привычным. И я, поставив немудрящий но, эффективный и защищающий мою бедную голову от соприкосновения с этим, с позволения сказать «демократизатором», блок, ткнул кулаком в ответ.
При этом, с изумлением заметив, что тренировки по боксу не прошли даром и я невольно и, даже можно сказть — действуя на вбитых Олегом Авдеевичем в подкорку, рефлексах, машинально сдержался. Привычно дозируя силу удара но, при этом, чётким и выверенным движением, отправляя, на этот раз не стоящего против меня на спортивном ринге, а самого, что ни на есть «всмаделишного» противника, не на тот свет, а в нокаут.
Шедший следом, как уже говорил, успел словить нирвану. Ну а оставшиеся двое, видя, что поисходит что-то не то, не стали изображать из себя идущих на штурм вражеской крепости героев и, выдернув валяющееся прямо на пороге, и препятсвующее им тело, начали закрывать тяжёлую металлическую дверь.
«Блядь! Сука! Козлы ёбанные»! — Не особо стесняясь в выражениях (хотя, как вы успели заметить, я никогда не отличался особой щепетильностью и не проявлял деликатности в выборе нужных для описаний событий и возникающих по их поводу ситуаций, простых и понятных обычному, не обременённому излишками образования человеку, слов) дал волю чувствам я. — «Счас замуруют, демоны»!
То есть, прошу прощения, я был несколько взволнован. А люди, просто делавшие свою работу и, в силу этого, мешающие одному, излишне много навоображавшему о себе индивидууму, осуществить свои, идущие в разрез с регламентом данного учреждения правил, представились мне именно вот в таком, порочащим их честь и достоинство, свете.
В общем, пересцал (что в переводе на общеупотребимый и, местами даже претендующий на литературность, русский, обозначает «сильно испугался») я «не по детски».
И, как следствие, рванул вперёд «стремительным домкратом». С ноги засаживая в закрывающуюся дверь хороший пинок и расчщая, тем самым путь и делая первые шаги к такой желанной и так лелеемой в розовых юношеских мечтах, долгожданной и необходимой, как глоток свежего воздуха, свободе.
О том, чтобы обелить своё имя, и легитимным способом вырваться из лап дознавателей и непременно последущего за ним првосудия, как вы понимаете, речи не шло. Слишком уж увяз мой, так некстати попавший в расставленные кем-то, более умным и догадливым чем я силки, коготок.
Находившегося прямо за дверью служаку приложило довольно сильно. Не до потери сознания, врать не буду. Но, во всяком случае, ориентацию в пространстве и времени он потерял точно.
Что дало мне ещё несколько, так необходимых долей секунды и позволило, особо не разбираясь куда и почти не целясь, ткнуть в него иголкой.