Не в отделе сидеть, конечно. Читая выданные Викеньтьевичем дела. И на на сцене выкаблучиваться. Тренькая на гитаре и красуясь перед барышнями.
Но, так как жрать мы все очень любим так что, теперь знакомлюсь с изнанкой продуктового бизнеса. Или, вернее, «продовольственной программы», так как бизнес это «у них», на ни разу не виденном и, по слухам, упорно загнивающем Западе.
Пока подхватывал вилами перемешанное с соломой свиное дерьмо, в голове то и дело мелькали образы странных и явно не имеющихся в современной реальности механизмов. Каких-то футуристических поилок, автоматических кормушек, оснащённых компьютерными датчиками и, чёрт-те почему (прости, Создатель, за сквернословие) пришедших в голову, силовых полей.
Но, так как фантазии не мешали и, скорее даже помогали в работе, то просто делал дело и старался не забивать, и без того перегруженную голову, выяснением подробностей и происхождением этих футуристических знаний.
Подумал да и забыл. К тому же, навоз сам себя не уберёт. Да и, откуда ни возьмись, вдруг нарисовалась более насущная проблема.
В виде, как понимаю, «понявших службу» и считающих, что имеют какие-то особые «права» и «привилегии» старослужащих.
— Эй, салаги, дружно все за мной! — Громко и с нажимом скомандовал высокий и плечистый, но какой-то расхристанный парень. — И, дабы ну у кого не возникло сомнений в правомерности отданного распоряжения и, как понимаю, на корню пресекая всякие возражения, многозначительно постучал кулаком правой руки в раскрытую ладонь левой. — Своё потом уберёте! А дедушкам помочь надо!
Такая борзота или, выражовываясь литературным языком, «беспардонное нахальство» требовало немедленного и — главное! — адекватного ответа. И потому, ваш покорный слуга, проигнорировав сделанные личным составом первые, несмелые шаги в сторону слегонца прихуевшего (то есть, прошу прощения, превысившего свои служебные полномочия) старослужащего коротко и ёмко поинтересовался.
— С хуя ли?
Бесспорно, можно было выразиться и покультурнее но, во-первых, это было бы слишком долго. А, во-вторых, вряд ли бы этот… ну, пусть будет «долбодятел», оценил мои потуги, не травмировать его нежные уши и ранимую психику, вежливым обращением.
К тому же, эта короткая но, по сути своей, такая ёмкая и информативная фраза, поражала глубиной мысли и представляла ценнейший информационный посыл.
В котором была моя лёгкая заинтересованность в правомочности отданной им команды. А так же сомнение в статусе посетившего нас хлопчика. Ну и, совсем слабо завуалированный отказ, следовать за наглецом и, за здорово живёшь, выполнять чужую работу. А так же пренебрежение его мнимым «статусом» и доведение до сведения то, что плясать под чужую дудку никто (ну, во всяком случае лично я) не собирается.
Тут даже интонацией играть не надо было. Да и, особой роли повышение или повышение голоса не играло. Как говорится, лаконично, ёмко и по существу. Или, как утверждали люди, гораздо умнее меня, «краткость — сестра таланта».
— Ты чё, пескарь, припух сука⁈ — Не врубаясь в происходящее, выпучил начавшие наливаться кровью глаза вежливо посланный мной индивидуум. — И тут же, желая наказать и поставить на место непокорно «холопа», сделал шаг вперёд и попытался схватить меня за грудки. — Ты кого на хуй послал, сука⁈
«Идиот, блядь»! — Отступая, и слегка подправляя траекторию падающего в навоз тела, лениво подумал я. — «Непуганый, бля»…
Немного взволнованные слишком стремительно развивающимися событиями, товарищи по говноуборочной команде растерянно притихли. А во внезапно наступившей звенящей тишине раздался не верящий и очень возмущённый рёв незадачливого рабовладельца.
— Форма, блядь! — Мудила упёрся руками в, хоть и убранный нами, но всё-таки имеющий остаточные следы поросячьей жизнедеятельности пол и, поднимаясь, заорал. — Пиздец тебе, пидор! Ты, блядь, этот свинарник языком вылижешь!
«Вот и отсиделся, придурок»! — Делая ещё один шаг назад и готовясь отразить неминучемую после таких слов атаку, грустно подумал я. — «По тихому — твою маму! — и стараясь не высовываться»!
Ну, в самом деле, что стоило промолчать и, соблюдая «традиции», поступить как все? Тем более, что судя по выражению лиц сослуживцев, ничего особенного и, тем более, никакого урона «солдатской чести» в этом вот пердюмонокле не имелось.
Ну, покидали бы, перемешанные с соломой хрюшкины какашки полчасика. Зато не пришлось бы рихтовать морды отслуживших по полтора года «дедушек». Да и вообще… Умеешь ты привлекать к себе ненужное внимание, товарищ младший лейтенант! А ведь из милиции!
Где служба, хоть и «опасна и трудна» но, в силу специфики на первый взгляд совершенно незаметна.
Бля!
Никакой изысканной техники мой, свалившийся словно снег на голову, и нечаянно перемазавшийся в говне и по этой причине полыхающий «праведным», в кавычках, гневом визави не продемонстрировал. А, напротив, широко, по рабоче-крестьянски замахнувшись, попытался заехать мне в ухо.
Когда упоминаю тружеников «серпа и молотка» ничего плохого, оскорбляющее их честь и достоинство, само собой, в виду не имею. К тому же, неискушённые в боевых искусствах жители сельской месности, в большинстве своём, именно так и начинают молодецкую драку.
Просто, выглядело этот так классически комично, что я не сумев сдержать улыбку и приготовившись блокировать эту незамысловатую пиздюлю (прошу прощения за мой французский, разумеется «удар»), напомнил себе, что передо мной не смертельный враг, а простой советский парень. С немножко зашоренным дурацкими обычаями взглядом, и калечить его, ломая челюсть, отправляя в санчасть и, тем самым наживая на свою, и без того набедокурившую жопу новые неприятности, не стоит.
То есть, бить нужно, хоть и «сильно», но всё-таки «аккуратно».
А лучше всего, то бишь в том самом недостижимом идеале, где «все люди братья», а «пони розового цвета какаю радугой», вообще обойтись без этих, попирающих общечеловеческие ценности, портящих взаимоотношение и сулящих новую порцию, размером с «вагон и ещё тележку», совсем не нужных мне, неприятностей.
И — хотите верьте, хотите — нет, а Небо услышало мою, пусть и невысказанную, но вполне сформировавшуюся просьбу.
А в свинарнике, на время превратившемся в «арену боевых действий» возник отец родной, спаситель и просто хороший человек, Петро Михайлович Ничипорук.
— Отставить, блядь! — Раздался его громогласный голос, разруливший или, по крайней мере, на неопределённое время отложивший, грозящуюся разразиться мордобитием ситуацию. И наделивший участников не очень понятными, но вполне себе образными эпитетами. — Ёбаные кони! — После чего встал между нами и, измерив пренебрежительным взглядом вымазанного в свином говне урода, брезгливо поморщился. — Нехайло, а пиздуй-ка ты, форму почисти! — Ненавязчиво, но, со вполне себе ультимативными, исключающими любое двусмысленное толкование интонациями, ласково предложил он.
Придурок, как оказалось, носивший звучную фамилию «Нехайло», набрал полную грудь воздуха но, стушевавшись под пристальным взглядом своего (правда, об этом он и не догадывался) спасителя, отдал честь и нехотя буркнул.
— Слушаюсь, товарищ прапорщик.
После чего, скорчил мне, по его мнению страшную рожу и, одними губами изобразив «пиздец тебе, сука», повернулся и быстро выскочил за ворота.
— Бузотёрим? — Окинув меня взглядом, без особого интереса полюбопытствовал Пётр Михайлович. — И, не дожидаясь ответа, вышел вслед за несостоявшимся плантатором.
Давая тем самым понять, что всецело доверяет нашей, начавшей плодотворно срабатываться команде и полностью спокоен на уборку говна на отдельно взятом стратегическом объекте, носящем гордое звание «свинарник».
— Зря ты так… — Укорил меня кто-то из сослуживцев, едва прапорщик скрылся из виду. — Теперь всем отделением пиздюлей отгребать будем.
— Да бля, погорячился. — Неопределённо пожал плечами я. И, дабы не плодить лишнюю ненависть среди товарищей, пообещал. — Постараюсь сам разгрести, никого не впутывая. — И, нисколько не смущаясь бросаемых на меня недоверчивых взглядов, как можно уверенней заявил. — Сам накосячил, сам и ответ держать буду!
И, не желая углубляться в неприятную для вех тему, взялся за вилы!
Страха перед будущими «разборками» не было совершенно. Ну, не убьют же меня в самом деле? Так… помутузим друг дружку, разобью пару-тройку хлебальников, получу несколько синяков и, скорее всего, посижу на гаупвахте.
Гораздо больше меня интересовали глобальные, так сказать, проблемы. Что делать с наездом КГБэшников и как вообще быть? С одной стороны, жалко было бросать всё, что уже успел наворотить и приобрести. А с другой, если обнаружили неопровержимые улики моей причастности к убийствам партийного бонзы с сыном и его приспешников то, в любом случае, светит «вышка».
И какого-нибудь определённого плана пока ещё не имелось.
Если честно, вообще ничего толком не было. Ни денег, ни документов.
От недавнего оптимистичного настроения не осталось ни следа и я попросту злился.
К тому же ещё этот… «помещик местного разлива»! Свернул бы я тебе твою, раскормленную на казённых харчах, разжиревшую шейку. Да вот только, стоит ли оно того? Мало мне Комитетского преследования, так ещё военную прокуратуру на хвост сажать?
Мерно работая вилами, я наполнял дурно пахнущей субстанцией подвозимые соратниками тачки и всё больше и больше склонялся к мысли, что в намечающихся разборках надо дать себя побить.
Без членовредительства, естественно. Но так, чтобы гарантированно загреметь в медсанчасть и, желательно, с забинтованной мордой. Мало ли, станут искать по горячим следам и, неведомыми для меня путями Создателя, сунутся в становившуюся понемногу родной, войсковую часть?
А с перемотанной узкими полосками марли головой, да ещё учитывая горячее желание отцов-командиров всячески замалчивать подобного рода происшествия и скрывать их от глаз вышестоящего начальства, шансы выйти сухим из воды увеличиваются многократно.