Опять последовало долгое молчание, нарушаемое астматическим кашлем.
– Как настраивается аэроморфный барограф? – спросила ужаска.
Эхо не нужно было долго думать.
– О, его нужно откалибровать с помощью фазолатинского камертона до 100,777 оймы, потом коптить его линзы еловой хвоей, пока они не потемнеют до такой степени, что их можно будет направить на солнце и не ослепнуть.
После этого в течение какого-то времени, которое показалось Эхо бесконечным, опять стояла тишина. Наконец, дверь открылась так же бесшумно и медленно, как и в первый раз.
– Входи! – проворчала ужаска. Эхо через щель в двери проскользнул внутрь дома.
Тело Эхо охватил жаркий и влажный, как в тропиках, воздух. У него было ощущение, будто он находился отчасти в теплице, отчасти в парной. С одной стороны, это были земляные и гнилостные испарения, с другой – плотный и горячий воздух, который, казалось, можно было резать ножом. Так, должно быть, чувствовали себя те, кто был заживо похоронен в Кладбищенских болотах Дуллсгарда среди многочисленных трупов доисторических людей. У царапки сразу же возникло желание вернуться в продуваемый сквозняком замок. Комфортно здесь могли бы себя чувствовать разве что животные, обитающие в джунглях, и его ничуть не удивило бы, если в следующий момент из тени помещения выскочил бы и напал на него лиственный волк.
– Ты похудел по сравнению с тем, каким я тебя видела недавно, – сказала ужаска. – Но все равно ты еще толстый.
– Я знаю, – вздохнул Эхо. – Я работаю над этим.
Ужаска так откровенно смотрела на него, как будто не имела ни малейшего представления о том, насколько она отвратительна. Эхо попытался выдержать ее взгляд, но в конце концов сдался и опустил голову вниз.
– Ну, тогда рассказывай! – приказала она грубо. – Что же ты хочешь от меня?
– Собственно говоря, все очень просто, фрау Ужаска… – начал он.
– Ицануэлла. Ицануэлла Анацаци. Но ты можешь звать меня Ица.
– Очень приятно. Меня зовут Эхо.
– Ну так что?
– Итак, я заключил договор с Айспином о том, что он до следующего ужаскового полнолуния будет меня откармливать. За это он имеет право перерезать мне горло и выварить мой жир.
Ужаска упала на изъеденный червями стул, который под ее массой застонал и затрещал.
– Это правда? – спросила она голосом, из которого исчезла всякая резкость.
– У меня было безвыходное положение. Я почти умирал с голоду.
– А почему бы тебе просто не сбежать?
– Я пытался, но у меня не получается. Не представляю, как он это делает.
Ужаска поднялась со стула, и он благодарно и облегченно заскрипел.
– Зато я представляю, – сказала она и подняла брови, и при этом ее налитые кровью глазные яблоки еще больше выкатились наружу.
– В самом деле? – насторожился Эхо.
– Ты когда-нибудь спал на руках Айспина?
– Да, в самом начале. Он принес меня в свой замок.
– В том-то и дело. Он наложил на тебя наговор. С этим ничего не сделаешь.
– Что наложил?
– Наговор. Это один из фирменных знаков Айспина. Это не колдовство. Это постгипнотический приказ. Очень действенный. Он нашептал его тебе, пока ты спал.
– И теперь ничего нельзя с этим сделать?
– Можно. Я смогла бы загипнотизировать тебя еще раз и убрать наговор.
– А это получится?
– Да, но только в том случае, если Айспин не встроил тебе ментальную блокировку. В этом случае любой последующий гипноз вызовет у тебя психоз. И это означает, что ты всю свою оставшуюся жизнь будешь считать, что ты стакан молока или ратуша Флоринта.
– Тогда давай лучше не будем этого делать, – быстро решил Эхо.
– Я бы тоже тебе это не посоветовала. Слишком рискованно. Айспин – профессиональный гипнотизер, и он очень осторожен, чтобы не подстраховаться.
Эхо поразило чувство собственного достоинства Ицануэллы. Это не было уродством, которое скрывается под большими капюшонами или в темных комнатах. Это было гордое, открытое уродство, которое использовало его действие для собственной выгоды. Это было уродство, которое требовало уважения.
«Верх – это низ, а безобразное – прекрасно», – подумал Эхо.
– Ты думаешь, что я действительно не смогу сбежать сам? – спросил он.
– Да. Такой наговор теряет свою силу только в том случае, если его автор умирает. Тебе придется убить Айспина, чтобы освободиться, – сказала тихо Ицануэлла.
Насколько естественным казалось Эхо то, что Айспин хочет его убить, настолько невероятной была для него мысль о том, что он сам может отправить мастера ужасок на тот свет.
– Я этого не смог бы сделать, – сказал он.
– Это было бы самое простое. Там, в лаборатории, наверняка достаточно всяких ядовитых веществ, чтобы уложить целую компанию мастеров ужасок. Добавить немного в кофе – и конец! – Ужаска дунула на ладонь, будто сдувая с руки пух.
– Это противоречит моей природе. Это невозможно, – решительно сказал Эхо.
– Поэтому вы, царапки, скоро вымрете, – вздохнула ужаска. – Вы слишком мягкие для этого мира.
– А почему, собственно говоря, ты здесь осталась? – спросил Эхо. – Ведь все остальные ужаски убежали. На тебя тоже наложили наговор?
– Нет. – Ицануэлла пристально посмотрела на него, так сильно скосив глаза, что это стало почти невыносимым.
– Тогда почему ты просто не уедешь из Следвайи, раз Айспин создает тебе такие проблемы в жизни?
– Н-да, почему? Я скажу тебе. Когда другие ужаски сбежали, я поняла, что значит не иметь конкурентов. Раньше мы здесь, в Ужасковом переулке, постоянно отнимали хлеб друг у друга, а здесь в одно мгновение я стала самым востребованным натуропатом во всей Следвайе. Люди толпятся под моей дверью. Ты даже представить себе не можешь, насколько популярна альтернативная медицина в городе, в котором столько больных людей.
Ужаска опять пристально посмотрела на Эхо, шевеля при этом ушами, поочередно то левым, то правым.
– И, по правде говоря, Айспин тоже не особенно докучает мне. Он знает, как для него важно мое присутствие. Зачем городу нужен мастер ужасок, если в нем больше нет ужасок?
– Понимаю, – сказал Эхо, зачарованно глядя на шевелящиеся уши ужаски.
– И не думай, что у тех ужасок, которые сбежали, дела идут лучше, чем у меня. Многие из них слоняются по Цамонии, переезжая на ослиных повозках вместе со своими варочными котлами с одной ярмарки на другую. Они спят под открытым небом и живут в вечном страхе перед зерновыми демонами и лиственными волками. У меня же есть крыша над головой и постоянные клиенты. Чего еще желать?
Ицануэлла прекратила шевелить ушами.
– Давай поговорим о тебе! – сказала она. – В чем, по-твоему, должна была заключаться моя помощь?
– О, я не знаю! – ответил Эхо. – Вообще-то это была идея моего друга. Он думал, что вы, ужаски, что-то знаете или у вас есть что-то такое, чего боится Айспин.
Ужаска одарила Эхо таким взглядом, которым обычно смотрят на умалишенных или на маленьких детей, сказавших какую-то ужасную глупость.
– И как твоему другу такое пришло в голову? – спросила она сочувственно. – Почему Айспин должен бояться именно нас, ужасок?
– Понятия не имею, – ответил Эхо. – Я же сказал, что это была не моя идея. Может быть, он подумал, что вы умеете готовить какое-то средство!
– О! – воскликнула ужаска. – Если только это! Тогда, разумеется, нет никаких проблем. Средство! Может быть, такое, под воздействием которого он уменьшится в объеме? И станет размером с мышь? Или такое, которое растворит его в воздухе?
– А ты можешь это? – простонал Эхо.
– Конечно нет! – резко сказала ужаска. – Боже мой, какое же у тебя воображение о наших способностях! Оглянись вокруг! Самое эффективное средство, которое мы имеем право использовать, – это ромашковый чай.
Эхо сник.
– Тогда я опять пришел напрасно, – вздохнул он.
Ужаска пожала плечами, при этом они сильно хрустнули.
– Как же мне тебе помочь? Послушай, малыш: ужаски и Айспин – это то же самое соотношение, что крапива и лесной пожар. Безобидная ботаника и опаснейшая алхимия. Фенхелевый чай и чума. Я так же могла бы потягаться с рогатым зайцем, если ты понимаешь, что я имею в виду.
– Да, я понял, – сказал Эхо. – Тем не менее большое спасибо, что ты меня выслушала.
Он повернулся к двери, которая в ответ на щелчок пальцами ужаски мгновенно распахнулась.
– Но почему меня мучают угрызения совести? – воскликнула она и завертела глазами. – Только потому, что я не хочу сама себе накинуть на шею петлю? Потому что я еще не хочу отправляться на тот свет? Оттого, что я еще не сошла с ума, как ты, чтобы иметь дело с мастером ужасок?
– Хорошо, хорошо, – сказал Эхо, спускаясь вниз по лестнице. – Я же сказал, что это была не моя идея. Желаю тебе спокойной ночи!
– Подожди! – сказала ужаска.
Эхо остановился на самой нижней ступеньке и обернулся. В нем зародилась смутная надежда.
– Значит, так, – сказала ужаска, – есть еще и другая причина, по которой я все еще живу в Следвайе.
– И что за причина?
– Я – самая худшая ужаска Цамонии.
– Что?
– Да, это так. Я не умею предсказывать. Я не умею готовить любовные напитки. Я не умею читать карты. У меня нет никаких ужасковых способностей.
– Это правда?
Ицануэлла пожала плечами.
– Правда. Это выяснилось уже в ужасковой школе.
– А что, существует школа для ужасок?
– Да, конечно. Я отставала по всем предметам. Так что ты определенно обратился к самой худшей ужаске во всей Цамонии. Именно поэтому я здесь. На свободном рынке у меня не было бы никаких шансов. Когда другие ужаски еще жили здесь, я существовала подачками.
– А как же твои клиенты? Почему же они приходят к тебе, если ты ничего не умеешь?
– Я продаю им растительные целебные средства, которые состоят на один процент из лекарства и на девяносто девять процентов из надежды. Чем больше люди верят в них, тем больше они им помогают. Кроме того, я еще немного кручу глазами.