«Кто ты, Карл? – спрашивали его. – Куда ты идешь и зачем?»
«Не знаю, – мог ответить он сейчас. – И, возможно, это хорошо, что не знаю. Потому что, пока не доказано обратное, я могу считать себя человеком. А что такое человек, как не существо, наделенное свободой выбора, но не ведающее своего предназначения?»
«Неплохо сказано, – мысленно улыбнулся Карл. – Совсем неплохо! Мышонку это должно понравиться, он оценит».
Ну вот и все! Карл, коленопреклоненно произносивший присягу цезарю и принципату Флоры, поднялся на ноги, ощущая непривычную еще тяжесть герцогской диадемы на голове и массивной боярской цепи на шее. Он отступил на три шага в сторону, чтобы не оказаться спиной к Виктору Абаку и его супруге Регине, и повернулся лицом к собравшимся.
Церемония завершилась. Замкнулся круг. Теперь, как и тридцать лет назад, Карл снова стал одним из флорианцев. Впрочем, нет. На этот раз неожиданно для самого себя он поднялся вровень с первыми аристократами Флоры, войдя в их тесный, наглухо закрытый для чужаков круг. Однако и теперь рядом с Карлом была женщина, при мысли о которой начинало сжиматься его бестрепетное сердце. Случайность? Совпадение? Судьба? Но исследовать этот вопрос – тем более сейчас – он не желал. Сейчас, стоя «в славе» по правую руку от трона цезаря, Карл окончательно и бесповоротно понял и принял то чувство, которое вошло в его сердце еще в далеком Сдоме и с тех пор не только не ослабевало никогда – пусть даже на мгновение, – но, напротив, продолжало набирать силу, как безумный лесной пожар.
«Любовь, – едва ли не впервые он подумал об этом даре богов с благоговением, и сам испугался естественности непривычной для него интонации. – Любовь!»
Он посмотрел на Дебору. Достаточно ли сказать, что она была прекрасна? Слова были бессильны передать ее красоту, но дело, как понимал теперь Карл, состояло не только в том, какие у нее были лицо, глаза или грудь. Суть этой женщины много важнее, чем то, что открыто неискушенному взору чужих глаз. Такие души, как та, что наполняла жизнью божественное тело Деборы, большая редкость в этом огромном, полном чудес и диковин мире, однако и это не было главным. Главное, как и всегда это происходит под солнцем и луной, заключалось в том, что две души, его и ее, были настолько близки, что иногда, в лучшие мгновения их жизни, как, например, сейчас, они могли говорить между собой без слов.
«Что, если я объявлю о нашей свадьбе прямо сейчас?» – мысленно спросил Карл, глядя прямо в ее глаза.
«Красивое место, удачное время», – ожидаемо ответили ее глаза.
«Значит, нет», – закончил ее мысль Карл.
«Не сейчас, не здесь», – попыталась объяснить Дебора.
«Тогда, где и когда?» – спросил он, уже предугадывая ответ.
«В Новом Городе, в день коронации», – обреченно ответила она.
«Ты сказала», – согласился он.
«Ничего страшного, Карл».
Казалось, он слышит сейчас ее голос и интонации печали и мольбы в нем.
«Какое-то время наши дети будут бастардами, но, в конце концов, это не продлится долго – ведь так?»
В глазах Деборы клубился туман печали. Решение, которое она, по-видимому, приняла еще утром, далось ей непросто и причиняло жестокую боль. Однако иначе она не могла, и Карл не только понимал ее, но и уважал ее решение. Она сказала, и он принял сказанное как должное. На самом деле к чему-то в этом роде он был уже готов.
«Ты ошибаешься, Дебора, – улыбнулся он. (Впрочем, эта улыбка предназначалась только ей, и видеть ее могла только Дебора.) – Но это не страшно. Ты просто еще плохо меня знаешь».
«Плохо знаю?» — Дебора была удивлена. Она, по-видимому, ожидала совсем другого ответа.
«Да, – подтвердил Карл, любуясь ею и не отпуская улыбки. – Мои дети, милая, наши дети, – поправился он, – никогда не будут бастардами».
Что ж, слово было произнесено, и Карл знал, что выполнит обещанное. Обязательства подобного рода не предполагают неопределенности.
«Ты просто еще плохо меня знаешь, – улыбнулся мысленно Карл, предвкушая удовольствие претворить обещанное в жизнь. – Но сначала, милая, я все-таки должен сходить к Саграмонским Воротам. Туда и обратно, и так быстро, как только смогу!»
Глава девятаяРефлет
Гуртовая тропа – старинное название. На самом деле, и не тропа вовсе, а широкий, хорошо утоптанный тракт. Вот разве что, как и прежде, перегоняют по нему с юга на север стада предназначенных к съедению во Флоре быков. Этим старое название и оправдывается. А так, всего лишь еще одна дорога, одна из многих, по которым он шел в своей жизни, которыми вела его судьба. Впрочем, если оставить в стороне философские обобщения, дорога есть предмет сугубо материальный, можно даже сказать, утилитарный. В самом деле, людям свойственно перемещаться. Такова их природа. Однако у того, кто желает, должен, или, возможно, принужден покинуть то место, где он находится теперь, чтобы достичь какого-либо иного места, выбор невелик. Или вода, или земля. Летать человеку не дано.
Не важная эта мысль заставила Карла поднять взгляд к небу, но голубовато-дымчатые пространства над головой были совершенно пусты. Там не было ни облаков, ни птиц, лишь безжалостное солнце осени неторопливо взбиралось к точке перелома. До зенита «светильнику богов» оставалось совсем чуть-чуть: шаг и еще, быть может, полшага. Никак не больше.
«Скоро можно будет сделать привал», – решил Карл и снова посмотрел перед собой.
На этом отрезке пути дорога была близка к тому, чтобы считаться прямой, и хорошо просматривалась едва ли не на лигу вперед. Однако чем дальше, тем больше дрожащий от зноя воздух искажал очертания предметов. Осень. На севере, вероятно, уже идут дожди, но, даже если и нет, все равно воздух там прохладен и прозрачен, ночи холодны, предвещая приближающиеся зимние стужи, а дни расцвечены удивительными красками осени, любоваться которыми Карл не уставал никогда. А вот во Флоре все не так.
– Все дело в том, – сказал Гавриель, – Что скалярные[6] определения не годятся для описания пути. Дорога – это всегда и прежде всего Где, Когда, Куда и Зачем, не так ли, Карл?
Естественно, маршал не поучал, он всего лишь размышлял вслух.
– Так, – согласился Карл, чуть скосив глаза на спутника.
Он увидел красивую руку с длинными пальцами и ухоженными ногтями, небрежно сжимавшую повод из бордовой тесненной кожи, и еще черную с рыжинкой гриву Кастора – каркарового иноходца маршала, и страстно захотел посмотреть на Гавриеля, увидеть его целиком, горделиво сидящего в высоком загорском седле, но головы не повернул.
– Это Флора, – сказал он вслух. – Осень.
– Флора, – согласился Гавриель. – Гуртовая тропа, если мне не изменяет память. Не лучшее время для путешествия на юг.
– Но и не худшее, – возразил Карл. – В конце концов, всего-то чуть более ста лиг. Вполне можно обернуться за три декады.
– Какой сегодня день? – Низкий баритон Гавриеля прозвучал чуть растерянно. Маршал был не из тех людей, кто мог равнодушно пройти мимо такого неприятного факта, как дезориентация во времени и пространстве, но и не таков, чтобы впадать из-за этого в истерику.
– Четвертое октября, – спокойно сообщил Карл. – Я отправился в путь накануне, а к вечеру предполагаю быть в Таборге.
– Значит, за вчерашний день вы прошли не менее двадцати лиг.
– Да, вероятно, что-то вроде этого.
– Неплохо, – констатировал Гавриель. – Но это вряд ли можно назвать неспешным путешествием.
– В принципе, вы правы, Гавриель, – ответил Карл на невысказанный прямо вопрос. – Но и гонкой такой темп я бы не назвал. Просто у меня хороший конь. Он способен и на большее, но я не вижу причин изнурять его понапрасну.
Карл действительно не хотел терзать коня без нужды, но и не медлил, хорошо понимая, что времени у него в запасе не так уж много. Дела задержали его во Флоре на все лето, и, если дать им волю, могли удерживать еще бесконечно долго. Однако на то и дана человеку свобода воли, чтобы самому решать, когда и что делать. И вчера он смог, наконец, выйти в дорогу. На рассвете Карл миновал Закатные ворота и направился вроде бы на запад, скорее всего, в Кошут, но за два часа до полудня, как и предполагалось, оказался уже на Гуртовой тропе, и теперь его путь лежал прямо на юг.
Утро третьего октября вообще выдалось на редкость удачным. Во всяком случае, лучшего времени, чтобы предпринять «короткую прогулку» к Длинному хребту, и ожидать не приходилось. Первая волна хамды – сухого, дышащего зноем, ветра – уже прошла, а вторая – «Поцелуй Хозяйки Пределов» – по мнению стариков, могла прийти не раньше конца месяца. Конечно, в самой Флоре и вокруг Флорианского моря хамда почти никогда не могла сравниться с шарафом, своим грозным отцом, поднимавшим и гнавшим через просторы Западной пустыни стены раскаленного песка. Однако дорога из Флоры к Саграмонским Воротам пролегала по самому краю пустыни, пересекая, между делом, Мертвую Землю – длинный язык бесплотных песчаных дюн, далеко вдающийся в благодатные земли Верхней Флоры и имеющий до пятнадцати лиг ширины, как раз там, где Гуртовая тропа прорывалась сквозь пески к близким уже предгорьям Длинного хребта. На самом деле, из Флоры к долине Пенной вели две дороги. Но Соляной шлях был, как минимум, в два раза длиннее, и Карл, умевший – когда нужно – считать время, выбрал короткий путь. Если уж приходилось искать лазейку между двумя ударами хамды, то, верно, не для того, чтобы платить драгоценным временем за такую малость, как удобство пути.
– Следует ли предположить, Карл, что вы направляетесь к Саграмонским Воротам? – вежливо поинтересовался маршал.
– Вы совершенно правы, Гавриель, – кивнул Карл, рассматривая одинокого путника, идущего по обочине им навстречу. – Именно туда я теперь и направляюсь.