– Ты прав, Август, – улыбнулся Ругер своему капитану, передавав свернутую в кольцо веревку, и кивнул, подтверждая справедливость высказанной Августом мысли. – Спасибо, что напомнил.
«Людей делают манеры, а командира – дистанция, не так ли?»
Он учтиво поклонился Августу и, обернувшись, парировал своей открытой улыбкой ироничный взгляд Деборы, наблюдавшей за его суетой со стороны.
«Делать нечего, – покачал он мысленно головой. – Если правда, что некоторые женщины видят то, чего и нет, то есть и такие, от которых не спрячешься ни за плащом ночи, ни за двусмысленностью слов».
– Прошу вас, моя светлая госпожа, – протянул он руку Деборе. – Пойдемте…
Он бросил рассеянный взгляд вокруг и не удивился, когда неожиданно, но, как показалось, безошибочно определил цель предстоящей прогулки. Или это сама «цель» показала ему себя? Но, как бы то ни было, Карлу вдруг страстно захотелось осмотреть донжон, в котором Кершгерид, очевидно, никогда не жил, раз уж построил себе такой роскошный палас. Но, скорее всего, башня не служила князю и обыкновенной кладовой, как во многих других замках.
– …осмотрим донжон, – закончил Карл фразу, уже ощущая в ладони прохладные пальцы Деборы.
– С удовольствием, – улыбнулась она. – Но скажи, Карл, ты теперь все время будешь обращаться со мной, как с принцессой?
– Нет, – спрятав улыбку, ответил он. – Иногда как с принцессой, а иногда как с рабыней. Не забывай, Дебора: по законам Сдома ты все еще являешься моей неотъемлемой собственностью.
– Большая беда! – она тоже стала серьезной и смотрела ему прямо в глаза. – Я тебе и так принадлежу, Карл, и сроки владению твоему – вечность.
Донжон Карла не разочаровал. Прежде всего, в нарушение традиции, эта огромная квадратная башня не была отделена от прочих замковых строений. Напротив, она составляла единое целое с массивной и высокой внутренней стеной, делившей замок надвое. Впрочем, куртины, – соединявшие донжон с левой и правой сторожевыми башнями, – поднимались едва ли на треть его высоты, и проходов со стен внутрь этой мощной цитадели предусмотрено не было. Более того, с той стороны башни, которую видел сейчас Карл, над проходившей по гребню стены открытой галереей, нависали машикули, позволявшие обстреливать противника, буде тому удастся все-таки туда забраться. Точно такая же полубашенка с бойницей в скошенном основании нависала и над единственным входом в донжон – низкой дверцей, расположенной неожиданно высоко, как минимум на уровне третьего яруса. Туда, наверх, вела узкая и крутая лестница без перил, прижимавшаяся к глухой каменной стене. Примерно на середине подъема находилась ровная площадка длиною не менее четырех метров, однако, достигнув ее, Карл обнаружил, что и здесь все обстояло не так просто, как могло показаться снизу. На деле, это была не одна, а две крохотные площадки, два каменных выступа, соединенные между собой узким деревянным мостиком. Вообще, как успел заметить Карл, в замке сохранилось на редкость много дерева, что было более чем странно, учитывая, сколько веков он находился в запустении. Поневоле приходилось предположить, что горное гнездо Кершгерида – что бы ни говорил о Даре князя маршал Гавриель – все еще сохраняет некую магическую силу, которой, надо полагать, было буквально пропитано в те давние времена, когда в нем еще жил и правил Мертвый Волшебник. Если чары, хранившие дерево от гниения и тлена, продолжали действовать и поныне, то каким же должно было быть породившее их колдовство?
Поднявшись с Деборой на первую площадку, Карл остановился и внимательно осмотрел мостки, по которым предстояло пройти. Поверить в то, что эти узкие темные доски сохранили прочность на протяжении четырех сотен лет, было непросто, но, судя по тому, что видели глаза Карла, и утверждала его интуиция, так все и обстояло. Впрочем, возможно, мостки эти оставил здесь не Мертвый волшебник, а маршал Гавриель? Однако и со времени, когда маршал – по его же собственным словам – побывал в крепости, прошло совсем немало времени. Тем не менее, чутье охотника и солдата подсказывало, что дерево это, пусть и было очень старым, все еще живо и, соответственно, способно выдержать тяжесть человеческого тела. Покачав мысленно головой, он вступил на темные доски, и ничего неожиданного не произошло. Способность на взгляд определять природу вещей не подвела Карла и на этот раз. Мост легко принял на себя его вес, и Карл без труда – в три быстрых уверенных шага – миновал провал и, оказавшись на второй площадке, обернулся к Деборе, предлагая ей руку. Однако помощь женщине оказалась не нужна. Она только благодарно улыбнулась и, не дрогнув, легко перешла по доскам, принудив таким образом Карла подняться на несколько ступеней выше, чтобы освободить ей место на втором каменном выступе.
Оставшаяся часть подъема никаких сюрпризов не преподнесла. Зато внутреннее устройство донжона приятно удивило Карла, давно не встречавшего такой блистательной изощренности в строительстве фортификационных сооружений. Оказалось, что башня была хитроумным образом разделена по вертикали и горизонтали, так что была уже не столько редюитом[8], сколько главным элементом оборонительного устройства замка. Из просторного и абсолютно пустого квадратного помещения, куда Карл и Дебора попали через узкий стреловидный проем, прорезанный во впечатляюще толстой стене, по крутым деревянным лестницам можно было подняться наверх, где смотреть было в сущности не на что, – два верхних яруса были сильно разрушены, – или спуститься на второй этаж. Однако дальше – вниз ходу из него не было. В принципе, нижний – подземный или цокольный – этаж донжона и всегда отделялся от прочих помещений башни, но здесь граница проходила по каменному своду первого, высоко расположенного яруса. Впрочем, загадка разрешалась просто: первый и цокольный этажи донжона образовывали единый объем, где размещалось огромное и крайне замысловатое устройство, собранное из деревянных и железных балок, осей, рычагов и колес. Судя по тому, что смогли рассмотреть Карл и Дебора сквозь круглые бойницы, прорезанные в каменном полу просторного покоя, занимавшего весь второй этаж, это был подъемный механизм, устроенный над широкой шахтой, уходившей куда-то в глубь горы. Едва увидев этот механизм и облицованное базальтовыми блоками жерло колодца с вьющейся вдоль стен спиральной лестницей, продолжение которой терялось во тьме, Карл понял, как устроил свое подоблачное гнездо князь Уль Кершгерид. Донжон стоял над шахтой, пробитой, вероятно, до самого основания горы, то есть до уровня ущелья Второй Ступени. Наверх, в замок, можно подняться или по узкой спиральной лестнице или в клети подъемника, которая, судя по размерам механизма, построенного над колодцем и диаметру самой шахты, должна была иметь достаточные размеры, чтобы поднимать одновременно двух лошадей или пару быков. А выйти из донжона поднявшиеся наверх люди могли только во второй замковый двор, отделенный от того, в котором оказались Карл и его спутники, высокой внутренней стеной. Оба двора наверняка соединялись проходом через одну из двух сторожевых башен, что уменьшало риск внезапной атаки через колодец. Хотя, внезапной такая атака не могла быть по определению. Подняться на полторы сотни метров вверх по узкой, жмущейся к каменной стене лестнице без перил, не выдав при этом своего присутствия стражникам, которые в те времена наверняка держали пост у основания подъемника, было практически невозможно. А двор, куда попадали гости князя и его квартирьеры, снабжавшие замок всем необходимым, и который Карл рассмотрел через узкое окно-бойницу в стене третьего яруса, – по сути глухой каменный мешок – был образован двумя внутренними стенами, отсекавшими средних размеров площадь, мощенную брусчатым камнем, от остальной территории замка, и внешней куртиной, ограниченной двумя сторожевыми башнями. Впрочем, при более тщательном рассмотрении вторая башня оказалась надвратной, защищавшей вход в замок со стороны горы.
– Ну, что ж, – Карл встал с колен, на которых до сих пор стоял, рассматривая внушающий уважение механизм подъемника, и рассеянно оглядел пустое, скудно освещенное помещение. – Теперь мы, во всяком случае, знаем, как нам спуститься в ущелье.
Взгляд его, как будто сам по себе, остановился на противоположной стене. Казалось, в ней не было ничего необычного, но интуиция Карла встрепенулась, едва он пробежал глазами по уверенным строкам прочной каменной кладки, по всем этим невнятным для несведущего человека знакам и символам, составляющим послание, пришедшее из глубины веков.
– Ты видишь? – спросил он через мгновение.
– Ты думаешь, там скрыт тайный ход? – судя по всему, прочесть оставленные Кершгеридом знаки Дебора не могла, но зато она уже вполне научилась понимать Карла с полуслова.
– Да, – кивнул Карл, продолжая изучать стену. – Но вход находится не здесь. Я думаю, он расположен выше.
– Выше? – в плотной тени, сгустившейся в дальнем углу зала, куда не достигал просачивающийся сквозь узкие бойницы солнечный свет, неожиданно возник огромный зверь, темный силуэт которого и сам, казалось, был всего лишь тенью или результатом игры воображения. Однако желтые, исполненные яростного внутреннего огня глаза с вертикально поставленными узкими зрачками могли принадлежать лишь живому – из плоти и крови – существу. Адат бросил на Карла полный особой звериной иронии взгляд «через плечо» и одним мощным, но грациозным движением прожал свое мощное тело сквозь незыблемую кладку стены.
Он был великолепен, этот зверь Деборы, и он был во многих своих проявлениях гораздо более человечен, чем иные люди, встреченные Карлом за долгие годы странствий по бесконечным дорогам ойкумены. И если столь любезные поэтам «звериные» эпитеты соблазнительны именно в силу своей очевидности и прозрачной до полного исчезновения символики, то и обратное могло быть вполне уместно, если бы не сила привычки и людская косность. Но Карл был свободен не только в выборе своих дорог, он и адата давно уже воспринимал, как одного из тех великолепных бойцов – вроде маршала Гавриеля, например – которые могли себе позволить быть добродушными и ироничными, просто потому что никого и ничего по-настоящему не боялись, даже смерти. Впрочем, проводив взглядом исчезнувшего за стеной зверя, Карл об этом даже не подумал, почти бессознательно нарисовав в своем воображении образ высокого, сильного и гибкого мужчины, пожалуй, даже не мужчины в полном смысле этого слова, подразумевающем зрелость, а юноши с едва начавшей курчавиться на подбородке мягкой рыжеватой бородой. Но образ мелькнул и исчез, осев среди тысяч других где-то в бездонной глубине памяти, а мысли Карла были сейчас о другом, хотя косвенно и об этом тоже. Он думал о Деборе, неожиданным образом ощущая в это мгновение невозможность и даже неуместность того, чтобы повернуться к стоящей за его плечом женщине. Однако в своем воображении он видел ее так же отчетливо, как если бы все-таки обернулся к ней и обнаружил облаченной в торжествующее сияние солнечных лучей.