Король умолк, а через несколько мгновений объявился Хугин, сонно хлопая глазами и расчесывая пятерней белые волосы. Увидев Моргона, он застыл на полдороге. Хугин был ширококостен и проворен, словно тур, с глазами глубокими и по-детски робкими. Он зарделся и сделался еще более похожим на тура, готового вот-вот улыбнуться.
— Нам нужна твоя помощь, — обратился к нему Хар. Хугин по-утиному дернул головой, затем, поглядев на Моргона, обрел наконец дар речи:
— Нун сказала, что ты дрался с чародеем, который сгубил Сута. Что ты спас жизнь лунголдским волшебникам. Ты убил Основателя?
— Нет.
— Почему?
— Хугин, — пробурчал Хар, затем быстро справился с собой и не без любопытства взглянул на Моргона. — Да, а почему? Или ты растратил всю свою жажду мести на арфиста?
— Хар… — Мышцы Моргона напряглись под рукой Хара.
Король внезапно нахмурился.
— Что такое? Тебя преследуют призраки? Ирт рассказал мне вчера вечером, как умер арфист.
Моргон без слов покачал головой.
— Ты мастер разгадывать загадки, — выпалил он вдруг. — Ты мне и скажешь. Мне нужна помощь.
Хар поджал губы, поднялся и бросил Хугину:
— Принесешь еды, вина и дров в ту халупу. И тюфяки. Когда проснется Рэдерле Анская, дай ей знать, где мы. И приведи ее. — Видя, что паренек густо покраснел, он несколько нетерпеливо добавил: — Ты с ней раньше говорил.
— Я помню. — Хугин улыбнулся. — Я приведу ее. И все принесу.
Они провели весь следующий день и последующие девять дней и ночей вместе в продымленном круглом строении за домом короля. Днем Моргон спал. Хар, казалось, не ведал усталости. Выбираясь из разума Хара на рассвете, Моргон всякий раз находил поблизости Рэдерле, Хугина, иногда — Нун, выбивающую в очаг пепел из трубки. Он редко заговаривал с ними; бодрствовал он или спал, разум его был подключен к растущим на земле Хара деревьям, воронью, горам в снежных шапках, всем образам, хранившимся в памяти короля-волка и подвластным ему. Все эти девять суток Хар давал ему все и не требовал ничего взамен. Моргон исследовал Остерланд через его мозг, образуя собственные мысленные связи с каждым корешком, камнем, волчонком, белым соколом и туром в стране. Каким только волшебством не владел король…
Хар мог беседовать с совами и волками; мог обратиться к железному ножу или наконечнику стрелы и сказать им, когда ударить. Он знал людей и зверье в своем краю, как своих ближайших родичей. Его землезакон распространялся даже на окраины северных пустошей, где он немало пробежал наперегонки с турами по снежной пустыне. Его закон сделал его таким, каков он есть; его мощь сперва сковала сердце Моргона льдом, а затем зажгла пламенем, пока он не стал казаться себе еще одной ипостасью Хара. Или Хар — отражением его мощи.
И вот он разорвал свою мысленную связь, кинулся на тюфяк и крепко уснул. Подобно земленаследнику, он видел во сне воспоминания Хара. Неумолимо, страстно и жгуче его сны воскрешали столетия, полные событий — диковинные битвы, состязания в загадках, продолжавшиеся дни, месяцы и годы. Он построил Ирье. Волшебник Сут передал ему на хранение пять чудных загадок. Он жил среди волков, среди туров, производил наследников, вершил правосудие — и вот состарился настолько, что утратил возраст. Наконец насыщенные событиями бурные сны подошли к концу; он погрузился глубоко в себя, в ночь без сновидений. Он спал, не шевелясь, пока в его разум не вплыло одно имя. Приникнув к нему, он возвратился в мир. Моргон замигал, проснулся и обнаружил близ себя стоящую на коленях Рэдерле, которая смотрела ему в глаза и улыбалась.
— Я хотела проверить, жив ты или умер. — Она коснулась его ладони, и пальцы их переплелись. — Ты двигаешься. Значит, все хорошо.
Он медленно сел. В круглой постройке было пусто; он слышал, как ветра снаружи стараются разнести крышу, и попытался заговорить. С мгновение голос его не слушался.
— Сколько… Как долго я спал?
— Хар сказал: свыше двух тысяч лет.
— Он такой старый?
Взгляд Моргона устремился в пространство перед ним, затем он встряхнул головой и потянулся к Рэдерле, чтобы поцеловать ее.
— Сейчас день или ночь?
— Полдень. Ты проспал почти двое суток. Мне тебя не хватало. Только с Хугином и можно было поговорить.
— С кем?
Ее улыбка стала шире.
— Ты помнишь мое имя?
Он кивнул.
— Ты двухтысячелетняя женщина по имени Рэдерле.
И сел спокойно, держа ее руку, восстанавливая вокруг себя привычный мир. Наконец он встал; Рэдерле обвила его рукой, чтобы поддержать. Ветер вырвал у него из руки дверь, едва он ее приоткрыл, и первые снежинки новой зимы закрутились и ворвались в помещение. Они сокрушили молчание в его душе, хлестнули по телу, холодные и настойчивые, окончательно выводя Моргона из грез. Он побежал через двор вместе с Рэдерле — в тепло темного королевского дома.
Хар явился к нему в тот вечер, когда он лежал у огня в своей спальне. Моргон медленно перебирал в памяти познания, которые недавно приобрел. Рэдерле оставила его одного, и Хар, войдя, вернул его к действительности. Король-волк сел, а Моргон выпрямился, пошевелил поленья в очаге, пробуждая задремавший огонь.
— Я пришел, — мягко сказал Хар, — чтобы получить свою плату.
— Ты вправе получить все, что только тебе угодно.
Огонь медленно колыхался перед ними, и Моргон снова затерялся в себе, на этот раз среди собственных воспоминаний.
Король двигался среди них наобум, не зная, где что найдет. В самом начале исследования он в полном изумлении отпустил Моргона.
— Ты ударил старого слепого волшебника?
— Да. Не мог же я его убить.
Глаза короля-волка вспыхнули ледяным светом. Хар как будто собирался что-то сказать, но вместо этого вновь поймал нить воспоминаний Моргона. Он сновал взад и вперед: с Торговой дороги в Лунголд и к горе Эрленстар, к неделям, которые Моргон провел на севере, играя в лад с ветрами. Хар видел, как умирает арфист; он слушал, как Ирт разговаривает с Моргоном и Дананом в Исиге; слушал, как Рэдерле загадывает Моргону загадку, которая вывела его из безжизненного края и снова привела к живым. Затем он резко отпустил Моргона и прошелся по спальне волчьим шагом.
— Дет.
Это имя неожиданно повеяло на Моргона ледяным холодом, как если бы Хар одним словом сделал невозможное правдой. Король остановился рядом с Моргоном, глядя в огонь.
— Право, не знаю, что делать, — произнес Моргон. — Он обладает большей мощью, чем кто-либо другой в Обитаемом Мире. Ты почувствовал его хватку…
— Он всегда удерживал твой разум.
— Знаю. И я не могу с ним драться. Не могу. Ты видел, как он увлек меня на Торговой дороге. Поманил пальцем… В Ануйне я мог бы убить его. Я даже не захотел. Более того, я искал зацепку, чтобы пощадить его. Он дал мне ее. Я думал, что он навсегда исчез из моей жизни, ибо я не оставил для него места в Обитаемом Мире, не оставил места, где бы он мог играть. Оказалось — такое место есть. Он сыграл мне. Он снова предал меня, и я видел, как он умирает. Но он не умер. Он только заменил одну маску другой. Он создал меч, которым я его едва не убил. Он бросил меня, словно кость, Гистеслухлому, и в тот же день он спас меня от Властелинов Земли. Я не могу его понять. Я не могу бросить ему вызов. У меня нет доказательств, а он ловко увернется от любого обвинения. Его мощь страшит меня. Он на все отвечает молчанием, подобным молчанию деревьев… — Голос его постепенно затих, и он обнаружил, что вслушивается в безмолвие Хара.
Моргон поднял голову. Король все еще смотрел на огонь, но Моргону почудилось, будто он любуется пламенем из дали многих столетий. Он был неподвижен; казалось, что он даже не дышит. Лицо его выглядело более суровым, нежели когда-либо; его словно избороздили те безжалостные ветра, что терзали его страну.
— Моргон, — сказал король, — будь осторожен.
Моргон понял, что это не предостережение, но мольба. Король опустился на корточки и с нежностью обнял его за плечи, как если бы обхватил нечто неуловимое, неосязаемое, начавшее воплощаться лишь в его руках.
— Хар…
Король отбросил незаданный вопрос. Он удерживал взгляд Моргона с редкой напряженностью, глядя через его глаза в самую сердцевину его смятения.
— Пусть арфист сам назовет свое имя…
13
Больше никаких ответов ни на один вопрос король-волк ему не дал. В глазах Хара затаилось что-то еще, о чем он не желал говорить, и Моргон это чувствовал. Понял это и Ирт, спросивший в их последний вечер в Ирье:
— Хар, о чем ты думаешь? Мне что-то слышится за всеми твоими словами.
Они сидели у огня. Ветер свистел над крышей, вытягивая в дымоход обрывки дыма. Хар поглядел на волшебника поверх пламени. Лицо его по-прежнему было суровым и древним от того, что он видел, но в голосе, когда он ответил волшебнику, прозвучала лишь обычная сдержанная доброжелательность:
— Это не стоит твоих забот.
— А разве я не вправе в этом усомниться? — проговорил Ирт. — Здесь, в этом зале, где ты загадками прокладывал себе дорогу к истине через столетия?
— Доверяй мне, — попросил его король.
Глаза волшебника что-то искали в его лице, проницая двойную тьму.
— Ты собираешься в Имрис.
— Нет, — резко вскрикнул Моргон.
Он перестал бороться с Иртом и с осторожностью ступал в присутствии волшебника, точно видел в нем могучего и непредсказуемого зверя. Но эти слова Ирта, прозвучавшие как убеждение или приказ, заставили его взвиться.
— Хар, что ты сможешь сделать в Имрисе? Разве что пасть в бою…
— У меня, — ответил Хар, — нет намерения умирать в Имрисе.
Он простер ладонь над огнем, явив бледные полумесяцы мощи; и это молчаливое движение потрясло Моргона.
— Тогда каковы твои намерения?
— Я дам тебе ответ за ответ.
— Хар, мы не играем!
— В самом деле? Что находится на вершине Башни Ветров?
— Не знаю. Когда узнаю, я опять приду сюда и скажу тебе. Наберись терпения.
— Мое терпение иссякло, — сказал Хар.