— Какая необычная мысль! И как мило со стороны мистера Соважа. Благодарю вас, Харлетт.
Я окунула землянику в сахар и раздавила во рту кисло-сладкую ягоду. Я даже попробовала окрестить одну земляничнику в шампанском.
Но днем мое счастливое настроение вновь упало. Я напомнила Викторине, что мы должны отдать Биллам визит. В течение прошлых двух дней она измышляла против этого один предлог за другим, в основном — что она недостаточно хорошо себя чувствует. Но она не могла вечно пренебрегать Своими светскими обязанностями, поэтому, надув губы, покорилась.
— Эти дурацкие визитки… — раскрыв зонтик, она неприязненно взглянула на шкатулку у себя на коленях. — Какая бессмыслица! Одна от меня, другая от Алена, хотя он вовсе не с нами. Почему?
— Потому, — отвечала я терпеливо, хотя прекрасно сознавала, что она может вспылить, — что он хозяин дома и это сейчас его резиденция.
— Резиденция! Какая чушь! Тамарис, вы всегда все знаете, что надеть, что делать? Для меня это все — скучная игра, которая никогда не кончается. А если бы какая-нибудь женщина когда-нибудь разбила все эти мелочные правила, говорила бы, что ей нравится, делала бы, что хочет… что бы тогда случилось?
Я вспомнила, что утром испытала мучительный соблазн поступить так.
— Так бывало. — Возможно, мой голос прозвучал резко из-за этого воспоминания. Я добавила предостерегающе: — Но затем обстоятельства оказывались не слишком приятны для той, что отказалась играть по правилам.
— И что случалось? Ей всего лишь не нужно было больше делать визиты с карточками?
— Ее больше не приглашали в общество, причем, отнюдь не глупое и не скучное. У юных джентльменов есть матери и сестры, которые придерживаются правил и удерживают их.
— Мачехи, — уточнила она, хихикнув. — У этого медведя, ну, Генри Билла… и я не считаю его таким уж юным. Он слишком большой, слишком толстый. — Взмахнув свободной рукой, она отобразила несовершенство Генри Билла. — Во всяком случае, он не в моем вкусе.
— Возможно. Но вы встретите других, которые вам больше понравятся.
Викторина вздохнула.
— Надеюсь, так и будет, но этот день я считаю потраченным зря.
«Она была совершенно права», — уныло думала я, когда мы возвращались из Фейрлаунз, всего лишь оставив визитки у дверей.
— Значит, эта самая мачеха больна, — заметила Викторина. — Мы едем, глотая пыль, по жаре, чтобы только положить визитки на поднос. Я-то уверена, что вовсе она не больна, просто она умнее нас. Ей захотелось слегка вздремнуть, вот она и говорит: «Ах, у меня болит голова. Не принимайте никого, у кого хватит дурости явиться с визитом.
Скажите, что я нездорова». Что ж, она получила наши визитки, и нам нет нужды ехать еще раз.
Однако день этот, отвратительный и зря потраченный по мнению Викторины, еще не кончился. Когда наш экипаж подъезжал к дому, мы увидели перед главным входом ранчо дорожную карету, из которой мистер Соваж выгружал миссис Дивз.
У Викторины вырвался гневный шепоток:
— Снова она! Сегодня ночью возьму две свечи и… — она прервалась на полуслове, затем продолжила: — Смотрите, она ведет себя с ним, как змея, гипнотизирующая маленького и беспомощного кролика…
Сравнение было страшноватое. Известно, что крупные рептилии добывают себе пищу именно таким гадким способом. Однако Викторина говорила с уверенностью свидетеля подобной мерзости.
— Тамарис… я клянусь вам, она никогда не будет здесь хозяйкой! — Она перешла на французский, что теперь бывало крайне редко, и я уже знала, что это выдавало у нее либо ярость, либо горе.
Тем не менее, когда мы выходили из экипажа, она уже цвела улыбкой. Она легко побежала вперед и обменялась с миссис Дивз, по дамскому обычаю, поцелуем в щечку. Похоже было, что она заждалась свою дражайшую Огасту, как она назвала визитершу.
Ясно было, что мистер Соваж так же рад приезду новой посетительницы, как изображала его сестра. И мы вошли в главный зал дружной компанией, а о чем думал каждый из нас — не имело значения.
Когда вечером, после обеда, мы собрались в Белой комнате с фресками, я позволила себе небольшую вспышку фантазии.
Огаста Дивз играла на фортепиано, а Викторина пела какие-то милые французские песенки. Но что бы случилось, если мы неожиданно подпали под чары, которые заставили бы нас выдать сокровенные мысли, таившиеся за вежливыми пассажами беседы?
На следующее утро я проснулась с чувством утраты. Сон мой истаял так быстро, что я не смогла его удержать, только знала, что во сне этом я была счастлива. И, поразившись, я поняла причину. Сегодня был день моего рождения, хотя никто из ныне здравствующих, кроме мадам Эшли, не мог бы этого вспомнить. Она всегда в этот день устраивала для меня чаепитие. А когда был жив отец, меня ждала коробка маленьких подарков и дорогое письмо.
Теперь об этом некому позаботиться. Но — нельзя жалеть себя! В качестве покаяния я позволила Фентон исполнить обязанности горничной леди так, как она их понимала. Хорошее решение, и, как обнаружилось, в конце концов не слишком для меня мучительное.
К моему облегчению, она не предлагала больше щипцов для завивки, уложив мои темно-каштановые волосы с такой сноровкой, какой я, наверное, никогда не достигну. В присутствии миссис Дивз я хотела выглядеть как можно лучше — чисто женское оружие, к которому мы все время от времени прибегаем.
Фентон подала мне серебристо-серое платье, отделанное фиолетовым сутажем, и от этою душа моя почему-то вновь воспряла.
— Хозяин велел передать вам, мисс, что семейный завтрак сегодня будет в Зеленой комнате.
Фентон привела в порядок широкий бант из фиолетового бархата, удерживающего, согласно моде, сзади складки на платье.
Согретая мыслью, что могу предстать миру в наилучшем виде, я спустилась по лестнице. Опять земляника во льду? Мне не хотелось думать об этом. Но меня ожидал другой сюрприз.
Там сидела Викторина, а мистер Соваж встал, чтобы несколько церемонно подвести меня к стулу, возле которого на столе был не только букет чайных роз, но и несколько пакетов в оберточной бумаге, перевязанных цветными лентами.
— Вы кажитесь такой изумленной, Тамарис! — Викторина засмеялась. — Неужели вы думали, что мы забудем о вашем празднике?
— Но… как вы узнали! — Я села, слегка взволнованная.
— Ален знает все. Как ты узнал, Ален?
— Есть очень мало вещей, каких я не знаю о капитане Пенфолде и его семье, ведь мы очень многим ему обязаны. А уж день рождения узнать куда как легко.
Его сестра кивнула.
— А теперь, Тамарис, вы должны открыть ваши подарки, и угадать, что от Алена, а что от меня.
Руки мои слегка дрожали. Это было так неожиданно. Мой отец всегда отмечал этот день и теперь он словно был рядом со мной и разделял мое волнение. Такой специфический оттенок моей радости был чем-то совершенно неожиданным.
В первом свертке оказалось роскошное издание стихов Элизабет Браунинг. Взяв его в руки, я выразила благодарность мистеру Соважу. Викторина захлопала в ладоши.
— Угадала с первого раза.
— Конечно. — Он улыбнулся мне. — Разве ты не понимаешь, Викторина, что порядочная молодая леди может принять от джентльмена только хорошую книгу или, возможно, коробку конфет. Все соблюдают приличия.
В голосе его не было ни тени вызова, но счастье мое слегка померкло. Что это, насмешка?
Я быстро взяла второй сверток, в котором нашла резной ларчик из сандалового дерева. Я узнала его — Викторина купила его в «Китайском базаре». Внутри, на хлопковой подкладке, лежало хрустальное сердце, крепящееся к бархатной ленте. Я была очарована прелестной безделушкой и, по настоятельному требованию Викторины, поспешила надеть ее на шею, восхищаясь тому, как она подходит к кружеву моей новой шемизетки.
Следующий сверток содержал предсказанные мистером Соважем конфеты. Но они были не в обычной коробке, а в филигранной, восьмиугольной, украшенной эмалевой бабочкой на крышке — такой натуральной, что, казалось, она вот вот улетит. Сами сладости были прикрыты засахаренными лепестками роз и фиалок, способными прельстить даже герцогиню.
Я почти стерла язык в благодарностях. Не только потому, что подарки были так милы, но, в основном, из-за того, что они вообще были. Мистер Соваж быстро сказал, что пора переходить к еде, поскольку с развлечениями, как он выразился, покончено. И тут же начал какой-то забавный рассказ, думаю, чтобы помочь мне скрыть мои чувства.
Еще он говорил о том, что следует устроить бал на ранчо — это лучший способ представить Викторину обществу — в назначенный день в доме будет множество гостей.
Викторина, в высшей степени возбужденная, обрушила на него бурю вопросов.
— И мы должны сшить новые платья! — решительно заявила она. — Видите, Тамарис, как я была права, что купила этот атлас! Амели сошьет мне такое платье!..
Ее брат снисходительно рассмеялся.
— Ты ведь уже тогда его себе представляла, cherie? Конечно, у тебя будет наряд, подобающий случаю, и у мисс Пенфолд тоже.
— Но она ничего себе не купила! — прервала его Викторина. — Она только смотрела, но ничего не покупала.
— Это легко поправить, — заметил он. — Я предусмотрел это. Из города уже едут сюда самые искусные модистки от мадам Рашель с прекрасным набором тканей. Вы обе должны выбрать все необходимое, чтобы род Соважей мог высоко держать голову.
— Ален… — Улыбка Викторины угасла, в голосе ее прозвучали сейчас серьезные ноты. — Почему мы носим такое варварское имя? Ведь на самом деле ты герцог с древними и прославленными титулами, так почему же ты предпочитаешь зваться просто мистером Соважем? Я бы…
Его снисходительного взгляда как не бывало.
— Я не герцог, и у меня нет другого имени! — резко ответил он. — Потому что я не француз, но американец. Мы отказались от родового имени и титула давным-давно… и оба они пусты и бесполезны.
Викторина нахмурилась, но не стала с ним спорить. Вскоре после этого он встал, но задержался возле моего стула, чтобы сказать: