Хэнк не ответил. Он сидел, с любопытством глядя на Питера, и с лица его не сходила насмешливая улыбка.
— Прости меня, Питер, — сказала Джин и опустила рапиру.
Питер торжествующе рассмеялся, затем спросил:
— Хэнк, ты ничего не хочешь сказать, прежде чем мы вызовем полицию?
— Отчего же, конечно, хочу, — любезным тоном сказал Хэнк. — Только вам не удастся ее вызвать. Вам ведь отсюда не выбраться.
— Но мы можем посторожить тебя до тех пор, пока нас здесь не отыщут.
Хэнк пожал плечами.
— Ну что ж, — сказал он, продолжая ехидно улыбаться, — по крайней мере вы не можете отрицать, что благодаря мне наш город стал чище.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Питер.
— То, что сказал. И не надо испепелять меня взглядом. Ты победил, так почему бы тебе не сесть и не насладиться сознанием своего триумфа? Ведь ты теперь отправишь на виселицу человека, который облагодетельствовал город.
— О чем это ты говоришь? — тихо спросила Джин. Она подвинула поближе кресло и устало опустилась в него.
— Самое интересное, — сказал Хэнк, — что уважаемая публика будет требовать моей казни, совершенно не понимая, какую великую услугу я ей оказал. Неужели вы не знаете, кем была эта банда, которую я уничтожил ради все общего блага? Воплощение узколобия, непорядочности и бесчестности. Они стоили Новому Орлеану стольких разбитых сердец и пустых трат, что он теперь и за десять лет вряд ли оправится.
Питер тоже подвинул кресло и сел, не отрывая глаз от Хэнка.
— Говори, говори, мы слушаем, — сказал он.
— Вам, конечно же, известно, как много вполне достойных девушек было отлучено от светского общества благодаря влиянию этой лицемерки Чизолм. И не говорите мне, что вы ни разу не задумывались о том, в каком застое находится научная жизнь университета только потому, что засохший мозг Марри Чеймберса Рида отказывался воспринимать любую идею, не освященную всеобщим многолетним признанием. И не смотрите на меня удивленно, когда я вам скажу, что Джейсон Осгуд нажил свои миллионы, занимаясь деятельностью, которую не назовешь иначе, как воровством. И, разумеется, всякий житель Нового Орлеана, у которого в голове есть хотя бы одна извилина, подтвердит вам, что благодаря устранению тандема Слеймон — Инглсби налогоплательщики наконец-то получат возможность хоть немного перевести дух.
— Но ведь Сильвия говорила, что она бедная! — воскликнула Джин, глядя на него как загипнотизированная.
— Боже мой, да когда она завела эту песню, мне хотелось встать и при всех назвать ее лгуньей. Подождите, когда дело дойдет до утверждения ее завещания. Уже не один год эта сказочка о бедности помогала ей выглядеть невинной овечкой, как только у кого-нибудь хватало смелости заводить речь о ее незаконных доходах. За последние десять лет она выдоила из общественной казны столько денег, что могла бы скупить полгорода. Да, я убил их, но у меня при этом было такое чувство, как будто я раздавил паучье гнездо.
Он умолк и сжал руки в кулаки с видом страдальца за веру. Затем с видимым усилием он поднес кулаки к лицу. Джин вскочила на ноги, вскрикнув:
— Хэнк! Питер, он что-то проглотил!
Питер бросился к нему. Хэнк с издевкой рассмеялся ему в лицо и сказал:
— Друзья мои, а теперь я хочу выполнить свое обещание. Я ведь говорил вам, что если вы одержите верх в игре, я умру у вас на глазах.
Глава десятая
— Что он сделал, Джин? — воскликнул Питер. — Ты ведь видела.
— Я не уверена, но, кажется, он куснул перстень, который у него на правой руке, и что-то проглотил: это совершенно определенно.
Хэнк насмешливо приподнял бровь.
— Умненькая девочка, — беззаботно сказал он. — Именно это я и сделал. Видите?
Он протянул к ним свои связанные руки. В оправе перстня зияло отверстие, под которым на пальце виднелись едва заметные следы какого-то белого порошка.
— Это у меня было приготовлено на случай крайней необходимости. Не думаете же вы, чтобы я согласился закончить такой замечательный вечер поездкой в полицейском автомобиле. А какова перспектива торчать неделя за неделей в зарешеченном клоповнике, выслушивая бесконечные споры кучи адвокатов и утешительные речи светских дам? Друзья мои, вы, безусловно, не настолько глупы, чтобы считать, что я, замыслив прелестную смерть для каждого из вас, забыл придумать что-то не менее приятное для себя на случай своего проигрыша.
Питер и Джин смотрели на него, не в силах произнести ни слова. Наконец Джин выпалила:
— Хэнк! Но ведь твой голос совершенно не похож на голос хозяина!
Хэнк невозмутимо посмотрел на нее, откровенно забавляясь:
— Конечно же, нет, деточка. Неужели ты думаешь, что я допустил бы, чтобы наш хозяин говорил моим голосом?
— Хэнк, — не сдавалась она, — но откуда же взялся этот голос?
— А тебе не терпится узнать?
— Черт, — невольно вырвалось у Питера.
— Послушай, Питер, — тихо сказал Хэнк, — а с какой стати ты злишься? Разве ты не имел удовольствия побывать на самой оригинальной вечеринке за всю историю Нового Орлеана? Разве тебе не удалось спасти свою драгоценную жизнь, несмотря на столь тщательно разработанный план твоего убийства? Разве ты не спас одну из самых знаменитых звезд американского театра и кино? И разве ты только что не был свидетелем того, как твой неудавшийся убийца проглотил порошок, который через пару часов оборвет его жизнь? Правда, — продолжал Хэнк с явным удовольствием, — когда тебя и Джин наконец отыщут здесь среди трупов моих гостей, одним из которых будет и мой труп, я не знаю, удастся ли вам убедить полицию, что эта столь пикантная вечеринка была устроена не вами.
Питер буквально потерял дар речи от изумления.
На несколько мгновений вновь воцарилась ужасающая мертвая тишина. Джин и Питер смотрели на Хэнка, который с довольным видом наблюдал за ними. Наконец он заговорил.
— Мне совершенно безразлично, — сказал Хэнк, — что будет с вами после того, как я умру. Я уже получил достаточное удовольствие от нашей вечеринки, наблюдая за происходящим. И хотя, к моему сожалению, в то время, когда я так славно развлекался, вы вмешались в ход событий и все испортили, я все же не хочу ставить вас в неудобное положение.
— Что ты собираешься сделать? — выпалила Джин. — Хэнк, перестань нас мучить!
Хэнк улыбнулся ей.
— Было бы очень обидно оставлять мир в неведении о том, какого гения он теряет в моем лице. Поэтому с вашего любезного позволения я оставляю вам письменное признание в том, что это я совершил все эти убийства. Боже мой, какую же это произведет сенсацию! Как жаль, что меня уже не будет на этом свете и я не смогу этого увидеть. Я объясню всему свету, как были совершены самые оригинальные убийства современности. Я докажу, что я был лучшим актером, чем Джин, лучшим мыслителем, чем Рид, лучшим стратегом, чем Слеймон, лучшим лжецом, чем Сильвия, лучшим собирателем сплетен, чем Мэгги, лучшим мастером поторговаться, чем Осгуд, и едва ли не лучшим драматургом, чем Питер.
— Куда ты положил это признание? — прервал его Питер, энергично поднимаясь.
— Никуда. Не волнуйся так, Питер. Неужели ты думаешь, что я заранее приготовил такую бумагу? Я ведь не рассчитывал, что кто-то из моих гостей переиграет меня в мою же игру. Но сейчас я такое признание напишу.
Он замолчал, и в наступившей паузе было что-то дразнящее.
— Ты ведь не собираешься меня развязывать?
— Конечно, нет, — сказал Питер.
— У тебя нынче просто отвратительное настроение. А я не представляю, как же мне написать признание, если у меня связаны руки. Давайте, решайте, как быть, а то ведь теперь я долго не протяну.
Он злобно ухмыльнулся. Джин и Питер взглянули на Хэнка, сидящего на краю кровати, и его нелепо устрашающий вид в безукоризненном смокинге, обмотанном белой липкой лентой пластыря, и с полоской пластыря на лбу заставил их содрогнуться. Питер примотал ему руки к бокам до локтей, и теперь он был похож на нищего, протягивающего кружку за подаянием. Ноги его, перехваченные у щиколоток, были спущены на пол. Джин, сжавшись в комок и обняв колени руками, сидела в кресле, стоявшем рядом с кроватью, и нервно покусывала губы.
Хэнк насмешливо фыркнул.
— Пожалуй, мне следовало бы записать формулу яда, который был у меня в перстне, и рекомендовать его всем умным молодым людям, для которых стали невыносимы связи с миром, в котором они вынуждены жить. Действие его весьма приятно. Мне никогда в жизни не было так хорошо. Однако примерно через час я свернусь перед вами калачиком и тихо засну. Чудесный способ показать длинный нос этому миру, напрочь лишенному воображения…
— Может быть, ты помолчишь? — с отчаянием в голосе вскричал Питер.
— Ну уж нет. Я уже сказал тебе, что хочу оставить будущим поколениям подробный отчет о своих достижениях. Ты не желаешь развязывать мне руки, чтобы я мог собственноручно изложить все на бумаге. Но я могу продиктовать свое последнее послание миру. Ты можешь записать его, а я надеюсь, что сумею взять в руку авторучку и подписаться под ним.
— Что ж, хорошо. Есть здесь где-нибудь бумага?
— Да, вот на том столике позади меня. Бумага и авторучка. Я думал, что кто-нибудь, возможно, захочет оставить предсмертную записку для своих друзей.
Питер взял стопку писчей бумаги и ручку и вернулся с ними к своему креслу около кровати.
— Я готов, — мрачно сказал он.
— Господи! — сказал Хэнк. — До чего же мне не хочется это делать.
Он немного помолчал.
— Мне и хочется, и не хочется об этом рассказывать.
Я мог бы унести свой секрет с собой и навсегда озадачить весь свет, но, с другой стороны, я хотел бы, чтобы вы, держа в руках мое признание, услышали, как я смеюсь над вами с того света! Я так хорошо вас знаю. Я могу, сидя здесь, ; предсказать, как вы поступите с этим признанием, когда наконец получите его. Ведь я же на протяжении всего вечера знал, что и когда будет делать каждый из моих гостей. Как же хорошо я всех вас знал! Всех вас, по-детски убежденных в том, что вы в любой момент можете поступить, как вам заблагорассудится, всех вас, сбитых с толку мифом о свободе воли, о которой так любят разглагольствовать теологи! Однако же вы вели себя так, как должны были себя вести. Делая каждый ход в сегодняшней игре, я знал, кто из вас как поступит, потом