— Понятия не имею, — пожал плечами Фрэнк.
— Дворецких не убивают, — уверенно произнес Энтони. — Здесь что-то не то. Я вот что думаю, Эмберли: всякие тайны хороши в книгах, а не в реальной жизни. Лучше от них держаться подальше.
— Постараюсь.
— Постарайся, — сказал Энтони, внезапно помрачнев. — Однако, живя в «Мэноре», это невозможно. Дом просто кишит тайнами.
— Вот как, — удивился Фрэнк. — Но почему?
— Будь я проклят, если знаю. Там есть нечто такое, чего нельзя пощупать руками. Но оно есть, это факт. Один братец Бэзил чего стоит. Между нами говоря, — продолжал он, доверительно понизив голос, — в нем есть что-то фальшивое. Я с ним практически не общаюсь. Неприятная ситуация. Тебе-то я могу сказать, что если бы не Джоан, я бы ни за что не согласился жить в этом доме.
— Из-за его таинственности или из-за его хозяина?
— Отчасти из-за того, отчасти из-за другого. Видишь ли, сам дом здесь ни при чем. Но в доме есть люди. Они, как кошки, шастают в темноте и везде суют свой нос. Послушай, никому не говори об этом, но это непреложный факт: там нельзя шагу ступить без ощущения, что за тобой наблюдают. Мне это действует на нервы.
— За тобой следят?
— Я не знаю. Но не удивлюсь, если это так. У братца Бэзила есть слуга, который имеет привычку внезапно появляться невесть откуда. Один из реликтов старого порядка. Если бы убили его, я бы не стал переживать. Мне кажется, что он занят мерзкими делами, и Джоан тоже так думает, но братец Бэзил любит этого субъекта.
— Кстати, а что, собственно, не так с Бэзилом? — спросил Фрэнк.
— Что не так? О, я понимаю, о чем ты хочешь спросить. Я не знаю. Видишь ли, он жаден до умопомрачения. Удавится из-за денег. У него чертовски скверный характер. Уверен, что Джоан от него порядком достается. Он полон показного жизнелюбия. Эдакий рубаха-парень, называет тебя стариком и хлопает по спине.
Фрэнк сжал кулак, оттопырил большой палец и направил его вниз, демонстрируя этим древнеримским жестом отрицательное отношение к Бэзилу.
— Именно так, — сказал Коркрен. — Я знал, что наши мнения совпадут. Тут есть еще одно обстоятельство…
Однако Фрэнку так и не удалось узнать, о чем еще хотел рассказать Энтони, поскольку в этот момент к ним подошли их спутницы. Джоан Фаунтин закончила все дела, связанные с покупками, и была готова отправиться домой. Пожав на прощание руку Фрэнку, она сказала:
— Фелисити обещала мне заехать после обеда. Я надеюсь, что вы тоже будете.
— Спасибо, я постараюсь, — ответил Эмберли к некоторому удивлению своей двоюродной сестры.
Когда Джоан и Коркрен отъехали, Фелисити испытующе посмотрела на Фрэнка, пытаясь понять, намерен ли он посетить «Нортон Мэнор».
— Я не могла не принять этого предложения, — объяснила она. — Ясно, что из-за случившегося все там в ужасном состоянии. Бэзил, конечно, нервничает, переживает, но Джоан считает, что ему всегда лучше, когда в доме гости. Ты не очень возражаешь?
— Не очень, — сказал Фрэнк.
Фелисити испытующе взглянула на него.
— Мне даже кажется, что ты хотел бы пойти.
— Так оно и есть, — ответил Эмберли.
Вернувшись в «Грейторн», они увидели в гостиной ожидающего их инспектора полиции из Карчестера, который уже раньше встречался с мистером Эмберли и не скрывал своей неприязни к нему. Инспектор задал множество вопросов и, недоверчиво похмыкав над ответами, записал их, однако, себе в блокнот. Сообщив, что на следующий день в одиннадцать утра мистеру Эмберли следует прибыть на судебное следствие, он отбыл. Для его недружелюбия были причины. Когда-то они вместе расследовали одно дело, причем мистер Эмберли подключился к расследованию значительно позже, но именно его версия оказалась правильной. Инспектор не любил вспоминать этот случай и, когда речь заходила о мистере Эмберли, гневно восклицал: «Глаза бы мои его не видели!»
В «Грейторне» происшедшее убийство не обсуждали, зная неприязнь сэра Хэмфри к подобным темам. Днем Фрэнк играл в теннис с кузиной, а вечером доставил ее на своей машине в усадьбу «Нортон Мэнор», которая была расположена в семи милях к востоку от Верхнего Неттлфолда и примерно в трех милях от «Грейторна».
Центральный дом усадьбы представлял собой постройку начала восемнадцатого века. Его изящный фасад был выложен из каменных плит и старого красного кирпича. Вокруг разбит небольшой парк, по которому под склонившимися к воде ивами змейкой вилась речка Неттл. Помещения внутри дома были прекрасно спланированы, но обставлены в каком-то тяжеловесном стиле, который не лучшим образом характеризовал вкус покойного мистера Фаунтина.
Эмберли и его сестра были встречены камердинером, неразговорчивым человеком среднего роста, который исполнял обязанности погибшего дворецкого.
— Добрый вечер, Коллинз, — поздоровалась с ним Фелисити, входя в дом.
Услышав это имя, Эмберли бросил на камердинера быстрый взгляд.
Во внешности слуги не было ничего примечательного. Его худое лицо привлекало внимание своей нездоровой бледностью. Глаза были постоянно потуплены.
Фелисити высказала соболезнование в связи с убийством Доусона. Она считала, что Коллинз, проработав несколько лет бок о бок с дворецким, должен сильно переживать по поводу понесенной утраты, и его холодная реакция немного смутила ее.
— Вы очень добры, мисс, — сказал Коллинз. — Очень трагическое событие, как вы изволили сказать. Я, естественно, не желал бы, чтобы происходили подобные вещи. Однако мы с Доусоном никогда не были, что называется, на дружеской ноге.
Он подошел к двери, ведущей в зал. Фелисити последовала за ним. Она назвала ему имя своего двоюродного брата, и опущенные глаза слуги на миг поднялись, чтобы взглянуть в лицо Эмберли. Это были холодные, невыразительные и какие-то безжалостные глаза. Один взгляд — и они снова спрятались. Слуга открыл дверь и доложил о прибывших гостях.
Вокруг камина сидели Джоан, ее жених и дородный мужчина с красивым энергичным лицом. Эмберли был представлен и выдержал рукопожатие, от которого хрустнули кости. Бэзил Фаунтин громко выразил удовольствие принять в своем доме таких гостей. Он весь лучился доброжелательностью. Эмберли вполне мог понять, какое чувство вызывал Бэзил у его друга Коркрена. За радушием скрывалось раздражение, готовое вспыхнуть по малейшему поводу. Он суетился, предлагал напитки, пододвигал стулья, весело шутил с Фелисити, но стоило его сводной сестре замешкаться, когда она устраивала для Фелисити место поближе к камину, дурной нрав Бэзила прорвался наружу, и он резко отчитал ее. Впрочем, он быстро взял себя в руки, и тут же на его лице снова засияла улыбка.
— Вы ведь знакомы с Коркреном, не так ли? Он собирается стать членом нашей семьи, о чем, несомненно, уже известил вас, — сказал он, ласково положив руку на безответное плечо Энтони.
Бэзил по натуре был гостеприимен. Он настойчиво потчевал гостей закусками и напитками, предлагал им сигары и сигареты, самолично принес подушечку для Фелисити. И лишь убедившись, что все устроены с максимально возможным удобством, затронул самый больной вопрос. Повернувшись к Эмберли, Фаунтин сказал:
— Я очень рад, что вы с сестрой заехали к нам сегодня. Скажите, это ведь вы нашли бедного Доусона?
— Да я. Но боюсь, что не много смогу рассказать вам.
Фаунтин срезал кончик сигары. Его лицо выражало беспокойство. В этот момент он был похож на человека, который не может стряхнуть с себя впечатления от кошмарного сна.
— Я понимаю, — сказал он. — Его ведь застрелили, не так ли? Может быть, вы видели кого-нибудь или нашли что-нибудь, что давало бы хоть какой-то ключ.
— Нет, — ответил Эмберли, — ровным счетом ничего.
Джоан чуть выдвинулась вперед.
— Хорошо бы, вам рассказать нам о том, что видели, — попросила она. — Полиция дала лишь сухой отчет, а мы чувствуем, что к нам это имеет отношение, ведь несчастный был нашим слугой.
— Да, расскажите хоть что-то, — присоединился к просьбе Энтони, — и покончим с этим.
Он посмотрел на Джоан и улыбнулся:
— Не стоит так расстраиваться, дорогая. Лучше не думать об этом.
Фаунтин, взглянув на него, тотчас возразил:
— Не так-то просто забыть, что убили одного из наших людей. Вам со стороны легко рассуждать. То, что произошло, ужасно. — Он тряхнул головой. — Я не могу выкинуть это из головы. Человека лишили жизни так… так хладнокровно!
Он, как будто почувствовав на себе взгляд Эмберли, повернулся к нему.
— Считаете, что я принимаю это слишком близко к сердцу? Возможно, так оно и есть. Не отрицаю, я очень переживаю.
Он зажег спичку и поднес ее к сигаре. Эмберли заметил, как дрожит пламя.
— Я ничего не могу понять, — прерывающимся голосом сказал Фаунтин. — Полиция говорит о дорожных бандитах. Скажите, его ограбили?
Коркрен, не упуская из вида бледное от волнения лицо Джоан, сказал не слишком серьезным тоном:
— Ограбили? Ну, конечно, его ограбили. Ставлю шиллинг, что он удирал, прихватив фамильное серебро. Послушайте, откуда так зверски сквозит?
Энтони оглянулся и увидел, что дверь приоткрыта. Он хотел было встать, но Фаунтин опередил его.
— Не беспокойтесь, я закрою, — сказал он и, тяжело ступая, направился к двери. Перед тем, как ее закрыть, он выглянул в вестибюль, и Энтони, заметив это, сказал, что, видно, этот тип Коллинз опять, как обычно, подслушивает.
Фаунтин с раздражением покачал головой.
— Нет. Но все же нам лучше разговаривать потише. Естественно, что вся прислуга сгорает от любопытства. — Он взглянул на Эмберли. — Их нельзя винить в этом. Не так ли?
— Думаю, — медленно произнес Эмберли, — я не столь снисходителен, и ни при каких обстоятельствах не склонен одобрять подслушивание у дверей или подглядывание в замочную скважину.
— Это все россказни Коркрена, — сердито сказал Фаунтин. — Сущий вздор. Я не собираюсь быть адвокатом Коллинза, но… — Он внезапно замолк и, резко переменив тему, в своем обычном жизнерадостном тоне заговорил о предстоящем бале.