Эмберли утвердительно кивнул и, держа трубку во рту, полез в карман за спичками.
Что ж, Фаунтин был удивлен, но, поскольку его явно не касалось, как Доусон проводит свой выходной, он сделал вид, что не заметил его. Однако на следующее утро Доусон сам завел разговор об этом. Он сказал, что, должно быть, его хозяин удивился, увидев его в «Великолепном», и поэтому он хочет объясниться. Объяснение было вполне удовлетворительным, и этот случай быстро забылся. Фаунтин вспомнил о нем только сейчас после убийства. Он вообще решил, что нужно припомнить все, связанное с Доусоном.
Человек, с которым он обедал тогда, был американцем. Доусон познакомился с ним много лет назад в Нью-Йорке, когда сам служил там. Кажется, он был лакеем в доме какого-то миллионера, но с уверенностью Фаунтин этого сказать не мог — все-таки прошло несколько лет. Наверняка он знал только, что Джаспер Фаунтин нашел Доусона в Америке, привез его в Англию и сделал своим дворецким. Доусон рассказал, что американец, с которым он обедал в тот вечер, сколотил себе приличное состояние и решил посетить Англию. Отыскав адрес своего старого друга, он пригласил его провести вместе вечер в городе. У Фаунтина сложилось впечатление, что этот американец хотел поразить дворецкого, похваляясь перед ним своим богатством. Этот случай вспомнился только теперь, когда Фаунтин стал восстанавливать в памяти все, что знал о Доусоне. Первое, что пришло ему в голову, были непонятно откуда взявшиеся деньги, которые откладывал Доусон. Пока еще никому не удалось выяснить их происхождение. Фаунтин предположил, что Доусон играл в тотализатор на скачках, но домоправительница категорически отвергла это предположение, утверждая, что дворецкий был убежденным противником азартных игр.
Затем ему вспомнился тот вечер в «Великолепном». Все это время он не сомневался в объяснении Доусона, но в свете открывшихся фактов у Фаунтина зародились сомнения в правдивости рассказанной Доусоном истории. Разве не может быть, например, что этот американец был вовсе не старым другом Доусона, а человеком, которого тот каким-то образом держал в своих руках?
— Шантаж? Очень может быть. А от Доусона можно было такого ожидать? У вас были основания так думать?
— Никаких оснований. Но откуда у него деньги? Грех обливать грязью покойника, но чем больше я думаю об этом, тем более правдоподобной кажется мне эта версия. Обратите внимание, это случилось два года назад, как раз тогда, когда Доусон открыл счет в Карчестере. Что вы думаете об этом?
— Безусловно, это интересно, — ответил Эмберли. — Не можете ли вы назвать точную дату?
— Боюсь, что нет, — с сожалением в голосе ответил Фаунтин. — Это было в мой первый приезд сюда, значит, видимо, осенью. Очень жаль, но точнее сказать не могу. Все же я решил сообщить об этом.
— Вы совершенно правы. Этим непременно надо заняться. Пусть инспектор Фрейзер выслеживает неизвестного американца, а может быть, вовсе и не американца, который два года назад в неизвестный день пообедал в ресторане. На это стоит посмотреть!
Фаунтин рассмеялся.
— В вашей подаче все это представляется абсолютно безнадежным. Но, послушайте, кто же все-таки это мог быть?
Где-то в глубине дома зазвенел колокольчик. Тот, кто звонил, был очень настойчив. Колокольчик звенел несколько секунд. Его характерный железный звон гулко разносился по притихшему дому.
— Это парадная дверь, — сказал Фаунтин. — На других дверях электрические звонки. Я только молю бога, чтобы это был не инспектор, будь он неладен. Он повадился ходить сюда и задавать слугам дурацкие вопросы. Им это очень не по душе, могу вас уверить.
Эмберли посмотрел на часы.
— Не думаю, что инспектор выбрал бы для посещения такой час. Если только не случилось что-нибудь чрезвычайное, — сказал он.
После последнего отрывистого звонка воцарилась тишина. Затем они услышали звук открывающейся парадной двери, беспорядочный шум голосов, который становился все громче.
Фаунтин удивленно поднял бровь.
— Что, черт возьми… — начал было он, но осекся и стал прислушиваться.
Кто-то явно говорил на повышенных тонах, но слов они не могли разобрать. Затем донесся шум драки и отчаянный крик: «Помогите!»
Фаунтин вскочил на ноги.
— Боже, это Коллинз! — сказал он и ринулся к двери.
Снова донесся крик:
— Помогите! Помогите!
Фаунтин распахнул дверь и выбежал в холл. Парадная дверь была открыта. На ступенях крыльца два человека сцепились в отчаянной схватке. Одним из них был камердинер, другим — Марк Браун. Свет от фонаря, висевшего над крыльцом, освещал ствол пистолета в руке Марка. Коллинз пытался захватить его. Поспешив на помощь, Эмберли увидел лицо Коллинза. Оно было злым, глаза полны ярости и ненависти, зубы стиснуты, а губы оттянулись назад в каком-то рычании.
Прежде чем Фаунтин или Эмберли успели добежать до парадной двери, Марк вырвался из рук Коллинза.
— Значит, отказываешься, будь ты проклят! — закричал он. — Так на, получи!
Оглушительно хлопнул выстрел, однако Марк, стреляя, пошатнулся, и пуля ушла в сторону. Раздался звон разбитого стекла. Пуля попала в шкаф, стоящий в глубине холла, и, пробив его насквозь, застряла в стене.
Выстрелить еще раз Марк не успел. Эмберли бросился на него, схватил за руку, в которой был пистолет, и вывернул ее назад. Марк закричал от внезапной боли и выронил оружие.
Фаунтин держал Марка за другую руку. Эмберли, не выпуская руки Марка, нагнулся, поднял пистолет и сунул его себе в карман.
В этот момент распахнулась дверь бильярдной. Оттуда выбежал Энтони, за ним — Джоан.
— Привет, привет! — бодро сказал Энтони. — Кто-то играет в разбойников?
Фаунтин разглядывал своего пленника.
— Кто вы такой, черт побери? — гневно спросил он. — Вы соображаете, что делаете?
Боль в вывернутой руке немного протрезвила Марка. Он бросил на Фаунтина мстительный взгляд.
— Пустите меня! — прохрипел он. — Я ничего не скажу вам. Пустите!
Фаунтин продолжал держать его за руку.
— Свяжитесь с полицией, Коллинз, — приказал он.
Налитые кровью глаза вспыхнули.
— Не советую, — сказал Марк угрожающе. — Вы пожалеете об этом! Чертовски пожалеете, это я вам говорю!
— Надрался, — сказал Коркрен, — пьян как сапожник. Кто это такой?
На этот вопрос ответил Коллинз.
— Я полагаю, что это молодой джентльмен из «Плющевого коттеджа».
К Коллинзу уже вернулось его обычное самообладание. На лице и в голосе не осталось и следа эмоций.
— Что? — переспросил Фаунтин, разглядывая Марка.
— Он что, ваш приятель, Коллинз? — осведомился Коркрен.
— Я бы так не сказал, сэр. Но я вижу, что молодой джентльмен, как вы изволили заметить, не совсем трезв.
— Ах, Коллинз, вы, как всегда, преувеличиваете! Пора вам избавляться от этой пагубной привычки. — Коркрен усмехнулся. — В кого он пальнул?
— В меня, сэр, но я думаю, что он не может нести ответственность за свои действия.
— И почему же вы так думаете? — с простодушным видом спросил Коркрен.
Фаунтин продолжал рассматривать Марка.
— Джентльмен, говорите? Вы совершенно правы, Тони, он пьян.
Он толкнул Марка, заставив его продвинуться в глубь холла, и свободной рукой закрыл дверь. После этого Фаунтин отпустил юношу и встал рядом с ним, хмуро глядя на него сверху вниз.
— Послушайте, молодой человек, — сказал он, — какого дьявола вы вламываетесь ко мне в дом и стреляете в моего слугу? Вы понимаете, что я могу за это посадить вас в тюрьму?
Марк в это время растирал поврежденную руку.
— Прекрасно! Сажайте меня в тюрьму! — с безрассудной дерзостью ответил он. — Я этого не боюсь! Я заставлю вас пожалеть о том, что вы мне помешали! Вот так!
Лицо Фаунтина выражало отвращение.
— Я, конечно, должен передать его в руки полиции, но он настолько пьян, что не соображает, что делает.
— Все это прекрасно, — сказал Энтони, — но что побудило его прийти сюда и пытаться убить Коллинза? Просто веселое настроение?
— Я не хотел убивать его! — крикнул Марк, теперь уже выглядевший испуганным. — Я не собирался стрелять в него.
Мистер Эмберли, все это время молча наблюдавший за происходящим, наконец произнес:
— Вам следует извиниться перед мистером Фаунтином. Вы вели себя как идиот.
Фаунтин быстро перевел взгляд на Эмберли.
— Вы знаете его, Эмберли?
— Немного. Это состояние для него более или менее обычное.
— Боже праведный! Ну что ж, я не хочу обойтись с этим юношей слишком жестоко. Как, вы считаете, мне лучше поступить — сдать его в полицию или отпустить?
— Лично я отпустил бы его, — сказал Эмберли, — но это ваше дело, вам и решать.
— Ну, не знаю. В конце концов он мог убить Коллинза.
Камердинер негромко кашлянул.
— Я совершенно не желаю, сэр, чтобы молодой джентльмен попал в беду. Когда он придет в себя, он поймет, что вел себя нехорошо.
Марк в нерешительности переводил взгляд с Коллинза на Фаунтина.
— Пусть это будет для вас уроком на будущее. Вы должны воздерживаться от употребления спиртных напитков, — строго сказал Фаунтин. Он сделал шаг назад и открыл дверь. — А теперь уходите!
Не говоря ни слова, Марк повернулся и вышел. Фаунтин закрыл дверь.
— Черт побери! — взорвался Коркрен. — Мы поступаем глупейшим образом! Вы уверены, что это не он застрелил старину Доусона?
— Застрелил Доусона? — неуверенно переспросил Фаунтин. — Но зачем, скажите на милость?
— Если так ставить вопрос, то зачем ему понадобилось стрелять в Коллинза? — спросил Коркрен. Увидев, как камердинер незаметно вышел, он продолжил. — Я не говорю, что всецело порицаю его за это, но…
— Тони, не будь таким ужасным, — взмолилась Джоан. Она все еще дрожала, потрясенная неожиданной стрельбой в доме. — Мистер Эмберли, вы ведь не думаете, что он убийца?
— Нет, я считаю это маловероятным, — ответил Эмберли.
— Хорошо, допустим, он не убивал Доусона, — упрямо гнул свою линию Энтони. — Но зачем он сунулся сюда к нам? Только не надо объяснять это тем, что он был пьян. Меня такие объяснения не устраивают. Если я ворвусь в незнакомый дом и подниму стрельбу, а потом, чтобы как-то извиниться, скажу, что был пьян, удовлетворит ли это кого-нибудь? Я думаю, что сначала этому парню захотелось кое-кого пристрелить, а уже потом он опрокинул стаканчика четыре или пять и подумал: «А что такого? Вот пойду прямо сейчас и сделаю это». И не говорите мне, что естественная реакция на выпивку — взять пистолет, шатаясь, пройти несколько миль к дому, где никогда не был, и устроить там тир! Это ребячество.