1
Поезд, которым ехал Мейтер, прибыл в тот же день в одиннадцать, и они с Сондерсом по пустым почти улицам поехали прямо в полицейское управление. Спать в Ноттвиче укладывались рано: кинотеатры закрывались в половине одиннадцатого, а четверть часа спустя на автобусах и трамваях все разъезжались из центра. У рынка ошивалась единственная в Ноттвиче проститутка, совершенно синяя от холода, два-три бизнесмена докуривали в зале «Метрополя» последнюю сигару. Машину то и дело заносило по обледенелой дороге. Как раз перед управлением полиции Мейтер заметил афишу «Аладдина» на здании Королевского театра и сказал Сондерсу:
— В этом спектакле играет моя девушка.
Он чувствовал себя гордым и счастливым.
Встретить Мейтера в управление пришел сам начальник полиции. Поскольку было известно, что Рейвен вооружен и готов на все, операция принимала серьезный характер. Начальник полиции, не в меру толстый субъект, был очень возбужден. В бытность свою торговцем он изрядно разбогател, во время войны его назначили председателем местного военного трибунала. Он слыл грозой пацифистов и гордился этим. В какой-то степени это компенсировало ему тяготы семейной жизни, ибо жена его презирала. Потому-то он и явился сейчас в управление: будет чем похвастать дома.
— Разумеется, сэр, — сказал Мейтер, — мы не знаем наверняка, здесь ли он. Но в поезде он был всю ночь — это установлено точно. Установлено также, что билет его сдала какая-то женщина.
— Значит, у него здесь сообщница, а? — спросил начальник полиции.
— Возможно. Если бы мы нашли женщину — Рейвен был бы у нас в руках.
Начальник полиции, прикрыв рот, икнул. Перед выходом из дома он пил бутылочное пиво, а оно всегда давало о себе знать.
— Как только мы получили сообщение из Ярда, — сказал суперинтендент[10], — мы сразу же разослали номера банкнот по всем магазинам, гостиницам и меблированным комнатам.
— Надеюсь, сэр, на той карте, — спросил Мейтер, — отмечены ваши посты?
Они подошли к стене, и офицер карандашом показал основные пункты города: железнодорожную станцию, реку, полицейское управление.
— А Королевский театр, — спросил Мейтер, — будет где-то вот здесь?
— Совершенно верно.
— Что привело его в Ноттвич? — спросил начальник полиции.
— Хотел бы я знать, сэр. А на этих улицах около вокзала — там что, гостиницы?
— Несколько пансионатов. Но хуже всего то, — сказал суперинтендент, в рассеянности поворачиваясь спиной к начальнику, — что во многих из этих домов берут случайных жильцов.
— Лучше объехать их все.
— Некоторые хозяева плевать хотели на полицию. Знаете, дома свиданий... Туда забегают минут на десять, даже двери не запирают.
— Чепуха, — заявил начальник полиции, — ничего подобного в Ноттвиче нет.
— Если не возражаете, сэр, на таких участках не мешало бы усилить патрули. Пошлите туда своих лучших людей. Я полагаю, его приметы, помещенные в вечерних газетах, у вас есть? Похоже, он очень опытный взломщик сейфов.
— Сегодня вечером мы вряд ли чего добьемся, — сказал суперинтендент. — Мне жаль беднягу, если он не нашел где укрыться.
— Нет ли у вас здесь бутылки виски? — спросил начальник полиции. — Нам всем не мешало бы пропустить по маленькой. Я выпил слишком много пива, и теперь у меня отрыжка. Я бы пил виски, да жене запах не нравится. — Он откинулся на спинку стула, скрестив свои толстые ноги, и поглядывал на заместителя с какой-то детской радостью, точно хотел сказать: «Как это здорово, когда опять пьешь со своими ребятами». Из всех присутствующих только его заместитель знал, какой скотиной он становится с теми, кто от него зависит.
— Мне самую малость. — Склонившись над стаканом, он сказал: — Ловко вы сцапали этого ублюдка Бэнса, — и объяснил Мейтеру: — Мошенник. Несколько месяцев не давал нам покоя.
— А на вид такой честный малый. Как-то даже не верится, что он жулик. А впрочем, что он такого сделал? Только мешал наживаться Макферсону...
— А, бросьте, — сказал начальник полиции. — У Макферсона все законно: и контора своя, и телефон. Ему приходится оплачивать издержки. Выпьем, ребята. Выпьем за женщин, — Он опорожнил свой стакан. — Еще на два пальчика, супер. — Он глубоко вздохнул. — А что, если подбросить уголька в камин? Давайте устроимся поудобнее. Сегодня нам уже все равно ничего не сделать.
Мейтер чувствовал себя неловко. Сегодня и впрямь было уже поздно что-либо затевать, но он не мог выносить бездействия. Не такой уж он большой, этот Ноттвич. Вряд ли понадобится много времени, чтобы найти Рейвена, но он, Мейтер, здесь новичок. Он не знал ни здешних притонов, ни клубов, ни дансингов.
— Мы полагаем, — сказал Мейтер, — что он приехал сюда, кого-то преследуя. Было бы не лишним, сэр, еще раз побеседовать утром с перронным контролером. Посмотрим, кто из местных, если он помнит, сошел с поезда. Возможно, нам повезет.
— Вы слышали этот анекдот об архиепископе Йоркском? — спросил начальник полиции и тут же бросил Мейтеру: — Да-да. Непременно. Но не надо спешить. Чувствуйте себя как дома, дружище, и выпейте виски. Вы в Мидленде. В неторопливом Мидленде, не так ли, супер? Мы не суетимся, но дело свое делаем.
Конечно, он прав. Торопиться, право же, некуда, да и вряд ли можно что-нибудь сделать в такой поздний час, но, стоя у карты, Мейтер словно слышал голос: «Скорей. Скорей. Скорей. Не то будет поздно...» Он провел пальцем по основным улицам, ему хотелось знать их не хуже, чем он знал центр Лондона. Почтамт, рынок, «Метрополь», Хай-стрит... а это что? Тэннериз.
— А что в этом большом квартале, который примыкает к улице Тэннериз, сэр? — спросил он.
— «Мидленд стил», — сказал суперинтендент и, повернувшись к начальнику полиции, терпеливо ответил: — Нет, сэр, не слышал. Неплохой анекдот, сэр?
— Мне его рассказал мэр, — продолжал начальник полиции. —— Славный он все же малый, этот старина Пайкер. Больше сорока ему ни за что не дашь. Знаете, что он сказал на заседании комиссии по проведению учебной химической тревоги? «Вот удобный случай забраться в чужую постель». В том смысле, когда все в противогазах, не поймешь, кто женщина, кто мужчина. Понимаете?
— Мистер Пайкер очень остроумный человек, сэр.
— Да, супер, но тут я его перещеголял. В тот день я был в ударе. Знаете, что сказал я?
— Нет, сэр.
— Я сказал: «Кому-кому, а вам чужой постели не найти, Пайкер». Улавливаете? Он ведь у нас первый кобель, старина Пайкер.
— Как вы собираетесь провести учебную тревогу, сэр? — спросил Мейтер, тыча пальцем в здание ратуши.
— Мы решили, что люди вряд ли станут покупать противогазы по двадцать пять шиллингов за штуку, но послезавтра у нас будет тревога. С аэродрома в Хэнлоу привезут дымовые шашки, и всех, кто окажется на улице без маски, отвезут на «скорой» в городскую больницу. Так что всем, у кого есть срочные дела и кто не хочет сидеть дома, придется купить маску. «Мидленд стил» всех своих людей масками обеспечивает, так что там работа будет идти как обычно.
— Похоже на шантаж, — заметил суперинтендент. — Сиди дома или покупай маску. Представляю, во что обошлись противогазы транспортным компаниям.
— И когда это начнется, сэр?
— Этого мы не сообщаем. Сигнал подадут сирены. Представляете, бойскауты на велосипедах и в масках... Но мы-то, понятно, знаем, что к полудню все кончится.
Мейтер снова взглянул на карту.
— А эти угольные склады около станции? — спросил он. — Они у вас под наблюдением?
— Да, мы следим за ними, — ответил суперинтендент. — Я распорядился насчет этого сразу же после звонка из Ярда.
— Недурно, ребятки, недурно, — сказал начальник полиции, допивая остатки своего виски. — Пойду домой. Завтра у нас нелегкий денек. Супер, вам, вероятно, захочется видеть меня утречком на совещании?
— О нет, сэр, не думаю, что мы побеспокоим вас так рано.
— Во всяком случае, если вам все-таки понадобится мой совет, я всегда на проводе. Спокойной ночи, ребята.
— Спокойной ночи, сэр, спокойной ночи.
— Старик прав в одном. — Суперинтендент убрал виски в шкаф. — Сегодня мы уже ничего не можем сделать.
— Не буду вас задерживать, сэр, — сказал Мейтер. — Не подумайте, пожалуйста, что я всегда так тороплюсь. Сондерс может подтвердить, что сейчас я просто валюсь с ног, но в этом деле что-то есть... Я просто не могу ждать до утра. Странное дело, сэр, я смотрел на эту карту и думал, где бы я сам спрятался. А что это за пунктирная линия вот здесь на востоке?
— Это новый жилой район.
— Дома еще не достроены?
— Я уже послал туда патруль — двух своих людей.
— У вас все неплохо организовано, сэр. Вы бы и без нас управились.
— Не судите о нас по нему.
— Никак не пойму одного. Он явно кого-то преследует. Он ведь толковый парень. У нас никогда на него ничего не было, а тут вдруг за одни сутки наделал столько глупостей. Шеф говорит, за ним будто борозда тянется, и между прочим, так оно и есть. Мне кажется, ему не терпится до кого-то добраться.
Суперинтендент взглянул на часы.
— Я пойду, сэр, — сказал Мейтер. — До завтра. Спокойной ночи, Сондерс. Пойду прогуляюсь, прежде чем отправиться в отель. Хочу поближе познакомиться с городом.
Он вышел на Хай-стрит. Дождь перестал, вода в канавах начала замерзать. Он поскользнулся и ухватился за фонарный столб. После одиннадцати улицы Ноттвича освещались слабо. Впереди, ярдах в пятидесяти по направлению к рынку, он увидел портик Королевского театра. Там не горел ни один фонарь. Он вдруг поймал себя на том, что мурлычет: «А я говорю — это рай», — и подумал: «Хорошо, когда любишь по-настоящему и всерьез, а не просто влюблен и бродишь где попало». Он любил порядок и хотел, чтобы и в личной его жизни тоже как можно скорее установился порядок; он нуждался в любви, непременно скрепленной печатями, подписями и брачным свидетельством, за которое уплачена пошлина. Его переполняла какая-то неясная нежность, которую он мог бы выразить, только женившись на ней. Он не был ее любовником, скорее он походил на женатого человека, который прожил с женой долгие годы, полные счастья и доверия, и благодарен за это судьбе.
В первый раз за все время, что он ее знал, он решил совершить безрассудный поступок: пойти и взглянуть на ее дом. Адрес она как-то дала ему по телефону. Кстати, дорога туда лежала через Олл-Сентс-роуд. На это место он и так собирался взглянуть — это было нужно для работы, и, таким образом, он совместил приятное с полезным.
И вот сейчас, внимательно глядя по сторонам, он многое узнал, так что, выходит, он не теряет времени даром. Он узнал, к примеру, названия и адреса местных «Ноттвич джорнэл» и «Ноттвич гардиан» — двух соперничавших газет, расположенных напротив друг друга на Чэттон-стрит, — одна из них рядом с огромным претенциозным зданием кинотеатра. Уже по одному оформлению газет он мог сказать, кто их читает: «Джорнэл» — для простых, а «Гардиан» — для здешнего «высшего общества». Он узнал также, где находятся закусочные и пивные, куда ходят шахтеры; он нашел парк — поникшие деревья, ограды, посыпанные гравием дорожки для детских колясок. Все это могло пригодиться, все это оживляло карту Ноттвича, так что теперь он мог представить ее в конкретных деталях, как, скажем, он представлял себе Лондон.
Олл-Сентс-роуд представляла собой два ряда псевдоготических домов с крышами из мелкой черепицы, которые выстроились в две ровные линии, как рота на параде. Он остановился напротив дома № 14 и подумал, спит она или нет. Утром ее ждет сюрприз: с Юстонского вокзала он отправил ей открытку, где сообщал, что остановился в «Короне». На первом этаже горел свет: хозяйка еще не спала. Он пожалел, что не дал знать о себе раньше — открытка идет слишком долго. Он знал, как неуютно первое время на новом месте, как неуютно, проснувшись утром, видеть чужие лица. Ему казалось, что жизнь несправедлива к ней.
На ледяном ветру было холодно, но он все стоял и стоял на противоположной стороне улицы. Интересно, хоть теплое у нее одеяло? А денег ей хватит, чтобы заплатить за отопление? Ободренный светом в окне, он чуть было не нажал кнопку звонка, чтобы узнать у хозяйки, хорошо ли Энн тут устроилась. Однако, не желая попасть в глупое положение, он отправился в «Корону». Он даже не скажет ей, что приходил посмотреть на дом, где она живет.
2
Разбудил его стук в дверь. Не было еще и семи.
— Вас просят к телефону, — сказал женский голос.
Он слышал, как женщина, которая звала его к телефону, спускается по лестнице, задевая ручкой швабры о перила. День обещал быть хорошим.
Мейтер подошел к аппарату, который был в пустом салоне за баром.
— Мейтер, — сказал он. — Кто говорит? — и услышал голос сержанта полиции.
— Есть новости для вас. Ночевал он в католическом соборе Святого Марка. Говорят, до этого его видели у реки.
Пока он одевался и шел в управление, туда уже поступили новые сведения. Какой-то агент по продаже недвижимости прочитал в местной газете об украденных деньгах и принес в управление две ассигнации, полученные им от какой-то девушки, которая сказала, что хочет купить дом. Ему показалось странным, что она так и не пришла подписать и оформить бумаги.
— Вероятно, та самая, что сдала билет, — сказал суперинтендент.
— Они работают вместе.
— А что он делал в соборе? — спросил Мейтер.
— Одна женщина видела, как он выходил оттуда рано утром. Потом, уже когда пришла домой и прочитала газету, она сообщила об этом постовому. Придется распорядиться, чтобы церкви заперли.
— Нет, закрывать их не надо, лучше держать под наблюдением, — сказал Мейтер. Он погрел руки над печкой. — Разрешите мне поговорить с этим агентом.
Из прихожей быстро вошел мужчина, одетый в брюки для гольфа.
— Моя фамилия Грин, — представился он.
— Не могли бы вы рассказать, мистер Грин, как выглядела эта девушка.
— Приятная крошка, — сказал мистер Грин.
— Невысокая? Метр шестьдесят или ниже?
— Да нет, никак не ниже.
— Вы же сказали «крошка»?
— Ах, вон что, — понял мистер Грин. — Просто модное словечко. Так говорят о девушках, с которыми легко поладить.
— Блондинка? Брюнетка?
— Не могу сказать. На волосы не смотрю. Ноги хорошие.
— В ее поведении было что-нибудь странное?
— Да нет, не сказал бы. Бойкая на язык. Шутки понимает.
— Может быть, вы заметили, какого цвета у нее глаза?
— Это я действительно заметил. Я всегда смотрю девушкам в глаза. Им это нравится. «Пейте только за меня», — помните? Немного поэзии. Такой у меня стиль.
— Так какого же цвета у нее глаза?
— Зеленые с золотым отливом.
— Что было на ней? Вы заметили?
— Ну еще бы, — сказал мистер Грин и развел в воздухе руками. — Что-то такое темное и мягкое. Вы понимаете, о чем я говорю.
— А шляпка? Соломенная?
— Нет, не соломенная.
— Фетровая?
— Возможно, и фетровая. Тоже темная. Это я заметил.
— Узнали бы вы ее, увидев еще раз?
— Что за вопрос! — ответил мистер Грин. — Лиц я не забываю.
— Ну что ж, — сказал Мейтер. — Можете идти. Возможно, вы нам понадобитесь, чтобы опознать девушку. Ассигнации мы забираем.
— Но послушайте, — воскликнул мистер Грин. — Это же не фальшивки. Они принадлежат компании.
— Можете считать, что дом еще не продан.
— Здесь у меня перронный контролер, — сказал суперинтендент. — Разумеется, не помнит ничего такого, что могло бы оказаться полезным. В этих дурацких романах всегда читаешь, что люди что-нибудь да помнят, а в жизни все не так — дай бог, если кто-нибудь вспомнит, что на ней было что-то темное или что-то светлое.
— Вы послали кого-нибудь осмотреть дом? Это показания агента? Странно. Она, вероятно, пошла туда прямо с вокзала. А зачем? И зачем притворяться, что покупаешь дом, и платить ворованными ассигнациями?
— Похоже, она любой ценой хотела добиться, чтобы дом не купил другой человек, как будто у нее там было что-то спрятано.
— Хорошо бы вашему человеку тщательно осмотреть дом, сэр. Только вряд ли там много найдешь. Будь что искать, она бы уже давно вернулась подписать бумаги.
— А вдруг она испугалась, — сказал суперинтендент, — что он обнаружит, что деньги эти — ворованные?
— Знаете, — сказал Мейтер, — меня не очень-то интересовало это дело. Оно казалось мне довольно мелким. Ловить какого-то воришку, когда весь мир вот-вот перегрызется из-за того, что эти болваны на континенте никак не найдут убийцу... Но сейчас оно завладело мной. Что-то в нем есть необычное. Я говорил вам, что мой шеф сказал о Рейвене? Что за ним, мол, словно борозда тянется. И тем не менее, он пока что как-то умудряется уходить от нас. Можно мне ознакомиться с заявлением перронного контролера?
— В нем ничего нет.
— Позвольте с вами не согласиться, сэр, — сказал Мейтер, пока суперинтендент доставал заявление из кипы бумаг на столе, — книжки правы. Обыкновенно люди хоть что-то да помнят. Если бы они вообще ничего не помнили, было бы очень странно. Только призраки ничего после себя не оставляют. Агент, например, запомнил цвет ее глаз.
— И, вероятно, ошибся, — сказал суперинтендент. — Пожалуйста, он помнит только, что она несла два чемодана. Это, конечно, что-то, но не так уж много.
— И все же это наводит на кое-какие догадки, вы не согласны? — Мейтеру не хотелось рисоваться перед провинциальной полицией — ему нужна была ее помощь. — Она приехала надолго (женщина может многое положить в один чемодан), или же, если она несла и его чемодан, значит, он заставил ее это сделать. Такие считают, что с женщинами нужно обращаться грубо, и всю тяжелую работу взваливают на их плечи. Это вполне в характере Рейвена. Что же касается девушки...
— В рассказах о гангстерах, — сказал суперинтендент, — таких называют марухами.
— Что ж, маруха так маруха. Вероятно, она из тех женщин, которым нравится, когда с ними обходятся грубо. Жадная цепкая бабенка — вот так я ее себе представляю. Будь в ней побольше смелости, она взяла бы один чемодан, а другой отдала бы ему.
— Я думаю, этот Рейвен настоящий урод.
— Возможно, — сказал Мейтер. — Возможно, ей нравятся уроды. Возможно, они приводят ее в трепет.
Суперинтендент хмыкнул.
— Много же, однако, вы извлекли из этих двух чемоданов. А прочтете записку контролера, так, наверное, сразу выдадите ее фотографию. Ловкачи. Только он ничего не помнит, даже во что она была одета.
Мейтер стал читать. Читал он медленно. Он не сказал ни слова, однако тень какого-то ужасного смятения, промелькнувшая на его лице, насторожила суперинтендента.
— Что случилось? — спросил тот в тревоге. — Неужели там что-то есть?
— Вы сказали, что я выдам вам ее фотографию, — сказал Мейтер. Он вытащил из-под своих наручных часов кусочек газеты. — Вон она, сэр. Разошлите ее немедленно по всем отделениям и опубликуйте в газетах.
— Но в записке же ничего нет, — удивился суперинтендент.
— Каждый хоть что-то да помнит. Это совсем не то, что могли бы заметить вы. У меня, кажется, есть личная информация об этом преступлении, но до сих пор я этого не знал.
— Он же ничего не помнит, — по-прежнему не верил суперинтендент, — кроме этих чемоданов.
— Спасибо и на том, — сказал Мейтер. — А это может значить... Понимаете, он тут говорит, что запомнил ее потому — он называет это словом «помнить», — что она — единственная женщина, которая сошла в Ноттвиче. А эта девушка, — он указал на фотографию, — насколько мне известно, ехала именно этим поездом. У нее ангажемент в местном театре.
Суперинтендент, все еще не понимая, насколько глубоко потрясен Мейтер, спросил напрямик:
— И она такая, как вы сказали? Ей нравятся уроды?
— По-моему, ей нравятся нормальные люди, — ответил Мейтер, глядя в окно на людей, направлявшихся ранним холодным утром на работу.
— И что она, жадная и цепкая?
— Да нет же, черт возьми!
— Но будь в ней побольше смелости... — передразнил его суперинтендент. Он полагал, что Мейтер расстроен из-за того, что его догадки оказались ошибочными.
— На этот счет никаких подозрений, — сказал Мейтер и отвернулся от окна. Он забыл, что разговаривает с человеком выше себя по званию; он забыл, что с этими провинциалами надо быть тактичным. — Черт возьми, неужели вы не понимаете? Он не нес чемодан потому, что ему надо было держать ее под прицелом. Он заставил ее идти в тот жилой район. Я должен туда съездить. Он хотел убить ее.
— Нет-нет, — сказал суперинтендент. — Вы забываете: она отдала деньги Грину и вышла из дома вместе с ним. Он провожал ее.
— Но я готов поклясться, — воскликнул Мейтер, — что она ни в чем не замешана. Это невероятно. Это бессмысленно. Мы же обручены.
— Да, тяжело, — согласился суперинтендент. Он помолчал, взял обгоревшую спичку, почистил ноготь и оттолкнул фотографию. — Возьмите ее. Мы подойдем к делу с другой стороны.
— Нет, — сказал Мейтер. — Это дело поручено мне. Распорядитесь, чтобы этот снимок напечатали. Фотография, правда, плохая, неясная. — Он даже не взглянул на нее. — Она не дает о ней должного представления. Но я телеграфирую домой и попрошу прислать что-нибудь получше. У меня дома целый набор ее фотокарточек. Ее лицо в разных ракурсах. Для газеты лучше не найти.
— Простите меня, Мейтер, — сказал суперинтендент. — Но не лучше ли будет, если я переговорю с Ярдом? Попрошу прислать кого-нибудь другого?
— Никого лучше вам в данном случае не найти, — ответил Мейтер. — Я знаю ее. Если ее вообще можно найти, то я ее найду. Сейчас я поеду в тот дом. Понимаете, ваш человек может чего-нибудь не заметить. А я ее знаю.
— Этому должно быть какое-нибудь объяснение, — сказал суперинтендент.
— Разве вы не понимаете, — сказал Мейтер, — что если и есть какое объяснение, так оно... значит... ну, что она в опасности, она, возможно, даже...
— Мы бы нашли ее тело.
— Пока мы не можем найти даже живого человека, — сказал Мейтер. — Попросите, пожалуйста, Сондерса поехать следом за мной, хорошо? Какой там адрес?
Он старательно все записал. Он всегда записывал факты, доверяясь мозгу только в тех случаях, когда дело касалось теорий и догадок.
Ехать до нового жилого района пришлось долго. У него было время поразмыслить над разными возможностями. Она могла проспать, и ее завезли в Йорк. Она могла и не сесть на тот поезд и тогда... В этом жутком домишке не оказалось ничего такого, что противоречило бы его предположениям. В комнате, которой когда-нибудь было суждено стать прихожей, он обнаружил человека в штатском. Безвкусный камин, на стене — рамка без картины из дешевого дерева — все это одним видом своим напоминало о необжитой, громоздкой мебели, темных шторах и старом фарфоре.
— Абсолютно ничего тут нет, — сказал детектив. — Ничегошеньки. Видно, конечно, что кто-то здесь побывал. Пыль кое-где стерта. Но слой пыли совсем тонкий — следов ног на нем не останется. Здесь ловить нечего.
— Всегда что-нибудь да найдется, — сказал Мейтер. — Где вы обнаружили следы? Во всех комнатах?
— Нет, не во всех. Но из этого ничего не следует. В этой комнате, например, следов не было, но тут не так уж много пыли. Видимо, строители постарались. Трудно сказать, был здесь кто или нет.
— Как она вошла?
— Замок на задней двери сломан.
— Могла девушка сломать его?
— Его бы даже кошка могла сломать. Если бы захотела.
— Грин говорит, что сам он вошел через парадную дверь. Показал клиенту вот эту комнату, а потом сразу же повел его наверх в ту спальню, что получше. Девушка вышла к ним навстречу, как раз когда он собирался показать все остальное. Потом они все вместе спустились и вышли из дома, только девушка предварительно зашла еще на кухню и забрала свои чемоданы. Он оставил парадную дверь открытой и решил, что девушка вошла следом за ним. На кухне она была. И в ванной тоже.
— Где это?
— Вверх по лестнице и налево.
Двое мужчин — оба громадные — почти заполнили собой тесную ванную.
— Похоже, она услышала, что кто-то идет, и спряталась здесь, — сказал детектив.
— Что привело ее наверх? Если она была на кухне, то вполне могла выскользнуть с черного хода.
Мейтер стоял в крошечной комнатке между ванной и унитазом и думал: «Она была здесь вчера». Просто невероятно! Это не вязалось с его представлением о ней. Уже шесть месяцев, как они обручены. Она не могла бы так ловко притворяться — он вспомнил, как они ехали в автобусе из Кью[11] в тот вечер, мурлыча песенку — о чем бишь? — что-то о подснежнике; в тот вечер они просидели в кино два сеанса подряд, потому что он уже растратил свою недельную зарплату и не мог угостить ее обедом. Она не жаловалась, когда жесткие механические голоса начали все сначала: «Какой умник а?», «Бэби, ты шикарна», «Может, присядешь?», «Спасибо» — их это не задевало. Она была прямой, она была верной — в этом он мог поклясться; но альтернатива представлялась такой страшной, что он даже не осмеливался о ней думать. От Рейвена можно ждать чего угодно.
Он услышал собственные слова, резкие, убедительные:
— Рейвен был здесь. Он загнал ее сюда под дулом пистолета. Он собирался запереть, а может, и застрелить. Но, услышав голоса, дал ей две ассигнации и велел спровадить пришельцев. Если бы она попыталась его выдать, он бы застрелил ее. Черт возьми, неужели неясно?
Но детектив только повторил почти то же самое, что сказал до него суперинтендент:
— Она вышла отсюда одна, то есть с Грином. Ничто не мешало ей обратиться в полицию.
— Возможно, он следовал за ней на расстоянии.
— Мне кажется, — упорствовал детектив, — вы хватаетесь за самые невероятные предположения.
По его виду Мейтер понял, как озадачен тот позицией, которую занял он, сотрудник Ярда: эти лондонцы всегда изобретут непонятно что.
Сам он больше верил в мидлендский здравый смысл. Недоверие задевало профессиональную гордость Мейтера, он даже ощутил холодок неприязни к Энн за то, что из-за своей привязанности к ней утратил объективность.
— У нас нет никаких доказательств, что она не пыталась сообщить в полицию, — сказал Мейтер и подумал: «А какой же я хочу ее видеть: мертвой и невинной или живой и виновной?»
Он начал методически обследовать комнату. Он даже совал в краны палец на случай, если... Ему пришла в голову дикая мысль, что, если это действительно Энн стояла здесь, она попыталась бы оставить записку. Он нетерпеливо выпрямился.
— Здесь ничего нет. — Он вспомнил, что надо еще проверить, не опоздала ли она на поезд. — Где тут телефон? — спросил он.
— В конторе агента, прямо по дороге.
Мейтер позвонил в театр. Там никого не было, кроме вахтерши, но она, как оказалось, знала, что на репетиции присутствовали все. Режиссер, мистер Кольер, всегда вывешивал фамилии отсутствующих с внутренней стороны служебного входа. Он любит дисциплину, этот мистер Кольер. Да, она помнит, была еще одна новенькая. Она случайно видела, как в обед, после репетиции, та выходила с каким-то мужчиной. Сама она как раз тогда вернулась в театр, чтобы немного прибрать, она еще подумала: «Новенькая». Что это за мужчина, она не знает. Вероятно, один из спонсоров театра.
— Минуточку, минуточку, — сказал Мейтер. Он никак не мог сообразить, что делать дальше.
Сейчас она была для него только той девушкой, которая расплатилась ворованными деньгами; ему надо было забыть, что это Энн, которой так хотелось, чтобы они поженились до рождества, которой было противно, что на такой работе, как у нее, люди не очень разборчивы в отношениях, которая в тот вечер, когда они ехали в автобусе из Кью, обещала ему, что будет держаться подальше от богатых меценатов и поклонников сцены.
— А мистер Кольер? — спросил он. — Где я могу его найти?
— Он будет в театре вечером. В восемь репетиция.
— Я хотел бы видеть его немедленно.
— Это невозможно. Он уехал в Йорк с мистером Бликом.
— Где же мне найти кого-нибудь из девушек, которые присутствовали на репетиции?
— Не знаю. Адресной книги у меня нет. Они живут по всему городу.
— Должен же быть кто-то, кто приходил вчера...
— Разумеется, вы могли бы встретиться с мисс Мейдью.
— Где?
— Я не знаю, где она живет. Но вам стоит только посмотреть на объявления о благотворительном базаре, и вы ее отыщете.
— Благотворительный базар? Что вы хотите этим сказать?
— Она открывает благотворительную распродажу в соборе Святого Луки в два часа дня.
Из окна в конторе агента Мейтер увидел, как по замерзшей грязи между «уютными домиками» шлепает Сондерс. Он повесил трубку и окликнул его.
— Есть новости?
— Да, — ответил Сондерс.
Суперинтендент все ему рассказал, и Сондерс расстроился. Он любил Мейтера. Он был обязан Мейтеру всем: Мейтер помогал ему продвигаться по службе. Мейтер убедил начальство, что Сондерс, который был от природы заикой, может работать не хуже тех ребят, которые без запинки читали стишки на полицейских концертах. Но кроме того, он любил его за его идеализм, за чистую веру в свое дело.
— Ну?! Давайте выкладывайте.
— Ваша д-девушка... Она пропала. — Он выпалил эту новость с разгона, на одном дыхании. — Ее хозяйка позвонила в управление и сказала, что ее не было всю ночь и что она до сих пор не вернулась.
— Сбежала, — выдохнул Мейтер.
— Н-не верьте этому, — сказал Сондерс. — Вы же в-в-в-велели ей поехать этим поездом. Сама она никуда до ут-т-т-тра не собиралась.
— Действительно, — согласился Мейтер. — Я и забыл. Встреча с ним — это просто случайность. Да, тяжелый выбор, Сондерс. Может, ее уже нет в живых.
— Он не пойдет на убийство. Мы же разыскиваем его только из-за кражи. Что вы собираетесь делать дальше?
— Поедем в управление. А в два часа, — он жалко улыбнулся, — на благотворительную распродажу.
3
Викарий волновался. Он и слушать Мейтера не захотел, у него своих забот хватало.
Тем, что благотворительную распродажу откроет сама мисс Мейдью, викарий был обязан своему помощнику — умному, очень толковому священнику, который раньше служил в Лондоне, в Ист-Энде. Тот считал, что эта дива послужит приманкой, но, как объяснил Мейтеру сам викарий, когда они разговаривали в пахнущем смолистой сосной приделе храма Святого Луки, благотворительный базар уже сам по себе неплохая приманка. Уже образовалась очередь ярдов на пятьдесят: женщины с корзинками ждали, когда откроют двери, — они пришли не для того, чтобы посмотреть на мисс Мейдью, они пришли, чтобы купить подешевле то, что им нужно. Благотворительные распродажи в храме Святого Луки были известны на весь Ноттвич.
Настырная сухощавая женщина с брошью просунула голову в дверь.
— Генри, — сказала она, — члены комитета опять роются на прилавках. Ты не мог бы принять какие-нибудь меры? Пока откроется распродажа, там ничего не останется.
— Где Мэндер? Это его дело, — сказал викарий.
— Мистер Мэндер, само собой, поехал за мисс Мейдью.
Настырная женщина громко высморкалась и, крича: «Констанция! Констанция!» — исчезла в зале.
— Ничего не поделаешь, — сказал викарий. — Каждый год одно и то же. Эти женщины добровольно жертвуют своим временем. Без них «Общество алтаря» пришло бы в упадок. Они считают, что вправе первыми выбрать из того, что сюда присылается. И конечно же, вся беда в том, что и цены они устанавливают сами.
— Генри! — Нахальная особа снова появилась в дверях. — Ты просто обязан вмешаться. Миссис Пенни оценила ту хорошенькую шляпку, что прислала леди Кандифер, в полтора шиллинга и сама же ее и купила.
— Дорогая, ну что я могу сказать? Они же никогда больше не станут добровольно заниматься этим делом. Не забывай, что они пожертвовали своим временем и трудом... — Но он уже обращался к закрытой двери. — Меня одно беспокоит, — признался он Мейтеру. — А вдруг эта молодая леди будет ждать оваций?! Ей не понять, что всем тут глубоко безразлично, кто именно откроет распродажу. В Лондоне все совсем по-другому.
— Она запаздывает, — заметил Мейтер.
— Того и гляди, возьмут дверь штурмом, — сказал викарий, бросив в окно беспокойный взгляд, — очередь росла на глазах. — Я, знаете ли, пошел на маленькую хитрость. В конце концов, она наша гостья. Она тоже жертвует своим временем и трудом. — Время и труд были подношениями, которые викарий ценил больше всего. Ими жертвовали более охотнее, чем медяками. — Вы никаких мальчишек на дворе не видели? — продолжал он.
— Только женщин, — сказал Мейтер.
— О боже, боже. Я же просил Ланса. Это командир бойскаутов. Видите ли, я подумал, что, если бы два-три бойскаута, разумеется одетые в цивильное, попросили у нее автограф, это понравилось бы мисс Мейдью, показало бы, что ли, как мы ценим... ее время и труд. — Он помолчал и добавил: — А впрочем, на нашу приходскую команду бойскаутов надежды мало.
В дверь просунул голову седовласый мужчина с саквояжем в руке.
— Миссис 'Аррис сказала, что-то опять с туалетом?
— А, мистер Бэкон, — сказал священник, — очень мило с вашей стороны. Пройдите в зал. Миссис Харрис где-то там. Опять, наверно, засор.
Мейтер взглянул на часы и сказал:
— Я должен поговорить с мисс Мейдью сразу же, как только она появится.
В комнату ворвался молодой человек.
— Простите, мистер Харрис, — обратился он к викарию, — а мисс Мейдью не будет выступать?
— Боюсь, что нет. Я уверен, что не будет, — сказал викарий. — Только бы удержать женщин, пока я не прочту молитву. Где мой молитвенник? Кто видел мой молитвенник?
— Дело в том, что «Джорнэл» поручил мне осветить это событие, ну, а если ее не будет, я могу уйти...
Мейтеру хотелось сказать: «Послушайте, чего стоит ваша благотворительность, если моя любимая в опасности. А может быть даже, ее нет в живых». Но он продолжал стоять, тяжелый, неподвижный, терпеливый. Усилием воли он подавлял тревогу и страх. Он убеждал себя: нельзя поддаваться эмоциям, надо спокойно идти вперед, надо накапливать факты; даже если она погибла, утешься тем, что ты сделал все, что мог. Ты сделаешь все как надо, ведь ты служишь в лучшей полиции в мире. Да только что толку в этом утешении, подумал он с горечью, наблюдая, как викарий разыскивает свой молитвенник.
Вернулся мистер Бэкон, бросил:
— Работает, — и удалился, позвякивая инструментами.
Кто-то громогласно возгласил:
— Повыше, мисс Мейдью, повыше, — и вошел помощник викария.
На нем были замшевые туфли, лицо лоснилось, волосы были прилизаны, под мышкой, как клюшку для крикета, он держал зонтик. Всем своим видом он напоминал игрока, который выбыл из состязания в самом начале игры и шумно, как и подобает настоящему спортсмену, принимает свое поражение.
— А вот это наш староста, мисс Мейдью. Я сейчас рассказывал мисс Мейдью о нашем театральном кружке, — сказал он викарию.
— Могу я поговорить с вами по личному делу, мисс Мейдью? — спросил Мейтер.
Но викарий уже увлек ее:
— Одну минуточку, сначала наша маленькая церемония. Констанция! Констанция!
И тут же в приделе не осталось никого, кроме Мейтера и журналиста, который сидел на столе, грызя ногти и болтая ногами. Из соседнего помещения донесся странный шум, похожий на топот копыт, неожиданно он прекратился, и в тишине было слышно, как викарий поспешно заканчивает молитву, а затем ясным и высоким голосом мисс Мейдью сказала: «Объявляю эту благотворительную распродажу...» — и снова поднялся топот. Говорила она совсем не то, что было нужно, но никто ничего не заметил. Когда стало ясно, что она не будет произносить речь, все облегченно вздохнули. Мейтер направился к двери. С полдюжины ребят выстроились перед мисс Мейдью с альбомами для автографов. Приходская команда, оказывается, не подкачала. Какая-то суровая с виду женщина с проницательным взглядом и в шляпке-ток сказала Мейтеру:
— Пройдите сюда. Здесь товары для мужчин. — И Мейтер увидел кучу подержанных перочисток, щеточек для чистки трубок, расшитых вручную кисетов. Кто-то прислал даже старые мундштуки. Он быстро соврал:
— Я не курю.
Но проницательная дама не отставала:
— Вы же пришли сюда истратить деньги, а заодно исполнить свой долг, не так ли? Вот и купили бы что-нибудь нужное. В других рядах вы ничего не найдете.
Стараясь следить из толпы за передвижением мисс Мейдью, окруженной толпой бойскаутов, он успел увидеть несколько выставленных на продажу жалких ваз с обитыми краями и груды пожелтевших детских салфеток.
— У меня есть несколько пар подтяжек. Вы могли бы приобрести одну.
И тут у Мейтера (он и сам не ожидал) вырвалось:
— Возможно, она уже мертва.
— Кто мертв? — спросила женщина и подняла с прилавка пару розовато-лиловых помочей.
— Простите, — извинился Мейтер, — я забылся.
Он был зол на себя за то, что потерял самообладание, и подумал: «Послали бы лучше кого-нибудь другого. Похоже, я не выдержу».
— Простите, — бросил он женщине, увидев, что последний бойскаут закрывает свой альбом.
Он повел мисс Мейдью в придел. Журналист уже ушел.
— Я пытаюсь разыскать одну девушку из вашей труппы. Ее зовут Энн Краудер.
— Не знаю такой, — сказала мисс Мейдью.
— Она только вчера приехала.
— Они все на одно лицо, — сказала мисс Мейдью, как китаянки. Я никак не могу запомнить их по именам.
— Она блондинка. С зелеными глазами. У нее хороший голос.
— Только не в этой труппе, — сказала мисс Meйдью, — только не в этой. Слышать их не могу. Прямо уши вянут.
— А вы не помните, не выходил ли кто из девушек вчера из театра после репетиции с каким-нибудь мужчиной?
— А зачем мне помнить?
— Он ведь и вас приглашал.
— Толстый дурак, — сказала мисс Мейдью.
— Кто он такой?
— Не знаю. Кольер, кажется, называл его Дейвнант. Или Дейвис? Прежде мне его не приходилось видеть. Наверное, это тот самый человек, с которым поссорился Коэн. Хотя кто-то что-то такое говорил о Коллитропе.
— Это очень важно, мисс Мейдью. Девушка исчезла.
— В таких труппах всегда что-нибудь да случится. Зашли бы вы хоть раз в их уборные да послушали — у них только и разговору что о мужчинах. Как они еще думают после этого играть? Такое убожество!
— Значит, вы ничем не можете мне помочь? А как вы думаете, где бы я мог найти этого Дейвнанта?
— Кольер наверняка знает. Он вернется вечером. А может, и нет. Не думаю, чтобы он познакомился с ним у Адама. Ага, теперь припоминаю. Кольер назвал его Дейвисом, а он сказал, нет, он Дейвнант. Он выкупил долю Дейвиса.
Мейтер ушел огорченный. Какой-то инстинкт, всегда влекший его в толпу, потому что в толпе незнакомых людей дельные мысли посещали его гораздо чаще, чем в пустых комнатах или на безлюдных улицах, погнал его через зал. Глядя на этих увлеченно торгующихся женщин, никак нельзя было сказать, что Англия находится на грани войны.
— А я говорю, мисс 'Опкинсон, если вы обращаетесь ко мне, говорю я...
— На Доре это будет выглядеть очень мило.
Ветхая старуха, склонившаяся над кипой панталон из искусственного шелка, сказала:
— Он лежал пять часов подряд, задрав ноги кверху.
А какая-то девушка, хихикая, хрипло шептала:
— Ужас. Залез рукой прямо под юбку.
Эти люди, казалось, и не думали о войне. Они суетились сейчас в душном зале между прилавками, и волновали их собственные горести, романы и болезни. Какая-то женщина с помятым лицом дотронулась до руки Мейтера. Ей было, вероятно, около шестидесяти лет, и Мейтеру сразу бросилась в глаза ее странная манера при разговоре отдергивать голову, словно ожидая удара, но тут же снова с мрачным и злобным видом вскидывать ее. Идя вдоль рядов, он, даже не отдавая себе в этом отчета, наблюдал за ней. А тут она сама вцепилась в него. Он почувствовал, как воняют рыбой ее пальцы.
— Достань мне вон тот кусок, милый, — просипела она. — У тебя руки длинные. Нет, не тот. Розовый, — и полезла в сумку за деньгами... Это была сумка Энн.
4
Брат Мейтера покончил жизнь самоубийством. Он куда больше, чем Мейтер, нуждался в том, чтобы быть частью какой-нибудь организации, ему также нужен был порядок и дисциплина, но, в отличие от Мейтера, он своей организации не нашел. Когда дела у него пошли плохо, он покончил с собой, и Мейтера вызвали в морг опознать тело. Он все еще надеялся, что это кто-то другой, пока не увидел бледное, потерянное лицо утопленника. Весь тот день он провел в поисках брата, обегал весь город, но первым чувством, возникшим у него при виде мертвого тела, было не горе. Он тогда подумал: «Мне некуда спешить, можно и посидеть». Выйдя из морга, он зашел в кафе и заказал целый чайник чаю. Выпил, как ни в чем не бывало, две чашки и только тут вдруг почувствовал, какое горе на него свалилось.
То же самое произошло и сейчас. Он подумал: «Если бы я не торопился, я бы не свалял дурака перед той женщиной, что продавала подтяжки. Ее наверняка убили. И зачем я только торопился?»
— Спасибо, милый, — сказала старуха и убрала кусок розовой ткани.
Насчет сумки у него не было никаких сомнений. Он сам подарил ее Энн. Дорогая сумка, такую вряд ли найдешь в Ноттвиче, а тут еще видно, что из-под маленькой бляшки крученого стекла содраны инициалы. Все кончено. Навсегда. Ему больше некуда спешить. Боль, гораздо сильнее той, что он чувствовал тогда в кафе (человек за соседним столом ел жареную камбалу, и теперь, он сам не знал почему, боль утраты ассоциировалась в его мозгу с запахом рыбы), вонзилась ему в сердце. Но сначала он почувствовал какое-то холодное, спокойное наслаждение при мысли о том, что преступники у него в руках. И он, вероятно, отправит их на виселицу. Старуха выбрала маленький лифчик и с неприятной ухмылкой пробовала на ощупь эластичную ткань: лифчик предназначался для молодой красивой девушки, которой стоит заботиться о своей груди.
— И чего только они теперь не нацепят, — буркнула она.
Он мог арестовать ее сразу же, но он уже решил, что не будет этого делать: тут замешан кто-то поважнее старухи, и он поймает их всех, и чем дольше продлится погоня, тем лучше; ему не придется думать о том, что его ждет, пока со всем этим не будет покончено. Мейтер испытывал радость от того, что Рейвен вооружен. Он тоже взял с собой оружие, и теперь ему, вероятно, представится возможность им воспользоваться.
Он поднял глаза и по другую сторону прилавка увидел мрачную злую фигуру, которую искал. Взгляд Рейвена тоже был устремлен на сумку Энн. Короткая поросль усов не могла скрыть заячьей губы.