–Ну вот! Машина готова.
Входя в гостиную, он заметил, как Раймонда вся напряглась, побледнела. Она ведь не могла знать, что он тоже вступает в игру, притворяясь удивленным.
–Господин инспектор, вот те на! Не ожидал встретить вас здесь.
Затем, кланяясь Раймонде, изрек:
–Прошу меня извинить. Пришлось немного повозиться с зажиганием. Такой мороз, что машина ни за что не хотела заводиться.
–Неважно… Мы тут немного поболтали.– Она пристально посмотрела на Филиппа.– Если вы заняты, я могу вернуться домой одна.
–Отчего же, мадам, ведь я обещал отвезти вас.
И чтобы окончательно ее успокоить, он сказал полицейскому, еще не промолвившему ни слова.
–Мадам была очень дружна с моей женой.
–Да, да, я знаю,– сказал Шабёй, думая о чем-то своем.
–Уже поздно, я обещал мадам, что отвезу ее… Если вы не против, мы могли бы встретиться в другой День.
У Раймонды отлегло от сердца. Невидимая нить связывала ее с Филиппом. Они обменивались флюидами, настраивавшими их на одну длину волны. Они владели ситуацией, играя с коротышкой-инспектором, как парочка жирных котов с мышкой. Они испытывали пьянящее чувство неуязвимости.
Раймонда одарила полицейского обворожительной улыбкой.
–Все в ваших руках, господин инспектор.
–Если бы вы не слишком торопились…
«Ты торопишься, очень торопишься!..» Филипп, напрягаясь изо всех сил, мысленно посылал ей свой приказ… «Будь понастойчивее, и мы от него избавимся!»
Впрочем, разве не на это были направлены их усилия? К его ужасу она ответила:
–Пожалуйста… У меня есть несколько минут.
Она была неподражаема в своей простоте, и Филипп подумал, не ударил ли этот ощущаемый и им самим хмель в голову Раймонде настолько, что она совсем потеряла чувство реальности.
–Я могу подождать здесь,– продолжала она,– пока вы будете беседовать с господином инспектором у себя в кабинете…
«Дура! Трижды дура!» Филипп в душе поносил ее на чем свет стоит. «Теперь этот легавый будет торчать здесь весь вечер, и неминуемо настанет момент, когда ему придет в голову проверить ее удостоверение личности».
Но он не мог оспаривать ее решение, тем более что Шабёй встретил его с восторгом:
–Отлично!.. Все устраивается… Я готов следовать за вами, месье Сериньян.
Выходя из гостиной, Шабёй обернулся:
–Это не надолго, мадам.
Он почти расшаркивался перед ней. А оказавшись в кабинете, даже пробормотал: «Она прелестна», затем, словно освобожденный от этого подавлявшего его личность присутствия, вновь обрел свою обычную надменность.
–Месье Сериньян…
–Господин инспектор,– перебил его Филипп,– только один вопрос: вы здесь с официальной миссией?
Поколебавшись несколько секунд, тот честно признался:
–Нет!
–В таком случае я вас прошу быть покороче. О чем идет речь?
–Ну так вот,– сказал Шабёй.– Сегодня утром месье Тернье был так любезен, что показал мне свою фабрику. Интересное, очень интересное это занятие – производство игрушек… Создается впечатление… как бы это сказать… что сбылась твоя давнишняя мечта… ты словно попадаешь в мастерские Деда Мороза…
«Еще и поэт, ко всему прочему,– подумал Филипп.– Да, сегодня он явно какой-то другой!»
–В ходе нашей бессвязной беседы,– продолжал Шабёй,– месье Тернье обмолвился, что вы с супругой намеревались совершить путешествие в Бразилию…
–Да, верно. И что же?
–Нельзя ли поинтересоваться причинами? Широким жестом Филипп указал на полки своего книжного шкафа.
–Ответ вот здесь, в книгах, которые вы видите. Посетив цеха Тернье, вы осуществили давнишнюю детскую мечту… Моя мечта – это Латинская Америка. Тем более что я, как вы знаете, писатель.
Он замолчал, чтобы взять сигарету из пачки «Голуаз», которая валялась рядом с пишущей машинкой. Шабёй набивал трубку.
–Вы по-прежнему собираетесь туда поехать?
–Возможно. Друзья мне настоятельно рекомендуют сделать это.
–Когда отъезд?
–Я сказал «возможно»… Как я могу вам назвать сейчас точную дату?
–Вы поедете… один?
Намек был лишь слегка замаскирован. Уже готовый рассердиться, Филипп подумал вдруг о шаткости своего положения, их положения с Раймондой. Не думал ли о Раймонде также и инспектор, задавая свой вопрос?
–Очевидно,– ответил Филипп, не замечая наглости.
–Очевидно,– повторил полицейский, раскуривая трубку.
Пресный запах светлого табака распространился по комнате.
–С первого дня работы в полиции,– вновь заговорил он, выпячивая грудь, словно у него за плечами была длинная и блестящая карьера,– с самого первого дня я всегда поражался ненадежности свидетельских показаний…
Его мысль прозвучала совсем невпопад, но он, по-видимому, был удовлетворен таким переходом, потому что сказал:
–Так и с Тернье, если бы я захотел… Вопрос профессионального мастерства, не так ли…– Он вскинул свою маленькую головку и выдохнул в потолок большой клуб дыма.– Мне почти удалось заставить его сказать, что он не так уж и уверен в том, что вы приезжали в Мулен в ту субботу, когда случилась трагедия.
Он блефовал. Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на его хитрое выражение лица. Поэтому Филипп ответил примерно в том же духе:
–Testis unus, testis nullus, [16]где-то я это уже читал. Шабёй покосился на него краем глаза.
–В вашем случае, например…– Можно было подумать, что он читает лекцию по криминологии неофиту.– В вашем случае основным является свидетельское показание Люсетты Тернье. Она вас встречает, она подтверждает время вашего приезда…
–Какую же тогда роль вы отводите ее брату?
–Если я правильно понял, Робер Тернье прибыл гораздо позже.
–Значит, вы плохо поняли,– отрезал Филипп.– Они оба были там.
«Testis unus, testis nullus». Почему полицейский так настойчиво стремился разрушить алиби, которое никто не подвергал сомнению? Филипп припер его к стенке:
–Это Робер вам сказал, что он пришел позже? Попав в собственную западню, Шабёй попытался выбраться из нее:
–Я этого не говорил… Вы неверно истолковали…
–Я ничего не придумываю… Я повторяю ваши же слова, а вы обвиняете меня в неверном их истолковании.
–Ну, скажем, я неточно выразился,– извинился Шабёй, продолжая давать задний ход.– Человеку свойственно ошибаться… Я едва успел просмотреть его показания.
–Тогда мой вам совет: перечитайте их! И сами выиграете время и не будете отнимать его у других.
Несмотря на его добрые намерения, Филипп распалялся. Разговор грозил принять неприятный оборот. По разным, почти взаимоисключающим причинам ни одному из мужчин этого не хотелось, и чтобы вконец не разругаться, они умолкли.
На какое-то время забытая в пылу спора Раймонда, находившаяся в соседней комнате, вновь выступила на передний план тревог Филиппа. Он опасался той минуты, когда все трое соберутся вместе, и поскольку этого нельзя было избежать, а также потому, что он считал позиции Шабёя весьма непрочными, Филипп решил расставить точки над «i» как можно скорее, до того как полицейский успеет снова овладеть собой.
–Если это все, что вы хотели узнать…
Он форсировал ход событий, нервничал, вымученно улыбался, не в силах сделать свою улыбку более приветливой. «Главное,– говорил он себе,– это поскорее выпроводить его… пока у него не возникло желания заглянуть в паспорт Раймонды». И что за дурь на нее нашла?.. Непременно надо надрать ей уши… если все закончится хорошо.
Он внушал самому себе: «Все будет хорошо!.. Все должно быть хорошо…»
Однако в прихожей он вдруг почувствовал слабость. Он испугался, что замысловатая конструкция, сооруженная в поддержку преступления, рухнет и похоронит под обломками и его самого, и его сообщницу. Задыхаясь от волнения, он вошел в гостиную.
Комната была пуста!
Глава 11
О недавнем присутствии Раймонды в гостиной свидетельствовал лишь окурок «Пел-Мел», еще тлевший в пепельнице, да оставленный на виду на круглом столике листок, вырванный из блокнота. Своим вытянутым элегантным почерком посетительница начертала на клочке бумаги несколько строк…
«Дорогой друг.
Я не могу, к сожалению, ждать окончания вашей беседы, так как на самом деле очень тороплюсь. Простите мне мою маленькую ложь и то, что я ухожу не попрощавшись, но я не хотела мешать вашему разговору с господином инспектором, который, очевидно, имеет сообщить вам нечто важное.
Думаю, мне не составит труда поймать такси где-нибудь поблизости. На прощание примите еще раз мои соболезнования в связи с постигшим вас несчастьем. Я знаю, как вы были привязаны друг к другу. Пускай же память о нашей дорогой усопшей служит вам такой же поддержкой, как если бы она была еще жива. Я же буду продолжать соединять вас в моих молитвах.
Симона Леруа»
Конструкция не рухнула. Напротив, она стала еще прочнее. Освобожденный от давившего ему на грудь бремени, Филипп глубоко вздохнул.
–Итак,– сказал Шабёй, обозленный, как никогда,– она ушла… Почему?
Не говоря ни слова, Филипп протянул ему записку. Про себя же подумал: «Гениально… Она просто умница!»
Предав ее проклятию, он теперь безмерно восхищался ею. Она не только нашла способ улизнуть, избежав таким образом нежелательных вопросов, но и слова послания были подобраны так точно, что сразу направляли мысли полицейского в нужное русло. И даже сама подпись являлась, очевидно, способом сообщить Филиппу фальшивое имя, которым она сама себя окрестила.
–Жаль!– буркнул Шабёй, раздосадованный.– Если бы я знал, что она уйдет, я бы не стал вас задерживать.
Он перечитал записку. Заключительные фразы, вероятно, произвели на него особенно глубокое впечатление, так как он с проникновенным видом покачал птичьей головкой.
–Вы позволите?– сказал Филипп, беря письмо. Он, в свою очередь, перечитал его, затем с сокрушенным видом сложил пополам и сунул к себе в карман.
–Она была очень дружна с мадам Сериньян?