льше, объясняя: — Вот кирпичи, там песок, а это цемент, а вон там белое — известка. Осторожно, леса! — Он сжал ее локоть. — Ондро, спички есть?
— Угу.
Якуб не переставая молол: — Ну и вечер нынче, чуете, какой воздух? Ох и потеха была вчера: кто-то вылил раствор, наш Ондро поскользнулся да чуть было не свалился с лесов. Ондро, так оно?
— Угу.
— Только бы мне не упасть, — испугалась Юлка, хотя Ондро ее поддерживал.
— Скажи: не приведи, господи, нам упасть! — посоветовал Ондро. — И отчего это все женщины боятся лесов?
— Как здесь хорошо! — раздалось над ними.
— Марта, ты где? — В Юлке рос страх. — Зачем вы поднялись так высоко?
— Не кричи, Юлка! Чего боишься? Гляди, Кубко, вон там за Трнавой что-то блестит.
— Ага. Вижу. Ондро, ступай в учительскую! А мы пока в кабинет заглянем.
— Не приведи, господи, нам упасть! — раздалось внизу.
Якуб с Мартой вошли в помещение, заваленное досками и бревнами, может, там и правда предполагался в будущем географический или природоведческий кабинет, но пока над головами белели только балки недостроенной крыши. К запаху известки примешивался запах смолы. Якуб… Но лучше оставим их в покое! Они для того и пошли в кабинет, чтобы им никто не мешал.
Ондрею не повезло. Он завел Юлку в один из классов, потом и в директорский кабинет, где они споткнулись о какое-то ведро. Он то и дело пытался обнять ее, но всякий раз она вырывалась. В учительскую Юлка не хотела даже и заглянуть, хотя это было почти готовое помещение. Не помогло и мягкое «ль», которое Ондрею, привыкшему к очень твердому выговору, прилипло к небу.
— Учитель-ль-ская!
— Пойдем отсюда! Я что-то боюсь. Мне здесь не очень нравится, — протянула Юлка на своем твердом трнавском наречии. (Мягкость к «с» и «н» автор добавил из уважения к дорогому читателю.)
Они ушли со стройки. У Юлки улучшилось настроение. Каждую минуту она повторяла фразу, которую подхватила от Ондрея и которую обычно произносят жестянщики, плотники, кровельщики, а может, и другие ремесленники, когда им приходится восходить на какое-нибудь высокое здание: — Не приведи, господи, нам упасть!
Когда на другой день братья вышли из дощатой хибарки, где ночевали, на небе уже светило солнышко, и они улыбались друг другу, смеялись, зевали, обменивались впечатлениями. У Якуба они были чуть богаче.
Неподалеку оказался и Имрих. Он стоял у бочки с водой и умывался.
Якуб спросил его: — Как дела, бука? Как спалось? Ну, было что-нибудь, да?
Имро повернул к ним мокрое лицо и весело засмеялся: — А чего должно было быть? Было, конечно. Мы с татой маленько выпили.
Когда он потом прошел мимо братьев, пахнуло от него свежим холодком, и водяные капли заблестели в утреннем солнце. Он направился в дом обтереться.
Имро был знаком с одной девушкой. Старое было знакомство. Девушка жила в Околичном. Звали ее Вильма. Было ей всего восемнадцать. Имро, надо признать, до сих пор по отношению к ней не позволял себе ничего лишнего. Уж и тому был рад, что может с ней время от времени встретиться. Вильма была стройная, черноволосая, на лице веснушки, но веснушки так щедро усеивали его, что сливались в один сплошной слой, трудно отличимый от смуглой кожи, и, пожалуй, даже красили Вильму. Она и зимой казалась всем загорелой. Голос был звонкий, но мягкий, словно бы смуглость лица перешла и на голос и, чуть окрасив его, приглушила. Одним голосом она могла легко покорить человека, покорила и Имро, но слишком сблизиться с ним не хотела. Имро из-за этого немножко досадовал, но ни с кем о том не делился. Вильму любил — так зачем же говорить братьям? Тем более братьям она, может, и не понравилась бы. Он и словом ни разу о ней не обмолвился; ему доставляло радость, что он может молчать о том, о чем охотней всего кричал бы.
— Сдается мне, что он чересчур порядочный, — сказал о нем Якуб. — Надо бы нам его образумить маленько.
— А плевать на него, — сказал Ондро. — Больно на тату надеется. И вообще-то… Сегодня никуда не пойду. С вечера сразу и лягу.
Но вечером они снова вышли на улицу. Имро тоже с ними пошел, но предупредил их заранее, что хочет лишь немного пройтись. Знал, что братья должны встретиться с девушками, зачем же ему быть пятым колесом в телеге?
— Хочешь, — сказал Ондро, — я тебе эту свою малявку уступлю?
— Оставь ее себе! Я лучше пойду пива выпью.
Вскоре он от них откололся.
Якуб крикнул ему вдогонку: — Боишься в пекло угодить!
Девушки явились в хорошем настроении. Особенно Юлка была весела. Развеселила и угрюмого Ондрея. По любому поводу давились от смеха. Их, наверно, за версту было слышно. На другой день даже Имро сказал братьям: — Ну и гоготали вы там вчера.
А чтобы уж вволю насмеяться, иногда и Марта вставляла словечко, и это тоже было впопад.
Но прошло четверть часика, и Ондро показалось, что с разговорами пора закругляться. Если тратишь время на разговоры, так хоть имей что-нибудь с этого. А какой толк от такой бабы, как Юлка? Все хиханьки да хаханьки, а как до дела дойдет, сразу ни-ни, не дает до себя даже дотронуться. Право, такой товар не для подмастерья.
Марта была посмелее. Ондро казалось, что ей и ни к чему быть такой смелой. Она прямо вешалась на Якуба и лезла к нему после вчерашнего со всякими докуками. А Якуб — малый не промах! — будто не замечал ее, все внимание отдавал Юлке.
«Бери их обеих, — злобился Ондрей. — Бери их и проваливайте хоть к черту!»
Так или эдак, а Якуб и в самом деле выкинул такое, чего Ондрей не ожидал. Взял да и отошел с Юлкой в сторонку — будто что-то шепнуть, а увидев, что она послушно идет за ним, потянул ее дальше.
Что тут скажешь? Ну не бесстыдник ли этот Якуб? Да и Юлка тоже хороша. Неужто улизнуть хотят?
Ондро с Мартой глядели им вслед, потом обменялись взглядами-гримасами.
Завечерело. Небо затянулось тучами. Вдали время от времени слабо взблескивали молнии.
Ондро с Мартой прогуливались по деревне, оба были не в духе, даже разговор не клеился. Злились на Якуба.
— Слышь, Марта, — ворчал Ондро, — ну и околпачила нынче нас эта парочка! Мне-то ладно, а все равно не дело. Якубу этого я не прощу.
— Я знала, что так будет.
— Думаешь, я нет? Но твоя подружка тоже показала себя! Я еще вчера вечером по ней это видел. Еще вчера у обоих на лице все было написано.
Марта пыталась защитить подругу: — Ондро, это не Юлкины выдумки. Юлку я хорошо знаю. Это Якуб виноват, очень он легкомысленный. Только не говори ему.
— Думаешь, я Кубо не знаю? Но и подружка твоя хороша.
— Ондро! — сказала Марта чуть погодя. — Чего мы тут стоим?
— И впрямь, чего нам тут стоять? Можем еще немного пройтись. Если хочешь, провожу тебя домой.
Они сделали несколько шагов. Вдруг Ондро остановился. — Куда мы идем? Чего нам спешить? Тебе хочется домой?
Марта немного поразмыслила. — Да вроде не очень.
— И мне пока не хочется спать. Знаешь что? — Он коснулся плеча Марты, — Пойдем заглянем в ту учительскую!
Они подошли к новой школе. Под ногами у них заскрипели комки сухого раствора.
— Обожди, Ондро! — Марта остановилась. — Давай лучше вернемся! Я передумала.
— Чего передумала?
— Вернемся! Я что-то боюсь.
— Не дури, Марта! — Он тянул ее дальше. — Вчера вечером ты не боялась.
— И вчера боялась. Не сердись, Ондрей! Я знаю, что виновата. Не хотела бы, так… Сама не знаю, зачем сюда шла.
Ондро обнял ее, но она оттолкнула его, попытавшись высвободиться.
— Ондришко, прошу, отстань от меня!
— Марта, не дури! — Он тяжело дышал ей в ухо, потом в лицо, все поцеловать норовил.
— Ондро, нет! Опомнись, Ондро!
В нем все загудело. — Ну хватит! Разозлюсь, тогда узнаешь. Зачем сюда лезла?
— Ондришко, отстань от меня! Прошу тебя, не сердись! Ондришко, ведь я вчера… с Якубом…
Он стал грубо ее раздевать.
— Отстань от меня! Уйди! — Она оттолкнула его, но и это не помогло. — Закричу, вот увидишь.
— Ты и так кричишь! Не зли меня! — Он срывал с нее одежду. — Не дури! А чтоб тебя!.. — Он вдруг влепил ей затрещину.
Она грохнулась наземь. Ондро с минуту постоял над ней, а когда она шевельнулась, пнул ее в бедро, нагнулся к ней. — Все равно заполучу тебя!
И тогда Марта отчаянно закричала: — Убей меня, гад! Убей меня! Пусть подохну, мне все равно!.. Курва я, а насильничать над собой не дам… Скотина!.. Скотина!.. Пусть подохну, мне все равно!..
А мимо как раз шел один, остановился, прислушался.
— Опять кто-то подыхает! — засмеялся он злорадно и, повеселев, побрел дальше.
Новую школу они ставили почти всю весну и половину лета. В июльские сумерки, когда везде кипела жатва, возвращались домой; до Церовой доехали поездом, а оттуда до Околичного шли пешком. Все четверо были под хмельком и еще тянули из бутылки, смеясь и покрикивая друг на дружку.
— Ладно гоготать вам, молодцы, не шумите, — Мастер шутливо одергивал сыновей. — В мире война, люди гибнут, а вы гогочете как полоумные! Могут и осерчать.
— Брр! — передернулся Имро. — Видел ли кто когда, чтобы в такую жарищу хлестать сливовицу?!
— Дай сюда! — Ондро выхватил бутылку. — Я выпью.
— Еще бы не выпить! — Имро отобрал бутылку и отдал ее Якубу.
Якуб отхлебнул, протянул отцу, и тот прикончил ее.
Еще минуту-другую они дурачились, потом Якуб сказал отцу, что надумал жениться.
Мастер решил обратить все в шутку.
— А мне-то что? — сказал он. — Женись, Кубко, ведь ты уже много раз женился! — Потом нарочно повысил голос и закричал громче, чем надо было: — Эй, подмастерья, сюда! Свадьба!
Дорогу перебежали куропатки. Имро бросился к ним, но куропатки взнеслись и большим полукругом отлетели к сосновому бору.
— Тата, я не шучу, я ведь и впрямь хочу жениться. Есть такая девушка Юлка. Я недавно с ней познакомился.
— Как знаешь, Кубко. Ты, чай, не маленький, разума тебе не занимать. Охота — женись, по крайней мере в доме будет сноха.