Жак Делиль
34. В стране, где чуждо разрушенье,
На вечности утверждено,
Средь мирной тишины в себе погружено,
Бессмертие — злым казнь, а добрым утешенье;
Гигантский время бег, свершаемый пред ним,
От правых сердцем отклоняет,
А изверга надежде возбраняет,
Ничтожность страшную спасеньем чтит своим.
Так, грома вышнего ты дерзкий похититель,
Низвергший алтари предвечной правоты!
Презренный мира притеснитель,
Дрожи! — бессмертен ты!
И вы, игралища на время лютой доли,
Чьи взором отческим
Господь блюдет главы,
Мгновенны странники в безвестной слез юдоли,
Утешьтеся! — бессмертны вы!
Жан Лафонтен
35. СтрекозаЛето целое жужжала
Стрекоза, не знав забот;
А зима когда настала,
Так и нечего взять в рот.
Нет в запасе, нет ни крошки;
Нет ни червячка, ни мошки.
Что ж? — К соседу муравью
Вздумала идти с прошеньем.
Рассказав напасть свою,
Так как должно, с умиленьем,
Просит, чтоб взаймы ей дал
Чем до лета прокормиться,
Совестью притом божится,
Что и рост и капитал
Возвратит она не дале,
Как лишь августа в начале.
Туго муравей ссужал:
Скупость в нем порок природный.
«А как в поле хлеб стоял,
Что ж ты делала?» — сказал
Он заемщице голодной.
«Днем и ночью, без души,
Пела всё я цело лето».
— «Пела! весело и это.
Ну поди ж теперь пляши».
36. Заяц и Лягушки В норе своей раз заяц размышлял:
Нора хоть бы кого так размышлять научит!
Томяся скукою, мой заяц тосковал;
Ведь родом грустен он, и страх его всё мучит.
Он думает: «Куда тот несчастлив,
Кто родился труслив.
Ведь впрок себе куска бедняжка не съедает;
Отрады нет ему; отвсюду лишь гроза!
А так-то я живу: проклятый страх мешает
И спать мне иначе, как растворя глаза.
Перемоги себя
, мудрец сказать мне может!
Ну вот! Кто трусов переможет?
По правде, чай и у людей
Не меньше трусости моей».
Так заяц изъявлял догадку,
Дозором обходя вкруг жила своего;
От тени, от мечты, ну, словом, от всего
Его бросало в лихорадку.
Задумчивый зверек,
Так в мыслях рассуждая,
Вдали услышал шум, и тотчас наутек
Пустился, как стрела, к норе он поспешая.
Случись ему бежать близ самого пруда;
Вдруг видит, что его лягушки испугались:
Лягушки вспрыгались и в воду побросались.
«Ба! ба! — он думает, — такая же беда
И от меня другим! я не один робею!
Откуда удальство такое я имею,
Что в ужас привожу собой?
Так, знать, прегрозный я герой?»
Нет! видно на земле трусливца нет такого,
Трусливее себя чтоб не нашел другого!
И. А. Крылов
Жан Лафонтен
37. Старик и трое молодых Старик садить сбирался деревцо.
«Уж пусть бы строиться; да как садить в те лета,
Когда уж смотришь вон из света! —
Так, Старику смеясь в лицо,
Три взрослых юноши соседних рассуждали. —
Чтоб плод тебе твои труды желанный дали,
То надобно, чтоб ты два века жил.
Неужли будешь ты второй Мафусаил?
Оставь, старинушка, свои работы:
Тебе ли затевать толь дальние расчеты?
Едва ли для тебя текущий верен час.
Такие замыслы простительны для нас:
Мы молоды, цветем и крепостью и силой,
А старику пора знакомиться с могилой».
— «Друзья! — смиренно им ответствует Старик. —
Издетства я к трудам привык;
А если от того, что делать начинаю,
Не мне лишь одному я пользы ожидаю,
То, признаюсь,
За труд такой еще охотнее берусь.
Кто добр, не всё лишь для себя трудится.
Сажая деревцо, и тем я веселюсь,
Что если от него сам тени не дождусь,
То внук мой некогда сей тенью насладится,
И это для меня уж плод.
Да можно ль и за то ручаться наперед,
Кто здесь из нас кого переживет?
Смерть смотрит ли на молодость, на силу,
Или на прелесть лиц?
Ах, в старости моей прекраснейших девиц
И крепких юношей я провожал в могилу!
Кто знает: может быть, что ваш и ближе час
И что сыра земля покроет прежде вас».
Как им сказал Старик, так после то и было.
Один из них в торги пошел на кораблях;
Надеждой счастие сперва ему польстило,
Но бурею корабль разбило;
Надежду и пловца — всё море поглотило.
Другой в чужих землях,
Предавшися порока власти,
За роскошь, негу и за страсти
Здоровьем, а потом и жизнью заплатил.
А третий — в жаркий день холодного испил
И слег: его врачам искусным поручили,
А те его до смерти залечили.
Узнавши о кончине их,
Наш добрый Старичок оплакал всех троих.
38. Лягушка и ВолЛягушка, на лугу увидевши Вола,
Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:
Она завистлива была.
И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.
«Смотри-ка, квакушка, чтó, буду ль я с него?» —
Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!»
— «Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.
Ну, каково?
Пополнилась ли я?» — «Почти что ничего».
— «Ну, как теперь?» — «Всё то ж». Пыхтела да пыхтела,
И кончила моя затейница на том,
Что, не сравнявшися с Волом,
С натуги лопнула и — околела.
* * *
Пример такой на свете не один:
И диво ли, когда жить хочет мещанин
Как именитый гражданин,
А сошка мелкая — как знатный дворянин.
39. Крестьянин и СмертьНабрав валежнику порой холодной, зимной,
Старик, иссохший весь от нýжды и трудов,
Тащился медленно к своей лачужке дымной,
Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.
Нес, нес он их и утомился,
Остановился,
На землю с плеч спустил дрова долой,
Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:
«Куда я беден, боже мой!
Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,
А там подушное, боярщина, оброк…
И выдался ль когда на свете
Хотя один мне радостный денек?»
В таком унынии, на свой пеняя рок,
Зовет он Смерть; она у нас не за горами,
А за плечами:
Явилась вмиг
И говорит: «Зачем ты звал меня, старик?»
Увидевши ее свирепую осанку,
Едва промолвить мог бедняк, оторопев:
«Я звал тебя, коль не во гнев,
Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку».
* * *
Из басни сей
Нам видеть можно,
Что как бывает жить ни тошно,
А умирать еще тошней.
А. Ф. Воейков
Александр Поп
40. Умирающий христианинНебесного огня божественна искрá,
Душа, сбрось смертные одежды
Болезней, страха и надежды,
О, жалкая игра!
Оковы разорви природы,
Пари к источнику и жизни и свободы!
Теперь твоя пора!
Внемли, как ангелы вокруг тебя вещают:
«К нам, милая сестра, скорее!»
Мой взор становится тусклее;
Я не могу дышать;
Потеря сил и чувств смятенье…
Душа, ответствуй мне, реши мое сомненье:
Не то ли — умирать?
Земля бежит, бежит… исчезла уж из вида!
Отверсто небо видят взоры;
Слух серафимов внемлет хоры..
Горю достичь… Друзья,
Свои скорей мне дайте крила!
Где торжество твое победное, могила?
Смерть, где коса твоя?
А. Ф. Мерзляков
Бион
41. УченьеЗрел Венеру я во сне:
Белоснежною рукою
Матерь привела с собою
Юное дитя ко мне;
Бог упрямился, дичился,
Был неловок, груб, несмел,
Будто бы людей страшился,
И смотреть он не умел.
«Пастушок! — Богиня-Сладость
Молвит с ласковым лицом, —
Вот мой сын! вот наша радость,
Сделай ты его певцом!» —
Так сказала — и не стало…
Как мне в голову не вспало,
Что Амура нам учить —
Пламень пламенем гасить!..
Что же делать? — за ученье!
Ничего я не таю!
Пастухов увеселенье,
Панову свирель пою;
Флейту мудрыя Паллады,
Аполлоновы отрады;
Светлый хор его жрецов,
Лиру вестника богов…
Всё пустое!.. Он не слышит,
И ничто на ум нейдет;
Страстно, сладостно он дышит,
Про любовь одну поет.
Что же сделалось с тобою,
Что с холодною душою?..
Ах! несчастный, всё забыл,
Чем с Амуром занимался,
Только с тем одним остался,
Что Амур мне натвердил.
Сафо
42. К счастливой любовницеРавный бессмертным кажется оный
Муж, пред твоими, дева, очами
Млеющий, близкий, черплющий слухом
Сладкие речи,—
Взором ловящий страсти улыбки!..
Видела это — оцепенела;
Сжалося сердце; в устах недвижных
Голос прервался! —
Замер язык мой… Быстрый по телу
Нежному пламень льется рекою;
Света не вижу; взоры померкли;
В слухе стон шумный! —
В поте холодном трепет; ланиты
Былий, иссохших зноем, бледнее;
Кажется, смертью, таю, объята;
Я бездыханна!..
Гораций
43. Из «Послания к Пизонам о стихотворстве»Когда маляр, в жару, потея над картиной,
Напишет женский лик на шее лошадиной;
Всё тело перьями и шерстью распестрит.
И части всех родов в урода поместит;
Начав красавицей чудесное творенье,
Окончит рыбою, себе на прославленье,—
Пизоны! — можете ль, скрепя свои сердца,
Не осмеять сего безумного творца?
Поверьте мне, друзья, с таким малярством сходны
И проза, и стихи, где мысли разнородны,
Как грезы сонного или больного бред,
Без толку смешаны на собственный свой вред:
С ногами голова в мучительном расколе;
Вы скажете: «Поэт и живописец в воле:
Что могут, выдумать, что в ум придет, писать!»
Кто спорит? Кто дерзнет права сии отнять?
С охотой их даем, и смело просим сами;
Но только с тем, чтоб луг украшен был цветами
Весной, а не зимой; чтоб в вымыслах певца
С мышами не жил кот, а с тиграми овца.
Начала пышные нередко обольщают:
Ждем важного! — и что ж? — на рубище мелькают
Кое-где пурпуры блестящей лоскутки:
По бархатным лугам струятся ручейки;
Там стонет мрачный лес; там башня смотрит в волны;
Там радужный чертог; там Рейн, думы полный!..
К чему сей громкий вздор? Я дело знать спешил.
Положим: кипарис ты кистью оживил;
Прелестно! — да зачем он в страшной сей картине,
Где буря, где корабль, — хозяин сам в пучине
Тонул, и вышел вон… чтоб дать тебе за труд?
Положим: на заказ работаешь сосуд!
Мне страшной бочкою казался он сначала;
Но ты вертел, вертел: из бочки кружка стала!
Нам правило дано природою самой:
Да царствует везде Единство с Простотой!
44. К ЛициниюСчáстливей будешь, не вверяясь дальним
Моря пучинам, посреди же бури,
Страж себе строгий, не тесняся робко
К хитрому брегу.
Кто золотую Средственность возлюбит,
Бедности чуждый, не потерпит смрада
В хижине скудной, не живет в завидных,
Скромный, чертогах.
Чаще ветр ярый низвергает долу
Дубы огромны; жесточайшей карой
Рухнут бойницы; пламень молний вьется
К высям нагорным.
В горе надежду, боязливость в счастье
Носит, в пременах искушенно света,
Сердце благое. Насылает зимы
Юпитер; он же
Гонит их в север. Огорченье — ныне;
Завтра — отрада! Молчаливу музу
Арфа разбудит; Феб всегда ль в погибель
Лук напрягает?..
Нужда ли давит — ты, бесстрашный духом,
Ратник, мужайся; изучись разумно
Стягивать в ветер, слишком благосклонный,
Дмящийся парус!..
А. Х. Востоков