Виктор Гюго
Когда б я был царем всему земному миру,
Волшебница! тогда б поверг я пред тобой
Всё то, что власть дает народному кумиру:
Державу, скипетр, трон, корону и порфиру
За взор, за взгляд единый твой!
И если б богом был — селеньями святыми
Клянусь, — я отдал бы прохладу райских струй,
И сонмы ангелов с их песнями живыми,
Гармонию миров и власть мою над ними
За твой единый поцелуй!
Фридрих Шиллер
Чем бы я был без тебя, не знаю; но видеть ужасно,
Как миллионы людей здесь прозябают без муз!
187. Младенец в колыбели
Крошка! теперь для тебя колыбель как небо просторна;
Но возмужай — целый мир будет тесен тебе!
Овидий
Перворожденный был век золотой; не из страха к отмщенью,
Доброю волею он без законов блюл честность и правду.
Казни и страха в нем не было; знаков угрозных закона
Медь не носила еще, и просителей сонм не страшился
Уст судии: без охраны в тот век безопасны все были.
С горной своей высоты, к посещению чуждых пределов,
Сóсна еще не сходила тогда на кристальные волны:
Кроме своих берегов, иного не ведали люди.
Рвом крутым города опоясывать не было нужды;
Труб из меди прямой, и рогов из согнутой меди,
Ни шишаков, ни мечей не имелось. С войной незнакомы,
Мысли спокойные всюду рождали покой безмятежный.
Девственной груди земли не терзали ни грабли, ни рало:
Нужное всё сама по себе она приносила.
Пищей, без всяких усилий рожденной, довольные люди
То с деревьев плоды, то с гор землянику сбирали,
Также и корн, и прильнувшую к диким кустам шелковицу;
Брали и желудь, с ветвистого древа Зевеса спадавший.
Вечной весной наслаждалась земля, и зефир тиховейный
Теплым дыханьем ласкался к цветам, не из семени росшим.
Быстро земля, не распахана быв, плоды приносила,
И без возделки поля белели богатою жатвой.
Реки иные млеко, другие же нéктар струили,
И из зеленого ясеня капали желтые соты.
После, когда был Сатурн во мрачный Тартар низвержен,
Миром Юпитер владел; серебряный век наступил с ним,
Худший златого, но драгоценнейший медного века.
В оный Юпитером прежнее время весны сократилось:
На зиму, лето, неравные осени, краткие весны —
Так на четыре пространства разбил он течение года.
Тут впервые зноем сухим распалившийся воздух
Вспыхнул: впервые вода сгустилась от ветров холодных.
Люди в жилища вошли: жилищем же были пещеры,
Или густые кусты и лозы, скрепленные лыком.
В век тот впервые Церерино семя в браздах протяженных
Было зарыто, и под ярмом волы застонали.
Первым истекшим векам последовал третий — из меди,
Духом свирепый и более склонный ко браням ужасным,
Но не злодейский еще. Последний был твердый железный.
В век сей, из худшей руды сотворенный, ворвались незапно
Все беззакония; стыд же и правда и честность исчезли.
Место их заступили тогда и обман и коварство,
Разные козни, насильство и гнусная склонность к стяжанью.
Парус по ветрам простер хорошо их доселе не знавший
Кормчий; и сосны, стоявшие долго на горных вершинах,
С них низошли, и корабль полетел по волнам незнакомым.
Землю, всем общую прежде, как ныне свет солнца и воздух,
Долгою гранью означил тогда межевщик осторожный.
Уж не одних только жатв, не одной только пищи обильной
Требовал смертный в тот век от земли, но проник в ее недра:
То, что сокрыла она и к Стигийским приблизила теням,
Было отрыто людьми, и богатствами зло поощрилось.
Вдруг вредоносная сталь и ее вредоноснее — злато
Вышли: родилась война, губящая сталью и златом,
И в окровавленной длани ее зазвенело оружье.
Стали хищеньями жить; скиталец врага зрел в скитальце,
Тесть в своем зяте; и братьев любовь почиталась за редкость.
Смертью грозили жене своей муж, супруга супругу;
Бледные яды суровые мачехи смешивать стали;
Сын преждевременно начал считать родителя годы;
В прах благочестье легло, и от стран, дымящихся кровью,
Из небожителей дева Астрея последняя скрылась.
А. И. Полежаев
Оссиан
МорниВладыка щитов,
Мечей сокрушитель
И сильных громов
И бурь повелитель!
Война и пожар
В Арвене пылают,
Арвену Дунскар
И смерть угрожают.
Реки мне, о тень
Обители хладной!
Падет ли в сей день
Дунскар кровожадный?
Твой сын тебя ждет,
Надеждою полный…
И море ревет,
И пенятся волны;
Испуганный вран
Летит из стремнины;
Простерся туман
На лес и долины;
Эфир задрожал
Спираются тучи…
Не ты ли, Кормал,
Несешься могучий?
ТеньЧей глас роковой
Тревожить дерзает
Мой хладный покой?
Морни
Твой сын вопрошает,
Царь молний, тебя!
Неистовый воин
Напал на меня —
Он казни достоин…
Тень
Ты просишь…
Морни
Меча!
Меча твоей длани,
От молний луча!
Как бурю во брани
Узришь меня с ним;
Он страшно заблещет
На пагубу злым;
Сын гор затрепещет,
Сраженный падет —
И Морни воздвигнет
Трофеи побед…
Тень
Прими — да погибнет!..
Альфонс Ламартин
Простерла ночь свои крыле
На свод небес червленый;
Туманы вьются на земле…
В сон легкий погруженный,
На камне диком я сижу
В мечтаниях унылых
И в горькой думе привожу
На память сердцу милых.
Вдруг из-за черно-сизых туч,
Серебряной струею,
С луны отторгнувшийся луч
Блеснул передо мною.
О милый луч, зачем рассек
Ты горние туманы?
Иль исцелить мои притек
Неисцелимы раны?
Или сокрытые судьбой
Поведать тайны мира?
О луч божественный, открой,
Открой, пришлец эфира:
Или к несчáстливым влечет
Тебя волшебна сила,
И снова к счастью расцветет
Душа моя уныла?
Так! Я восторгом упоен
И мыслию священной:
Не ты ли в образ облечен
Души, мне незабвенной?
Быть может, вьется надо мной
Дух милый, в виде тени;
Быть может, ивы сей густой
Он потрясает сени.
Ах, если это не мечта,
В час полночи священный
Носися вкруг меня всегда,
О призрак драгоценный!
Хотя твоим полетом слух
Мой робкий насладится,
И изнемогший, скорбный дух
Внезапно оживится…
Но месяц посреди небес
Облекся пеленою.
Где милый луч мой? Он исчез —
И я один с мечтою!
Когда задумчивый, унылый
Сижу с тобой наедине
И, непонятной движим силой,
Лью слезы в сладкой тишине;
Когда во мрак густого бора
Тебя влеку я за собой;
Когда в восторгах разговора
В тебя вселяюсь я душой;
Когда одно твое дыханье
Пленяет мой ревнивый слух;
Когда любви очарованье
Волнует грудь мою и дух;
Когда главою на колена
Ко мне ты страстно припадешь
И кудри пышные гебена
С небрежной негой разовьешь,
И я задумчиво покою
Мой взор в огне твоих очей, —
Тогда невольною тоскою
Мрачится рай души моей.
Ты окропляешь в умиленьи
Слезой горючею меня;
Но и в сердечном упоеньи,
В восторге чувств страдаю я.
«О мой любезный! ты ли муки
Мне неизвестные таишь? —
Вокруг меня обвивши руки,
Ты мне печально говоришь. —
Прошу за страсть мою награды!
Открой мне, милый, скорбь твою!
Бальзам любви, бальзам отрады
Тебе я в сердце излию!»
Не вопрошай меня напрасно,
Моя владычица, мой бог!
Люблю тебя сердечно, страстно —
Никто сильней любить не мог!
Люблю… но змий мне сердце гложет;
Везде ношу его с собой,
И в самом счастии тревожит
Меня какой-то гений злой.
Он, он мечтой непостижимой
Меня навек очаровал
И мой покой ненарушимый
И нить блаженства разорвал.
«Пройдет любовь, исчезнет радость, —
Он мне язвительно твердит, —
Как запах роз, как ветер, младость
С ланит цветущих отлетит!..»
Вольтер
Итак, прощайте! Скоро, скоро
Переселюсь я наконец
В страну такую, из которой
Не возвратился мой отец!
Не жду от вас ни сожаленья,
Не жду ни слез, мои друзья!
Враги мои! уверен я,
Вы тоже с чувством умиленья
Во гроб уложите меня!
Удел весьма обыкновенный!..
Когда же в очередь свою
И вам придется непременно
Сойти в Харонову ладью,
Чтоб отыскать в реке забвенья
Свои несчастные творенья, —
То верьте, милые, и вас
Проводят с смехом, в добрый час!
Когда сыграл на сцене мира
Пустую роль свою актер,
Тогда с народного кумира
Долой мишурная порфира,
И свист — безумцу приговор!..
Болезнью тяжкой изнуренных,
Я видел много разных лиц:
Седых ханжей, седых девиц,
Мужей и мудрых и почтенных.
Увы! греховного плода
Они вкушали неизбежно,
И отходили безмятежно
Никто не ведает куда!
Холодный зритель улыбался;
Лукавый родственник смеялся;
Сатира колким языком
О них минуты две судила,
Потом холодная могила
Навек бесчувственным песком
Их трупы грешные прикрыла!..
Скажите ж мне в последний раз,
Непостижимые созданья:
Куда из круга мирозданья,
Куда вы кроетесь от нас?..
Кто этот мир без сожаленья
Покинуть может навсегда?
Не тот ли, кто без заблужденья,
Как неподвижная звезда
Среди воздушного волненья,
Привык умом своим владеть
И, сын бессмертия и праха,
Без суеверия и страха
Умеет жить и умереть?
Виктор Гюго
В водах полусонных играла луна.
Гарем освежило дыханье свободы;
На ясное небо, на светлые воды
Султанша в раздумьи глядит из окна.
Внезапно гитара в руке замерла!
Как будто протяжный и жалобный ропот
Раздался над морем… Не конский ли топот,
Не шум ли глухой удалого весла?
Не птица ли ночи широким крылом
Рассéкла зыбучей волны половину?
Не дух ли лукавый морскую пучину
Тревожит, бессонный, в покое ночном?
Кто нагло смеется над робостью жен?
Кто море волнует?.. Не демон лукавый,
Не тяжкие весла ладьи величавой,
Не птица ночная!.. Откуда же он,
Откуда протяжный и жалобный стон?..
Вот грозный мешок!.. Голубая волна
В нем члены живые и топит, и носит,
И будто пощады у варваров просит…
В водах полусонных играла луна.
М. Ю. Лермонтов