Мастера русского стихотворного перевода. Том 2 — страница 23 из 51

Артюр Рембо

716. Пьяный корабль

Те, что мной управляли, попали впросак:

Их индейская меткость избрала мишенью,

Той порою как я, без нужды в парусах,

Уходил, подчиняясь речному теченью.

Вслед за тем, как дала мне понять тишина,

Что уже экипажа не существовало,

Я, голландец, под грузом шелков и зерна

В океан был отброшен порывами шквала.

С быстротою планеты, возникшей едва,

То ныряя на дно, то над бездной воспрянув,

Я летел, обгоняя полуострова

По спиралям сменяющихся ураганов.

Черт возьми! Это было триумфом погонь!

Девять суток как девять кругов преисподней!

Я бы руганью встретил маячный огонь,

Если б он просиял мне во имя господне!

И как детям вкуснее всего в их года

Говорит кислота созревающих яблок,

В мой расшатанный трюм прососалась вода,

Руль со скрепов сорвав, заржавелых и дряблых.

С той поры я не чувствовал больше ветров —

Я всецело ушел, окунувшись, назло им,

В композицию великолепнейших строф,

Отдающих озоном и звездным настоем.

И вначале была мне поверхность видна,

Где утопленник — набожно подняты брови —

Меж блевотины, желчи и пленок вина

Проплывал, — иногда с ватерлинией вровень,

Где сливались, дробились, меняли места

Первозданные ритмы, где в толще прибоя

Ослепительные раздавались цвета,

Пробегая, как пальцы вдоль скважин гобоя.

Я знавал небеса гальванической мглы,

Случку моря и туч, и бурунов кипенье,

И я слушал, как солнцу возносит хвалы

Растревоженных зорь среброкрылое пенье.

На закате, завидевши солнце вблизи,

Я все пятна на нем сосчитал. Позавидуй!

Я сквозь волны, дрожавшие, как жалюзи,

Любовался прославленною Атлантидой.

С наступлением ночи, когда темнота

Становилась торжественнее и священней,

Я вникал в разбивавшиеся о борта

Предсказанья зеленых и желтых свечений.

Я следил, как с утесов, напрягших крестцы,

С окровавленных мысов под облачным тентом

В пароксизмах прибоя свисали сосцы,

Истекающие молоком и абсентом.

А вы знаете ли? Это я пролетал

Среди хищных цветов, где, как знамя Флориды,

Тяжесть радуги, образовавшей портал,

Выносили гигантские кариатиды.

Область крайних болот, тростниковый уют, —

В огуречном рассоле и вспышках метана

С незапамятных лет там лежат и гниют

Плавники баснословного Левиафана.

Приближенье спросонья целующих губ,

Ощущенье гипноза в коралловых рощах,

Где, добычу почуя, кидается вглубь

Перепончатых гадов дымящийся росчерк.

Я хочу, чтобы детям открылась душа,

Искушенная в глетчерах, рифах и мелях,

В этих дышащих пеньем, поющих дыша,

Плоскогубых и голубобоких макрелях.

Где Саргассы развертываются, храня

Сотни мощных каркасов в глубинах бесовских,

Как любимую женщину, брали меня

Воспаленные травы в когтях и присосках.

И всегда безутешные — кто их поймет? —

Острова под зевающими небесами,

И раздоры парламентские, и помет

Глупышей, болтунов с голубыми глазами.

Так я плавал. И разве не стоил он свеч,

Этот пьяный, безумный мой бег, за которым

Не поспеть — я клянусь! — если ветер чуть свеж,

Ни ганзейцам трехпарусным, ни мониторам.

Пусть хоть небо расскажет о дикой игре,

Как с налету я в нем пробивал амбразуры,

Что для добрых поэтов хранят винегрет

Из фурункулов солнца и сопель лазури.

Как со свитою черных коньков я вперед

Мчал тем временем, как под дубиной июлей

В огневые воронки стремглав небосвод

Рушил ультрамарин в грозном блеске и гуле.

Почему ж я тоскую? Иль берег мне мил?

Парапетов Европы фамильная дрема?

Я, что мог лишь томиться, за тысячу миль

Чуя течку слоновью и тягу Мальштрома.

Да, я видел созвездия, чей небосклон

Для скитальцев распахнут, людей обойденных.

Мощь грядущего, птиц золотых миллион,

Здесь ли спишь ты, в ночах ли вот этих бездонных?

Впрочем, будет! По-прежнему солнца горьки,

Исступленны рассветы и луны свирепы, —

Пусть же бури мой кузов дробят на куски,

Распадаются с треском усталые скрепы.

Если в воды Европы я всё же войду,

Ведь они мне покажутся лужей простою, —

Я — бумажный кораблик, — со мной не в ладу

Мальчик, полный печали, на корточках стоя.

Заступитесь, о волны! Мне, в стольких морях

Побывавшему, — мне, пролетавшему в тучах, —

Плыть пристало ль сквозь флаги любительских яхт

Иль под страшными взорами тюрем плавучих?

1928

А. И. Гитович

Ду Фу

717. В одиночестве

В синем небе кружит

Одинокая хищная птица,

А под нею — две чайки

Плывут по реке не спеша.

Хищник может легко

За добычею вниз устремиться,

Но не знает тревоги

Беспечная чаек душа.

Надвигается вечер,

Росой покрывается поле,

А паук на ветвях

Паутину плетет и плетет.

И законы природы

Близки человеческой доле —

Одиноко стою

Среди тысячи дел и забот.

1954

718. Отдаюсь своим мыслям

На мокрой ветке

Иволга щебечет,

И чайка плавает

У островка.

Цветы совсем поникли

В этот вечер,

И стала неспокойною

Река.

Седой старик —

Варю вино из проса.

Стучится дождь

У моего окна.

Я на судьбу

Не взглядываю косо:

В уединенье

Слава не нужна.

1954

719. Вечерний холодок

Туман укрыл

Деревья на равнине,

Вздымает ветер

Темных волн поток.

Поблекли краски,

Яркие доныне,

Свежее стал

Вечерний холодок.

Забили барабаны,

И поспешно

Смолк птичий гам

У крепостного рва.

Я вспомнил пир,

Когда по лютне нежной

Атласные

Скользили рукава.

1954

Ли Бо

729. Думы тихой ночью

У самой моей постели

Легла от луны дорожка.

А может быть, это иней? —

Я сам хорошо не знаю.

Я голову поднимаю —

Гляжу на луну в окошко.

Я голову опускаю —

И родину вспоминаю.

1956

721. Провожу ночь с другом

Забыли мы

Про старые печали —

Сто чарок

Жажду утолят едва ли,

Ночь благосклонна

К дружеским беседам,

А при такой луне

И сон неведом,

Пока нам не покажутся,

Усталым,

Земля — постелью,

Небо — одеялом.

1956

722. С отшельником пью в горах

Мы выпиваем вместе —

Я и ты,

Нас окружают

Горные цветы.

Вторая чарка,

И восьмая чарка,

И так мы пьем

До самой темноты.

И, захмелев,

Уже хочу я спать,

А ты — иди.

Потом придешь опять:

Под утро

Лютню принесешь с собою,

А с лютнею —

Приятней выпивать.

1956

723. Летним днем в горах

Так жарко мне —

Лень веером взмахнуть.

Но дотяну до ночи

Как-нибудь.

Давно я сбросил

Все свои одежды —

Сосновый ветер

Льется мне на грудь.

1956

724. Белая цапля

Вижу белую цаплю

На тихой осенней реке;

Словно иней, слетела

И плавает там, вдалеке.

Загрустила душа моя,

Сердце — в глубокой тоске.

Одиноко стою

На песчаном пустом островке.

1956

725. Одиноко сижу в горах Цзинтиншань

Плывут облака

Отдыхать после знойного дня,

Стремительных птиц

Улетела последняя стая.

Гляжу я на горы,

И горы глядят на меня,

И долго глядим мы,

Друг другу не надоедая.

Цао Чжи

720. Гора Лянфу у Тайшани

В любом краю

Свой климат и погода:

Дожди бывают

Чаще или реже.

Жалею я

Людей того народа,

Что на морском

Ютится побережье.

Там женщины и дети,

Словно звери,

Не знают,

Где им прочно

поселиться,

И в необжитой

Каменной пещере

Их навещают

Зайцы и лисицы.

1961

727. Братьям Ин

Я долго

На Лоян гляжу с холма —

Там всё теперь

И тихо и пустынно.

Там все дворцы

И бедные дома

Огнем войны

Превращены в руины.

И во дворах,

У сломанных оград,

Так разрослись

Кустарники и травы,

Как будто

Всё заполонить хотят,

Уверившись,

Что нет на них управы.

Да и поля,

Покрытые травой,

Не вспаханы

На всем своем пространстве.

Нет, братья не узнают

Край родной,

Сюда вернувшись

Из далеких странствий.

Когда-то здесь

Из труб вились дымки

Над суетою улиц,

Сердцу милых…

А ныне

Я немею от тоски,

Которую

И высказать не в силах.

Тао Цянь

728. Сосна

Растет в лесу

Спокойная сосна,

Ей десять лет —

Она еще ребенок,

И свежесть хвои

Нежно-зелена,

И стройный ствол

Еще и слаб и тонок,

Но дух ее

Окреп уже с пеленок:

Не подведет —

Всё выдержит она.

1961

729. Бросаю пить

Легко я бросал

Города и уезды,

И бросил бродить,

Промотавшись до нитки.

Теперь под зеленой сосной

Мое место, —

Я если хожу,

То не дальше калитки.

Я бросил

Беспечное непостоянство,

Я бросил пирушки

И радуюсь детям.

Но я никогда

Не бросал свое пьянство —

И мы это с вами

Особо отметим.

Коль к ночи не выпьешь —

Не будет покоя,

Не выпьешь с утра —

И подняться не в силах.

Я бросил бы днем

Свое пьянство святое,

Но кровь леденела бы

В старческих жилах.

Ну, брошу —

И радости больше не будет,

А будет ли, в сущности,

Выгода в этом?

А вот когда вечность

Мне годы присудят,

А птицы поздравят

С последним рассветом —

Тогда, равнодушно

И трезво, поверьте,

Я с плеч своих скину

Житейскую ношу

И с ясной душою

В обители смерти,

Быть может, действительно,

Пьянствовать брошу.

1961

О. Г. Савич