— Балуете вы их, Федор! — сказала Алевтина, подходя. — Зачем, столько принесли?
— Так ведь дети, — ответил он, разведя руками. — Так приятно видеть радостные лица.
— Ну, а нам приятно видеть вас, — сказала подошедшая Полина. — До чего же красит вас мундир! Правда, дорогая? — спросила у подруги.
— Мундир каждому к лицу, — подтвердила Алевтина. — Кстати, Федор. Ко мне в гости заглянула родственница. Позвольте я представлю вас. Варвара Николаевна Оболенская. Штабс-капитан Федор Иванович Кошкин.
— Приятно познакомиться, — щелкнул каблуками Федор. В шашке не запутался — оставил ее горничной.
— Мне тоже, — улыбнулась барышня.
Федор посмотрел на нее внимательно. Невысокая, но симпатичная. Овальное лицо с курносым носиком, большие серые глаза. Лоб высокий, упрямый подбородок. Густые волосы с рыжинкой, конопушки возле носа… Одета небогато, но со вкусом. Строгого покроя платье с рукавами до запястий и воротником под горлышко выразительно обрисовывает фигуру. Весьма достойную, к слову.
— Она тут, конечно же, случайно, — хмыкнул в голове Друг. — Мимо проходила и зашла на огонек. Быстро на замену подогнали.
— Я вас видел где-то, — произнес Федор, не обратив внимания на реплику. — А припомнить не могу.
— Приходили к нам в библиотеку, — улыбнулась Оболенская. — Я вам книги выдавала.
— Вы о сем потом поговорите, — прервала их Полина. — А сейчас прошу к столу. Кушанья остынут.
Предложение нашло отклик. Мужчины помогли дамам занять стулья, сели рядом. Федор оказался подле с Оболенской — кто бы сомневался? Потекло привычное застолье. Пили за успех господ изобретателей, офицерский чин и должность Кошкина, за прекрасных дам. Федору в который раз пришлось рассказать о бое на границе. Хоть старался говорить он кратко, опуская страшные подробности, дамы ойкали и закатывали глаза. Лишь Варвара не выказывала чувств, только пристально смотрела на рассказчика. И в глазах ее мелькало нечто непонятное — то ль восторг, то ли уважение, то ли все разом. Отвлеченный разговорами, Федор на какое-то время оживился и забыл о потере. Но потом снова накатило: он ушел в себя и замолчал. Полина показала на него глазами подруге.
— Федор! — окликнула Алевтина. — Вы задолжали мне романс. Не хотите спеть? И Варвара вас не слышала.
— А? Что? — очнулся Федор. — Романс? Я сейчас.
Он встал и подошел к пианино. Сел на табурет и откинул крышку инструмента. Пробежался пальцами по клавишам и запел негромко:
Потемнеет серебро, померкнет золото,
Поизносятся и вещи, и слова.
Из альбомов улыбнется нежно молодость,
Из-под плит проглянет тихая трава.
Все на свете перемелется, век сменится,
Пронесутся годы, словно с горки вниз.
Только ты, душа, суровой жизни пленница,
Из меня, как из темницы, смотришь ввысь…[106]
Он ударил по клавишам и возвысил голос:
Душа болит, а сердце плачет,
А путь земной еще пылит.
А тот, кто любит — слез не прячет,
Ведь не напрасно душа болит…
Внезапно голос его сорвался на сдавленное рыдание. Он замолчал и сгорбился над инструментом.
— Боже мой! — прошептала Алевтина. — Какая же я дура!
Рогов укоризненно посмотрел на нее и покачал головой.
— Извините, дамы, — Федор повернулся к столу. — Неправильный романс выбрал, печальный. Они, к слову, почти все грустные.
— Спой «Берега»! — предложила Полина.
— Он тоже печальный, — улыбнулся Федор. — Хотя есть одна хорошая песня про любовь, светлая и радостная. Даже удивительно. Слушайте!
Он обернулся к пианино и запел, тихо аккомпанируя себе:
Утро, неслышно ступает по крышам,
В доме своем, безмятежная, спишь ты.
В снах улыбаясь, в рассветном блаженстве,
Самая лучшая в мире из женщин…[107]
Голос его окреп и полился ровно:
Пусть тебе приснится, Пальма-де-Мальорка,
В Каннах, или в Ницце, ласковый прибой.
Или в Подмосковье, роща вдоль пригорка,
Только что бы вместе, были мы с тобой…
— Господи, как чудесно! — прошептала Варвара, прижав руки к груди. А Федор продолжал:
Дрогнув, твои распахнутся ресницы,
Радостно утро в глазах заискрится.
Губы проснутся, и после разлуки,
Мир, обнимая, раскинутся руки.
Пусть тебе приснится, Пальма-де-Мальорка,
В Каннах, или в Ницце, ласковый прибой.
Или в Подмосковье, роща вдоль пригорка,
Только что бы вместе, были мы с тобой…
Третий куплет Федор петь не стал — про голос «в дали телефонной» не поймут. Повторил припев, он встал и отвесил шутливый поклон. Слушатели зааплодировали.
— Вы бывали в Ницце, Федор Иванович? — спросила Варвара, когда он вернулся за стол.
— Не довелось, — развел руками Федор.
— А вот мне посчастливилось, — сказала Варвара. — В детстве, с родителями. Там такая красота!
— Что ж, посмотрим, — согласился Федор.
— Боюсь, что не скоро, — хмыкнул Куликов. — Мы теперь носители секретов. За границу не выпустят.
— Придется обойтись рощей в Подмосковье, — улыбнулся Федор. — Не возражаете против рощи, Варвара Николаевна?
— Меня и Упа устроит, — ответила Оболенская. — Если будете у нее петь.
Все рассмеялись.
— Господа! — объявил Федор. — Прошу меня извинить, но хотел бы откланяться. Устал. Долгая дорога, много впечатлений.
— Мне тоже пора, — поддержала Варвара. — Завтра рано вставать.
— Федор вас проводит, — поспешила Алевтина. — Так ведь, господин штабс-капитан?
— Почту за честь, — поклонился Федор…
— Может, не стоило приглашать ее сегодня? — спросил Рогов у жены, когда Кошкин с Оболенской вышли из гостиной. — У Федора рана на душе.
— Варвара ее быстро излечит! — фыркнула Алевтина. — Уж я-то знаю. Федор ей давно нравится. Еще когда мастеровым в библиотеку приходил, заприметила.
— А теперь, когда он офицер со ста тысячью рублей капитала, так и вовсе сгодится! — хмыкнул Куликов.
— Николай! — укоризненно сказала Полина. — Какой ты меркантильный!
— В чем я не прав, дорогуша? — развел руками Куликов. — К Федору невесты в очередь встанут, вернее, их родители. Дура эта Соколова, ох же дура, да простит меня Господь. Такого жениха упустить! Мечту барышень.
— Мечтать не вредно, — сказала Алевтина. — А кому приспичит, пусть вышивают крестиком.
— Что за странные слова, дорогая? — удивился Рогов. — Где ты такого набралась?
— От Федора, — ответила жена. — У него часто выскакивает.
— Необычный он человек, странный, — согласился Рогов. — Но какой же умница и храбрец! Как он с германцами разобрался! Я бы так не смог.
— Смог бы, — не согласилась Алевтина. — Я тебя хорошо знаю. Влез бы непременно. Хорошо, что этого не случилось, — она перекрестилась. — А за Федора не волнуйся — он теперь в надежных руках…
На улице Федор предложил спутнице взять извозчика, но Варвара отказалась.
— Мне недалеко, — сказала, улыбнувшись. — Да и моцион полезен. Много ела — вкусно было. Пешком пройдемся.
«Хорошо, что не стал забирать шашку», — подумал Федор и сказал галантно:
— Позвольте предложить вам руку?
Спутница не отказалась. Так, под ручку, они и двинулись улицей.
— Скажите, Варвара Николаевна, — начал Федор разговор. Не молчать же? — Оболенские — княжеский род?
— Да, — ответила спутница. — Но я лишена титула по решению главы рода. Так что не княжна.
— Извините, — смутился Федор.
— Пустое, — сказала Варвара. — Я сама этого захотела. Отказалась выйти замуж за навязанного мне жениха.
— Не понравился?
— Еще как! — фыркнула она. — Потасканный развратник, но зато с сильным даром. Вот глава рода и требовал покориться. Я же уперлась — ни в какую! После этого и изгнали.
— Не жалеете?
— Ни минуты. Пусть меня лишили титула и содержания, но зато я вольный человек — что хочу, то и делаю. Что меня ждало в ином случае? Пустая светская жизнь, надоевшие рожи, нелюбимый муж. У меня имеется небольшой дар, Федор Иванович, — она остановилась, сняла ладошку с его руки и зажгла над ней светящийся шарик, который тут же развеяла. — Ничего особенного, но у женщин в родах и такое редкость. Потому их выдают замуж за мужчин с даром с целью получить будущих Осененных. Только я им не корова, чтоб породистых телков рожать!
Она фыркнула и вновь взяла Федора под руку.
— А дамочка-то с характером, — раздался в голове Федора голос Друга. — Держись с ней настороже!
— Расскажите, как убили германского мага? — попросила Оболенская. — Я, признаться, не совсем поняла.
Федор рассказал.
— Сняли с него знак? — удивилась спутница. — Сразу? И при этом уцелели?
— Тряхнуло будто током, — признался Федор.
— И все? А потом? Что-нибудь заметили за собой?
— Ничего, вроде, — сказал он. — Разве что… Сон в ночь после боя приснился. Будто бы германский маг бросает в меня огненные шары. Убежать некуда. Но меня словно кокон окутал и шары от него отлетают. Так было странно, что проснулся.
— Цвет кокона помните? — спросила Оболенская. — Голубой, фиолетовый, дымчатый?
— Серебристый, вроде.
— Серебристый? — удивилась она. — Вы уверены?
— А я, как он появился, посмотрел. Развернул для этого. Что за диво? Изнутри прозрачный, вижу все, а снаружи — будто зеркало.
— Зеркало? — удивилась Оболенская. — Федор Иванович, идемте к фонарю!
Под столбом она отпустила его руку, склонилась и стала шарить по земле взглядом. Нашла, что искала, присела и подняла камешек.