Два часа спустя, генералы и предводитель, оставив гостей веселиться, поднялись в кабинет хозяина. Там сели в кресла. Лакей подал им бокалы с коньяком.
— Что это было, Алексей Александрович? — спросил губернатор, пригубив ароматный напиток. — Я о казусе с барышней.
— Проявление дара, — ответил предводитель. — У нашего героя он чрезвычайно сильный.
— Да уж! — согласился губернатор. — В этой барышне пуда три. Он же ее словно перышко… Но откуда дар? У приютского сироты?
— Я сейчас вам кое-что покажу, — сказал предводитель и велел лакею: — Тимофей, подай мне иллюстрированный Гербовник. Том, что на букву «Л».
Лакей достал из шкапа и принес ему толстую книгу в сафьяновом переплете. Предводитель стал ее листать. Найдя нужное, поднял взгляд на гостей.
— Глядя на Кошкина, все не мог понять, на кого он похож. Но потом вспомнил. Смотрите! — он протянул книгу губернатору. Тот взял и стал разглядывать фотографию, напечатанную на странице. Затем передал книгу начальнику завода. — Как одно лицо, — сказал предводителю. — Удивительно.
— Согласен, — подтвердил Кун. — Значит вы считаете…
— Светлейший князь Лопухин-Демидов, Николай Петрович, — подтвердил предводитель. — Ныне покойный. Я его хорошо знал. Блестящий был офицер, Осененный с даром кинетика. Очень сильным, к слову. Не красавец, но женщинам нравился. Он ими тоже не пренебрегал, — Алексей Александрович улыбнулся. — В 1886 году, когда Кошкин появился на свет, был в самой силе. Как раз в то время с Николаем Петровичем и случился скандал — стало известно о его связи с родовитой дамой. Имя называть не стану, но, поверьте, шум был большой. Князь даже оставил Москву и переехал в имение в Киевскую губернию. Его возлюбленная постриглась в монахини. Говорили, что плодом их любви стал мальчик, но его никто никогда видел. До сегодняшнего дня.
— Вы уверены? — спросил Кун.
— Какие могут быть сомнения? — развел руками предводитель. — Одно лицо, один и тот же дар. А образование, о котором вы сказали? Три иностранных языка, замечательный изобретатель. Это, к слову, родовая черта Демидовых — великолепно разбираться во всем, что связано с железом. Полагаю, мальчика сохранили, дав ему отличное образование. Скорей всего, жил за границей. Признать его сыном князь не успел — скончался два года тому. Состояние перешло к родственникам, Кошкин оказался не у дел и стал пробиваться сам. У него это великолепно получилось.
— М-да, — сказал Кун. — Предположить не мог, что под моим началом окажется светлейший князь.
— Бастард, — уточнил предводитель. — Титула у Кошкина не имеется. Но не удивлюсь, если появится в скором времени. С таким-то даром! Только попрошу вас, господа, — он поднял палец. — Никому ни слова! Не стоит возбуждать лишних пересудов. Если Кошкин не хочет говорить о своем происхождении, значит, у него имеются причины.
Оба генерала кивнули. А виновник торжества, не подозревая о том, куда его только что записали, в это время сидел за роялем. Дамы попросили развлечь публику, пока лакеи убирают столы, готовя зал для танцев. Аккомпанируя себе, Федор пел:
То ли цвет черемух, то ли снег посыплется
На каштановые волосы твои.
Скоро время, зверь невидимый, насытится
И уйдет, оставив сердце без любви.
Потемнеет серебро, померкнет золото,
Поизносятся и вещи, и слова.
Из альбомов улыбнется нежно молодость,
И окажется, душа еще жива…
В этот раз у него выходило совсем не грустно. Впервые со дня возвращения в Тулу на сердце у Федора было спокойно и хорошо. «Шарман! Шарман!» — шептали окружившие рояль барышни, бросая неприязненные взгляды на Варвару. Та стояла ближе всех к кавалеру и, опершись на крышку рояля, не отрываясь, смотрела на него. А Федор пел:
Душа болит, а сердце плачет,
А путь земной еще пылит.
А тот, кто любит — слез не прячет,
Ведь не напрасно душа болит…
Глава 16
Мольтке[114] вошел в кабинет и щелкнул каблуками.
— Гутен таг, Ваше Императорское Величество!
Вильгельм не ответил. Как стоял у окна, заложив руки за спину и глядя за стекло, так и остался на месте. Это молчание и поза императора красноречиво говорили об отношении к посетителю. Мольтке застыл у порога. Чего-то подобного он ждал, поэтому не смутился. Император выказывает гнев, нужно потерпеть.
— Проходите, граф, — сказал Вильгельм после долгой паузы. Он повернулся и пошел к столу, где устроился на стуле. — У меня для вас новости — плохие. Россия провела консультации с союзниками. Они договорились принять меры против нас в связи с инцидентом на границе. В частности, сократить поставки продовольствия и стратегических материалов. Это повод для Британии и Франции нас ослабить, чем они воспользовались. Вы же уверяли, что добьемся обратного! — он стукнул кулаком по столу. — Получив казус белли, заставим русских нарастить поставки, да еще по выгодным ценам. Как это понимать?
— Ваше Императорское Величество… — начал Мольтке.
— Помолчите, граф! — рыкнул император. — Я еще не все сказал. Союзники заявили, что готовы отказаться от намеченных мер при условии, что мы компенсируем России нанесенную ей обиду. Русский царь, получив поддержку, обнаглел настолько, что потребовал отодвинуть границу на запад. Отдать России Белосток, Августов и Бяла-Подляску. Представляете? Не вступив в войну, понести потери в территории. Это неслыханно!
— Отдавайте, Ваше Императорское Величество, — сказал Мольтке.
— Что?! — побагровел Вильгельм. — Вы в своем уме?
— Территории мы возьмем обратно, — заверил Мольтке. — В считанные дни. Русские зря их требуют. Уходя, мы оставим им пустыню. Вывезем все ценное, уведем людей. В оставшееся до войны время они не сумеют создать там прочную линию обороны — нет людских ресурсов. А вот коммуникации растянут. Поддержать пути подвоза в безлюдной местности сложно. Придется насыщать ее войсками, ослабляя первую линию. Так что пусть радуются. Поставки нам важнее. Мы оставим Антанту в дураках, ведь она ждет другого.
— А престиж? — окрысился император. — Над нами посмеются.
— Rira bien, qui rira le dernier[115], — сказал Мольтке по-французски.
— Вас послушать, так, что ни делается, все идет во благо империи, — пробурчал Вильгельм. — Не уводите разговор в сторону. Я еще не получил от вас внятные объяснения о причинах провала инцидента. Почему германский полк не сумел захватить русские позиции у Гродно? Их оборонял батальон, понесший потери от огня нашей артиллерии. Однако мы не справились.
— Я как раз пришел об этом рассказать, — сообщил Мольтке. — Разрешите?
Вильгельм кивнул. Мольтке подошел к столу, раскрыл принесенную с собой папку и выложил перед императором фотографию.
— Кто здесь? — спросил кайзер, рассмотрев снимок. — Казаки? Ружья у них странные.
— Это пулеметы, — сообщил генерал. — Диск сверху — это магазин. Судя по размеру, емкостью патронов в тридцать-сорок. Их и применили на границе. Накануне инцидента в Гродно поступила партия этих пулеметов. Привезли с Тульского оружейного завода. Вместе с пулеметами прибыли инструкторы для обучения солдат. Их и перебросили на границу неожиданно для нас. Уцелев при обстреле, инструкторы заняли траншеи, где и встретили огнем атаку кавалерии. Пики с саблями против пулеметов… — он развел руками.
— Откуда это? — спросил Вильгельм, ткнув пальцем в снимок.
— В Гродно у нас есть агент — владелец фотографии. Поставляет ценные сведения. Эти казаки, освоив пулеметы, снялись с ними. Мы же получили сведения. К сожалению, поздно. Агент переправлял ее через контрабандистов, на что ушло время.
— Ладно, пулеметы, — согласился Вильгельм. — А русский бомбомет, разбивший нашу батарею?
— Бомбомета не было.
— То есть как? — удивился кайзер. — Мне докладывали.
— Мы провели расследование. Стреляла русская пушка, не подавленная нашими артиллеристами. Офицер, командовавший ими, испугался ответственности, вот и выдумал бомбомет. С его слов, батарею буквально засыпали снарядами, все произошло в считанные минуты. Не существуют бомбометов, способных стрелять так быстро, да еще так точно. Их нигде не разрабатывают. А вот пушка может. Она и открыла ответный огонь. Виноват в том командир нашей батареи. Я отдал приказ его строго наказать.
— А еще русский офицер застрелил фон Шпонека, — сморщился Вильгельм.
— Гауптман недооценил противника. Подпустил его вплотную. Посчитал, что раз он маг… Русские хитры и изворотливы. Фон Шпонек — жертва собственной ошибки.
— Русские газеты пишут, что обороной командовал техник, получивший офицерский чин накануне инцидента.
— Пропаганда! — покрутил головой Мольтке. — Чтоб вчерашний штатский дрался столь умело… Были там другие офицеры, это несомненно. Только роль их решили не выпячивать. Русским выгодно писать о герое-одиночке. Дескать, если он так смог, то на что способны кадровые офицеры? Мы имеем сведения: батальоном на границе командовал подполковник Чуденцов. Это он возглавил оборону, и сумел ее организовать. Все равно б не продержался, но оплошность допустил фон Притвиц. Не стоило ограничиваться атакой кавалерии, а затем звать фон Шпонека. Следовало бросить в наступление пехоту, та бы смяла русские порядки. Оберст-лейтенант зря потратил время, что недопустимо на войне.
— Он заплатил жизнью за ошибку, — сказал Вильгельм. — Вы, надеюсь, извлекли из этого урок?
— Несомненно. Этот случай будут разбирать на тактических учениях.
— Эти пулеметы нам чем-нибудь грозят? — кайзер указал на фотографию.
— Сомневаюсь. Легкое оружие, которое применили только раз. Да, удачно, но это ни о чем не говорит. Опытные образцы. На доводку их уйдет немало времени. Русская промышленность и технические кадры не чета германским.