дым днем ускользала от нее все больше.
Луис нахмурился.
– Мистер Милле?.. А я – я теперь буду мистер Фрост? Айрис качнула головой.
– Вам придется пойти без меня.
– Не говори ерунды. – Луис искоса посмотрел на нее. – Впрочем, если не хочешь, я не стану настаивать. Останемся дома и будем разглядывать стенные панели. Вот весело-то будет!..
В дверь снова постучали, и выражение его лица мгновенно переменилось.
– Это наверняка Хант! – воскликнул Луис. – Я уверен, что его «Валентина»35 тоже приняли и что ваши картины будут висеть на лучших местах!
– Я открою, – вставила Айрис, которая стояла ближе всех к выходу. Открывая парадную дверь, она слышала, как Милле и Луис возбужденно переговариваются в гостиной.
Но на пороге стоял вовсе не Хант.
Это был ребенок, который удивленно моргал, глядя на нее. У него были большие, как сливы, глаза и светлые волосы, которые наискось падали на лоб. Одет он был в изрядно помятый матросский костюмчик, и выражение лица у него было на редкость серьезным и взрослым. Такие лица Айрис видела только у детей состоятельных родителей, которых она изредка встречала в парке, где они прогуливались со своими боннами и няньками. Сейчас Айрис едва не рассмеялась – лицо мальчугана было точь-в-точь как у школьного учителя.
– Добрый день, – сказала она, слегка наклонившись, чтобы их лица оказались на одном уровне. – Что угодно юному джентльмену?
Мальчик нахмурился.
– Там, куда пристал мой корабль… – Он наморщил лоб еще сильнее. – В доках, вот как это называется. В общем, там мне сказали, что пришлют мои вещи по этому адресу. Здесь живет мой папа. Он дома?.. Мама заболела, и меня послали к нему на пароходе с тетей Джейн. В пути меня немного укачало, но сейчас уже все хорошо. Тетя Джейн расплачивается с извозчиком там, на углу. Она ходит неверот… невероятно медленно, поэтому я ее опередил…
– Твой папа?
– Да, – ответил мальчик и, вытянув шею, заглянул вглубь коридора, где как раз отворилась дверь гостиной.
– Папа! – закричал он и, просияв, бросился в объятия Луиса.
Еще письма
Уважаемый мистер Рид!
Я несколько раз пытался застать Вас в магазине, но, по-видимому, попадал в нерабочие часы.
Для работы мне необходимо чучело собаки наподобие той пары, которую вы предоставили мне для моей «Изабеллы»36, но несколько меньшего размера. Лучше всего подошли бы породы бленхейм, йоркширский терьер и тому подобные. Сообщите как можно скорее, имеется ли у вас в наличии подходящее чучело, и если нет – сможете ли вы изготовить его в течение месяца? Плачу две гинеи, в том числе за срочность.
Айрис!
Очень жаль, что ты покинула мой дом в такой спешке. Я готов при первой же возможности объяснить тебе все.
Айрис!
Надеюсь, ты получила мое предыдущее послание. Здорова ли ты? Твоего ответа я не получал. Вынужден с сожалением констатировать, что ты пропустила сегодняшний сеанс. Сможешь ли ты позировать завтра, как мы договаривались? Кроме того, мне необходимо обсудить с тобой один важный вопрос.
Если я вдруг чем-то тебя оскорбил или обидел, прошу меня простить.
Айрис!
Хозяйка пансиона утверждает, что ты отправилась на прогулку, но я видел в твоем окне свет. Мне не хотелось бы обвинять достойную леди во лжи, поэтому будем считать, что я ошибся. Надеюсь, ты понимаешь, сколь небезопасно оставлять горящие свечи без присмотра, и т. д. и т. п.
Сегодня ты снова не пришла в студию. Имей в виду – без твоих разбросанных где попало рисунков бедняжка Джинивер может скончаться от истощения.
Айрис!
Твое молчание начинает меня пугать!
Я был бы очень благодарен за любую возможность поговорить с тобой и обсудить создавшееся положение.
Посылаю тебе пакет твоих любимых глазированных трюфелей. Надеюсь, ты не станешь их выбрасывать.
Клод
За несколько дней Сайлас узнал об Айрис почти все. Он узнал, что она частенько покусывает кончик своего рыжего локона или разглаживает приколотую к лифу платья потрепанную атласную розетку, что она живет в женском пансионе на Шарлотт-стрит и что ее окно находится в мансарде с левой стороны. Во всяком случае, именно в этом окне вспыхивал свет вскоре после того, как она входила в подъезд.
Еще он узнал, что Айрис очень любит глазированные трюфели, которые она покупает в бакалее на Тотнем-корт-роуд. Чтобы стать ближе к ней, Сайлас тоже их попробовал, но конфеты ему не понравились – они были тошнотворно сладкими и к тому же липли к нёбу и зубам. Теперь Сайлас целыми днями торчал на Колвилл-плейс, следя за домом номер шесть, изо всех сил стараясь не думать о том, что может делать там Айрис. Иногда, впрочем, его защита ослабевала, и тогда он отчетливо представлял, как Луис яростно вонзается в ее нежное лоно, слышал серебряные бубенцы ее смеха и звук горячего дыхания. Сайлас, однако, старался гнать от себя эти мысли, потому что это была ложь, ложь, ложь… Айрис будет принадлежать ему и никому больше. Она уже принадлежит ему!
Когда-то Сайлас точно так же думал о Флик, но сейчас она казалась ему лишь мимолетным увлечением – чем-то несерьезным, что могло только отвлечь его мысли от подлинной красоты, которую он наконец-то отыскал, хотя на это и ушло много-много лет. Кроме того, Флик была слишком жадной. Он был к ней так добр и снисходителен, он даже прощал ей заигрывания с сыном владельца фарфоровой мастерской, но она отплатила ему черной неблагодарностью. Ради нее он копил деньги, откладывал каждую монету, которую богатые дамы Стоука платили за его черепа, а ведь расставаться с ними ему было не легче, чем с лучшими друзьями. И все же он продавал их, мечтая о том, что когда-нибудь у него появится достаточно большая сумма, чтобы они с Флик могли вместе убежать в Лондон. Однажды Сайлас даже показал ей свою коллекцию, но девушка подняла его на смех, а потом оскорбила, назвав сумасшедшим.
С Айрис он поведет себя умнее. Правда, бывали дни, когда Сайлас терял над собой контроль, и тогда ему казалось, что его любовь к ней – просто безумие и что Айрис его совсем не любит. Эти мысли лишали его сил и решимости, но каждый раз он утешался тем, что такое сильное чувство, как у него, не может остаться без ответа. Ему нужно только ждать – тихо, терпеливо, словно в засаде, пока она сама не упадет в его объятия. Правда, никакого плана у Сайласа пока не было, но это его не особенно тревожило. В конце концов, его план относительно Флик сложился сам собой, и ему оставалось только привести его в исполнение. Точно так же будет и с Айрис, в этом он был уверен.
Ну а пока он просто наблюдал за ней, изучал, запоминал, сопоставлял. Это занятие настолько увлекло его, что Сайлас почти перестал бывать в своей лавке. В мастерскую он и вовсе не спускался больше двух недель. Все заботы, дела, которые Сайлас когда-то считал важными, потеряли для него всякий смысл. Зачем, к примеру, ему витраж из крыльев бабочек? По совести сказать, у него с самого начала не лежала к нему душа, так зачем же утруждать себя, тратить зря время и силы?.. В конце концов он совершенно забросил работу над витражом; заготовленные для него стеклянные панели покрылись пылью, а крылья пойманных Альби бабочек высохли и превратились в прах. Сам мальчишка тоже куда-то запропастился: раньше, если он не заставал Сайласа дома, Альби оставлял в дверной щели тонкие щепочки – знак, что он приходил и что у него есть подходящий товар, но таких условных знаков Сайлас давно не видел. Похоже, мальчишке тоже наскучило собирать дохлятину и гоняться за бабочками, и он нашел себе какое-то другое занятие.
Единственным, что напомнило Сайласу о его ремесле, было письмо Милле. С трудом прочитав его по складам, он смял бумагу и конверт и швырнул в очаг. Можно подумать, думал Сайлас, ему нечем заняться, кроме как изготавливать для художника всякую ерунду. Нет, сэр, у него есть дела поважнее ваших картин!
А потом Айрис подала ему еще один знак. Она гуляла в Риджентс-парке, на лужайках которого еще виднелись кое-где отцветающие нарциссы. Сайлас незаметно следовал за ней и в конце концов нагнал возле озера. Айрис сидела на каменной скамье, о чем-то глубоко задумавшись, и Сайлас подумал, что в таком положении Айрис кажется еще более хрупкой и прелестной, а главное – не такой высокой. Единственное, что его немного огорчило, это то, что сегодня она была в платье с глухим воротничком, скрывавшим ее изысканно изогнутую ключицу.
Впервые за много дней Айрис не пошла с утра к Луису, а по ее опущенным плечам Сайлас догадался, что девушку что-то печалит. В руках у нее была сорванная ветром цветущая ветка яблони, и Айрис по одному отрывала от нее овальные розовые лепестки и роняла наземь. Эта картина вызвала у Сайласа такое глубокое умиление, что он почувствовал острую боль в сердце. Так, низко склонив голову, она сидела около часа, и Сайлас изнывал от желания подойти к ней, погладить по плечу, утешить, попробовать на вкус крохотные сверкающие слезы, капавшие с ее очаровательного подбородка на подол платья.
«Ты позаботишься обо мне, правда? – скажет она. – Ведь ты единственный, кому я действительно дорога».