Кость
Айрис лежит на полу в подвале под лавкой Сайласа, и он протягивает к ней руки. Она спускает с плеча ворот платья и мечтательно улыбается – совсем чуть-чуть, так что не видно даже зубов, но это, несомненно, улыбка. Но Сайлас не глядит на ее лицо. Она, такая же, какой он увидел ее в тот день, когда они впервые встретились на строительстве павильона Великой выставки, – изящная, причудливо изогнутая ключица, которая чуть натягивает тонкую белую кожу. Айрис кивает. Это означает: «Да, можешь ее потрогать». Сайлас сжимает тонкую кость пальцами, и она вдруг отделяется от тела, словно отрубленная мясником. Он держит ее в руке, подносит к глазам. Он в восторге. Такой красоты он еще никогда не видел!
Айрис кладет свою руку поверх его пальцев.
– Наконец-то ты сумела от него избавиться, – говорит Сайлас.
– Спасибо тебе, – отвечает она. – Ах, если бы я только смогла увидеть твои работы в Хрустальном дворце, я бы больше ничего не требовала до конца моей жизни. Ты настоящий гений, Сайлас!
Откуда-то доносится громкий стук, и она оборачивается.
– Не уходи! – просит Сайлас, но его уже грубо отрывают от нее, а сама Айрис начинает понемногу таять в воздухе. Кость в руке тоже исчезает. Стук повторяется – громкий, настойчивый, и Сайлас понимает, что сжимает в кулаке пустоту.
Он, однако, не спешит открывать глаза, продолжая наслаждаться чудесным сном. Впрочем, кто сказал, что это был сон? Он видел Айрис так ясно, что у него нет никаких сомнений: все это происходило в действительности. Она приходила к нему на самом деле! Не зря же она упомянула про Великую выставку. Айрис хотела подсказать ему, что он должен сделать дальше. Ну конечно!.. Он купит ей входной билет!
Стук в дверь продолжается, с улицы доносятся какие-то крики, но Сайлас, натянув на голову подушку, пытается еще раз насладиться гладкой текстурой изящной косточки.
– Сайлас! Я знаю, что ты дома! Открывай живо, дерьмо трусливое!
На этот раз он узнал голос Дельфинихи. Именно так она орала, когда в полночь вышвыривала из своего заведения упившихся до беспамятства клиентов.
Что ей от него надо?
Нахмурившись, Сайлас крепко закрыл глаза и попытался снова заснуть, надеясь увидеть продолжение сна. Что ему снилось, когда раздался этот дурацкий стук? Ах да!.. Айрис взяла его за руку, наклонилась ближе и сказала…
– Да открой же эту чертову дверь, мерзавец!
Но Сайлас только крепче зажмурился.
За последние дни ему не раз приходилось слышать, как стучатся в лавку клиенты. Ничего удивительного. До начала светского сезона оставалось совсем немного, до открытия Выставки – и того меньше, и Лондон был наводнен приезжими, каждый из которых жаждал приобрести у него какую-нибудь диковинку. Но Сайлас не открывал, и в конце концов клиенты уходил восвояси, брезгливо зажимая носы, чтобы не чувствовать поднимавшейся от куч нечистот вони. Там, среди отбросов, гнил и светло-бежевый спаниель с коричневым пятном на спине, к которому Сайлас давно утратил интерес.
В дверь ударили так сильно, что Сайласу показалось, будто весь дом зашатался. Интересно все же, что ей надо, подумал он. Что случилось, если Дельфиниха так старается? Да пусть она хоть в лепешку расшибется – он не откроет ни ей, ни кому-либо другому. Правда, он уже на несколько недель просрочил арендную плату, но это такие пустяки!.. Айрис считает, что он вовсе не обязан…
– Что ты с ней сделал, негодяй?! – завопила снаружи мадам. – Меня не проведешь, я знаю, что ты имеешь к этому какое-то отношение. В тот день, когда вы поссорились, ее нашли мертвой в сточной канаве. Черта с два она поскользнулась на камнях и сломала себе шею! И не надейся выйти сухим из воды, Сайлас. Марго была мне как дочь, и я добьюсь правды!
Последовал еще один мощный удар в дверь (каблуком, догадался Сайлас), после чего послышались удаляющиеся шаги.
Будь я проклят, если знаю, о чем болтала эта сумасшедшая баба, подумал он. Похоже, Дельфиниха совсем обезумела от джина и рома. А если Марго действительно окочурилась, что ж, туда ей и дорога! В конце концов, она была самой обыкновенной шлюхой, грубой и злоязычной, и ему ее ни капельки не жалко.
Отбросив подушку, Сайлас встал с кровати и, почесывая грудь, шагнул к своей полке с чучелами мышей – неподвижных, словно парализованных страхом. Глядя на них, Сайлас с удовольствием подумал о том, что созданная им композиция похожа на дагерротип, только хитрые оптические и химические преобразования были здесь ни при чем. Это он сумел остановить время, заставив каждого грызуна навеки замереть в той или иной позе. Нет, эти твари не сгниют, не испортятся, как голубка, которую он продал Фросту. Во всяком случае, произойдет это не скоро – он хорошо над ними поработал.
Мыши были самым первым увлечением Сайласа. Он делал чучела, одевал в крошечные платьица и покупал для них специальные кукольные подставки. Сейчас на полке стояло двенадцать мышей, и у каждой был свой собственный облик. Вот мышь-мельничиха в клетчатой юбке, вот мышь-торговка сладостями в капоре и со стеблем сахарного тростника в лапе, вот мышь-проститутка в шелковых юбках… Все они стоят теперь у него на полке, собирая пыль.
Он уже давно не любовался ими и сейчас начал с конца ряда. Последней на полке стояла маленькая Флик в мышином обличье – в лапах она держала крошечную фарфоровую тарелку. К ее голове Сайлас приклеил пучок ярко-рыжей шерсти, которую он выстриг из шкуры найденного где-то Альби дохлого кота.
Разглядывая мышь, Сайлас вспоминал тонкие, но сильные, загрубевшие от жара печей пальцы Флик, вспоминал их дружбу – ведь это была именно дружба, хотя они никогда об этом не говорили. Еще он помнил синяки у нее на лице и на ногах, которые переливались всеми цветами, от пурпурно-черного до изжелта-фиолетового. Он всегда очень переживал, когда видел, как отец Флик грубо, словно куклу, хватает дочь за руку, или когда прислушивался к звукам, доносившимся из покосившегося коттеджика, где она жила. Побои, которые Флик и Сайлас ежедневно получали от родителей, делали их похожими друг на друга (как, впрочем, и на большинство других детей), но он всегда придавал этому сходству особое значение. Он верил, что между ними существует Связь. Сайлас и его мать, Флик и ее отец… Каждая косточка в ее худом, избитом теле, каждый жест и каждый взгляд, казалось, взывали о помощи. «Спаси меня, Сайлас. Спаси, ведь здесь моя жизнь не стоит и ломаного гроша!»
И он спас ее. Он помог. Только благодаря ему Флик сумела вырваться из ада, в котором жила.
Джентльмен
На этот раз Альби повезло: он успел удрать из дома до того, как Нэнси спустилась в подвальную комнатку с намерением заставить его заняться постельным бельем. В последнее время мальчуган стал в притоне чем-то вроде прачки: он вытряхивал покрывала и стирал в огромном котле простыни, покрытые засохшими пятнами, похожими на слизистый след улитки. От уксуса и грубых щеток кожа у него потрескалась, и руки немилосердно щипало. Альби долго терпел, но вчера не выдержал и заявил глупой корове, что он теперь – настоящий натурщик и не может опускаться до черной работы, но Нэнси только расхохоталась и швырнула ему очередной тюк вонючих простыней.
Сегодня Альби был в синих замшевых бриджах, которые буквально на днях получил в награду у торговца поношенным платьем на Петтикоут-лейн за то, что в течение целого дня привлекал покупателей акробатическими трюками. Бриджи очень нравились мальчугану; во-первых, на коленках были большие красные заплаты, а во-вторых, на лодыжках они застегивались красивыми костяными пуговицами. Кроме того, он считал, что такие роскошные бриджи вполне соответствуют его новому статусу натурщика, и поэтому не несся как угорелый, а выхаживал важно, словно городские щеголи, и с отлично разыгранной надменностью приподнимал воображаемый котелок при встрече со знакомыми уличными торговцами.
– Разве я не говорил, что когда-нибудь стану настоящим джентльменом? – сказал он торговцу лимонами, но тот в ответ презрительно фыркнул.
– Это без зубов-то?.. Да таких «джентльменов» на базаре – пучок за пятачок.
Альби щелкнул пятками и слегка подпрыгнул.
– Скоро у меня будут прекрасные зубы из моржовой кости. Вот увидишь! – пообещал он. – А сейчас извини, я спешу по важному делу, – добавил мальчуган, поглядев на свои карманные часы – картонный кружок, привязанный к пуговице куртки обрывком шпагата. – Настоящий джентльмен должен быть пук… пунтуальным. Это значит, не опаздывать и не приходить раньше, понятно? В общем, пока, деревенщина рябая!
Торговец только головой покачал, а Альби двинулся дальше по направлению к Колвилл-плейс. Он широко расставлял руки, занимая, таким образом, почти полтротуара, и шел так, пока какой-то старик не стукнул его по запястью серебряным набалдашником трости.
– Смотри куда прешь, щенок!
Альби в ответ высунул язык. Сегодня ничто не могло омрачить его радостного настроения – ни свист ветра в прорехах куртки, ни тот факт, что бродячий кот, которому он привязал на шею кусок грязной веревки, чтобы, как подобает джентльмену, вести его перед собой вместо собаки, удрал еще на Оксфорд-стрит. Буквально через несколько дней должна была открыться Выставка, а это означало, что у сестры будет больше клиентов.
Как ни медленно он шел, до Колвилл-плейс Альби все же добрался слишком рано. Вспомнив, что он теперь должен быть «пунтуальным», мальчик озабоченно нахмурился. Буквально накануне он упросил Луиса рассказать ему об обычаях и привычках, которые отличают настоящих джентльменов, но запомнил только «пунтуальность», потому что слово было трудное. Альби несколько раз уточнял, что оно означает, и художник объяснил, что быть пунктуальным означает приходить точно в назначенное время, так как и опаздывать, и приходить раньше одинаково неприлично. «Пунтуальный, пунтуальный, пунтуальный…» – вполголоса бормотал Альби на протяжении всего сеанса (еще одно новое слово, которое означало время, в течение которого он должен был сидеть неподвижно), пока не запомнил его накрепко.