– Вы сказали, университеты и институты… – произнес Уайт. – Я полагаю, что вы имели в виду только нашу страну. А нельзя ли все-таки пригласить ученых из других стран?..
– Маркус, – резко перебил президент, – давайте не будем возвращаться к этой теме. В настоящее время это наше внутреннее дело. И пришельцы помогли нам оставить его таковым, поскольку прилетели только к нам.
– В Канаде тоже несколько приземлилось, – вставил Уайт.
– С Канадой мы договоримся. До сих пор у нас это получалось. Мне известно, что русские хотят присоединиться к исследованиям, но я против.
– Небольшое русское представительство, для видимости, могло бы быть полезно, – сказал министр обороны. – Если мы будем держать их на расстоянии, если мы оградим их от…
– Надеюсь, Уинстон, у вас на уме не то, чего я боюсь? – спросил президент.
– Мне пришло в голову, – начал Мэллори, – если нам покажется, что мы обнаруживаем нечто такое, что может нарушить баланс…
– А если мы на самом деле обнаружим нечто такое, что нарушит баланс, как вы говорите, и поделимся с ними, это будет означать лишь новый виток гонки вооружений. Кто-нибудь думает иначе?
– Я не сказал «поделимся», – возразил Мэллори. – Я сказал «для видимости». Чтобы спасти их национальную гордость.
– Я согласен с Уинстоном, – сказал Уайт. – Мы можем помочь сохранить лицо нашим друзьям.
– То, о чем вы сейчас рассуждаете, – это покровительство, – заговорил Хэммонд, до сих пор сидевший молча. – Они это сразу же почувствуют и откажутся. Это хуже, чем совсем ничего. Они ничего не смогут понять, потому что, если бы ситуация была обратной, они вели бы себя с нами точно так же. Так что ваш план никуда не годится. Мы должны либо играть в открытую, либо не играть вовсе. Или приглашаем их как равных, или все оставляем себе. Но надо иметь в виду: может оказаться, что делиться будет нечем. Вообще нечем. При всем моем уважении к доктору Аллену я смею предположить, что мы не найдем в чертовой штуковине ничего полезного.
– В таком случае, – рассудил Уайт, – не будет никакого вреда, если мы допустим к исследованиям русских. Наши взаимоотношения значительно улучшатся, а если ничего не обнаружим – это нам ничего не будет стоить.
– Маркус, – сказал президент, – вы предлагаете сыграть на преимуществах – а вам не кажется это опасным?
– Давайте не будем об этом, – предложил Мэллори. – Я сожалею, что вообще заговорил на эту тему. Просто мысль мелькнула в голове.
– Меня смущает, – сказал Уайт, – что наши друзья и союзники предлагают помощь, обещают сделать все, что только смогут. По-видимому, они вполне искренни…
– Я в этом не сомневаюсь, – перебил Хэммонд.
– Единственное, что я могу им сказать, – продолжил Уайт, не отреагировав на замечание Хэммонда, – что, может быть, мы обратимся к ним позже, поскольку в данный момент просто не представляем себе, с чем имеем дело.
– Я полагаю, – сказал президент, – надо все так и оставить. Давайте не будем пока о других странах и поговорим о нашей. Были небольшие волнения. Грабежи и поджоги в Чикаго, Нью-Йорке, Сент-Луисе. Есть еще какие-нибудь новости, Дейв?
– Ничего серьезного, – ответил Портер. – Нам повезло. Надо было подготовить страну. Надо было созвать прессу, когда «рой» на орбите начал распадаться. Надо было предупредить население.
– Ты все еще переживаешь из-за этого?
– Да, господин президент, переживаю, очень. Мы оплошали. Позволить НАСА обнародовать то скудное сообщение было попросту трусливо.
– Дейв, мы это обсудили…
– Да, знаю. И вы были не правы.
– Но ты же согласился с нами.
– Нет. Я был против. И даже несколько человек присоединились ко мне.
– Их было немного.
– Сэр, нельзя руководить работой прессы, опираясь на большинство при голосовании. Все вы знаете свою работу, но и я знаю свою. Ничего страшного еще не произошло, нам повезло. Очень надеюсь, что и завтра в этот же час я смогу сказать то же самое. Я боюсь религиозных волнений. Каждый сумасшедший сейчас проповедует. Евангелисты созывают молитвенные собрания. Каждая деревенская церквушка полна поющих и пляшущих людей. В Миннеаполисе группа хиппи второго поколения пыталась прорваться через полицейские кордоны. Они собирались сесть на взлетной полосе и устроить для пришельца, который там приземлился, демонстрацию своей любви.
– Не думаю, что стоит слишком тревожиться из-за таких мелочей, – сказал Хэммонд.
– Вокруг кипят страсти, – возразил Портер. – Кипят вовсю, но пока не выплеснулись. Я надеюсь, что их удастся как-то сдержать. Страсти самые разные. Это и подспудные страхи, которые могут выйти наружу, и религиозный экстаз, который может стать совершенно неуправляемым. Мы на грани чего-то такого, что может привести к уличным беспорядкам. Достаточно того, чтобы какой-нибудь компании рабочих в пивной надоели пляски восторженных фанатиков, приветствующих пришествие золотого века…
– Вы преувеличиваете, – сказал Хэммонд.
– Хорошо бы, – вздохнул Портер.
– Мне не нравится это настороженное ожидание, – заговорил Салливен. – По-моему, мы должны действовать. Что-то предпринимать. Показать людям, что мы, по крайней мере, хоть что-то делаем.
– Мы подняли Национальную гвардию, – сказал президент. – Мы послали исследователей.
– Это пассивные действия, – возразил Салливен.
– Беда в том, – произнес президент, – что любое наше действие может оказаться неверным.
Миннесотский университет
– Мисс Фостер позвонила и сказала, что вы хотели встретиться со мной, но никаких подробностей не сообщила. Она только намекнула, что речь будет идти о пришельцах. – Доктор Альберт Барр отвернулся от Джерри Конклина и обратился к Кэти: – Вы меня уверяли, что это не интервью для вашей газеты.
– Да, – подтвердила Кэти. – Это не интервью. А в подробности я не вдавалась, потому что Джерри сам все должен рассказать.
– Это меня беспокоит с тех самых пор, как случилось… – сказал Джерри.
– Расскажите, пожалуйста, что же случилось, – попросил Барр. – Начните с самого начала.
Он откинулся на спинку кресла и стал рассматривать своих посетителей с каким-то лукавым выражением. Он был совсем седой, но выглядел гораздо моложе, чем думала Кэти, и сложен был как футболист. В открытое окно кабинета доносился шум студенческого городка: звонкий девичий смех, громкая перепалка студентов, звук заведенного мотора и визг шин по асфальту. Заходящее солнце пробивалось сквозь ветки березы, украшенные ярким осенним убранством, и на окнах плясали светлые зайчики.
– Может быть, вы читали о машине, которую раздавило, когда у Лоун-Пайна приземлился первый пришелец, – сказал Джерри.
– Уж не ваша ли это была машина? – спросил Барр.
– Моя. Я остановился у моста и пошел ловить рыбу. Мне говорили, что в омуте под мостом водятся радужные форели…
Пока Джерри рассказывал, Барр ни разу его не перебил. Временами казалось, что он вот-вот о чем-то спросит, но он молчал.
Когда Джерри закончил, экзобиолог сказал:
– Вы знаете, я хотел бы уточнить несколько моментов. Но прежде всего скажите, пожалуйста, почему вы решили прийти ко мне? Чего вы от меня ждете?
– Меня мучают две вещи, – ответил Джерри. – Ощущение дома. Пришелец думал о доме или меня заставил думать о доме – почему? Зачем?.. Я и так и сяк кручу – нет в этом никакого смысла, не вижу я его. Я убежден, что он внушил мне мысль о доме. Такая мысль не могла возникнуть у меня сама по себе. А мысль была настоящая – не мимолетное впечатление – и долго не проходила. Как будто пришелец – или кто-то внутри пришельца – заставлял меня думать о доме.
– Вы хотите сказать, что он использовал телепатию?
– Я не знаю, что он использовал. Если вы думаете, что он говорил со мной или пытался заговорить, – этого не было. Наоборот, я пытался с ним заговорить. Глупо, наверное, но в тех обстоятельствах мне это глупым не казалось. Ведь я был неизвестно где, я ничего не понимал – и, естественно, хотел получить хоть какую-то информацию и выяснить, что происходит. И я постарался заговорить с ним, установить какой-то контакт. Я подозревал, что никакого контакта не получится, но…
– Вы не замечали у себя телепатических способностей?
– Никогда в жизни. За мной такого не водилось. Я вообще на такие темы не задумывался. По-моему, я не телепат.
– И все-таки он говорил с вами. Или вам показалось, что говорил.
– Доктор Барр, этого я не утверждал, – возразил Джерри. – Не было момента, чтобы мне показалось, будто пришелец со мной говорит. Не было никаких содержательных сообщений, ни слов, ни картин – ничего такого не было. Ничего похожего. Только ощущение дома, непреодолимое чувство дома.
– Вы уверены, что это чувство шло от пришельца?
– Откуда ж еще ему взяться? Даю голову на отсечение, что само по себе такое чувство возникнуть не могло. Для этого не было ни малейших оснований. Там было о чем подумать.
– Но вы сказали – две вещи. Что еще?
– Мне показалось, что пришелец – дерево. Или очень похож на дерево.
– Это когда вы узнали о целлюлозе?
– Нет, целлюлоза здесь ни при чем. Дело в другом. Просто было какое-то ощущение чего-то знакомого, когда я спрашивал себя: что это такое? И вот…
– Вы оканчиваете лесоустроительный факультет. И должны знать о деревьях очень много.
– Он влюблен в них! – вмешалась Кэти. – Иногда мне кажется, что он с ними разговаривает.
– Она преувеличивает, – сказал Джерри. – Но я на самом деле знаю о них достаточно много, и, пожалуй, можно сказать, что я их люблю, хоть это не совсем то слово. Есть люди, которые сходят с ума по зверюшкам, некоторые любят цветы, некоторые – птиц… А я люблю деревья.
– Вы недавно употребили слова «знакомое», «ощущение чего-то знакомого» – что побудило вас сказать именно так?
– Ну, наверное, так оно и было… Вероятно, я ощущал что-то знакомое, хоть в тот момент и не осознавал этого. Когда я попал туда, то страшно испугался – до смерти, до крика, хотя и не кричал. Но очень скоро – гораздо скорее, чем можно было ожидать, – страх прошел. Во всяком случае, прошел животный страх. Я был напряжен, словно заморожен, но страх исчез. Я даже стал осматриваться, но он меня выкинул.