Люди все совещались, время от времени кому-нибудь приходила в голову какая-нибудь идея, но никто так и не придумал ничего толкового. Все пребывали в тихом отчаянии.
Помощники шерифа, охранявшие стадион, задержали и взяли под стражу группу футбольных болельщиков, которые хотели проникнуть на спортивную арену с ящиком динамита.
В Пенсильвании пришелец сел на картофельное поле. Хозяин натаскал к нему под бок громадную кучу дров, облил керосином и поджег. Пришелец не возражал.
Лоун-Пайн
Салли, официантка «Пайн-кафе», принесла Фрэнку Нортону яичницу с ветчиной и присела за его столик поболтать. Дверь открылась, и в кафе ввалился Стиффи Грант.
– Иди сюда, Стиффи, – позвал его Нортон. – Садись, я тебя завтраком угощу.
– Как это благородно с твоей стороны, – сказал Стиффи. – Если не возражаешь, я тебя послушаюсь. Я ходил в лес смотреть наших пришельцев. Далековато, конечно, к тому же я пошел туда до рассвета, чтобы успеть до прихода туристов. А то они так мешают. Я хотел поглядеть, может, пришельцы начали почки выпускать, как тот, первый.
– Ну и как? – спросила Салли.
– Пока нет. По-моему, у них это займет немножко больше времени, чем у того. Но со дня на день могут начать. Они уже много понаделали тюков с этой белой дрянью. Не могу вспомнить, как она называется.
– Целлюлоза, – подсказал Нортон.
– Верно, – согласился Стиффи. – Так она и называется.
– С каких это пор тебя пришельцы заинтересовали? – спросила Салли.
– Не знаю, – ответил Стиффи. – Наверное, с самого начала, когда еще первый прилетел. Можно сказать, оказался замешан в это дело. Там была девчонка-журналист из Миннеаполиса, и в первую ночь я дежурил у телефона, чтобы она могла поговорить со своим шефом, когда вернется из лесу. Потом я же ей сказал, когда второй прилетел. Я как раз глаза продрал – поддатый был, – гляжу, летят. Прилетели и сели. Ну, подумал я, надо ей рассказать. Правда, боялся будить среди ночи, старый негодяй. Думал, попрет она меня. Но все-таки пошел. Ничего, обошлось, не поперла… А потом даже десять долларов дала. Она и тот парень с фотоаппаратом – хорошие были ребята.
– Хорошие, – согласилась Салли. – Да они все хорошие были. Жаль, что уехали. Конечно, и сейчас многие приезжают на малышей посмотреть. Иногда и к тем новым ходят… Но они не такие, как репортеры. Просто зеваки, бездельники. Иногда зайдут – кофе с пончиком или бутерброд, вот и все. Обедать не приходят и сдачу никогда не оставляют. Наверное, им кажется, что в таком тихом месте это ни к чему, тем более что покупают мало.
– Поначалу я каждый день ходил смотреть на пришельцев, – сказал Стиффи, – потому что, если бы у них что-нибудь произошло, я бы тотчас пошел девчонке рассказать. Наблюдать, значит, ходил. Так мне тогда казалось. А теперь я думаю, что дело было вовсе не в этом. Не это главное. Мне просто нравится на них смотреть. Я раньше думал, что это чужие твари и нечего им тут делать. А теперь не думаю. Они ведь как люди. Я их больше не боюсь, как поначалу. Я прямо подхожу к ним и кладу руку на бок – а шкура теплая, живая…
– Если ты собираешься завтракать, – перебил его Нортон, – то скажи Салли, чего тебе принести. Я уже тебя обогнал.
– Ты сказал, что заплатишь?
– Сказал.
– Фрэнк, а с чего это вдруг…
– Считай, что это был внезапный порыв, о котором я уже пожалел. Так что если не поторопишься…
– Ну тогда много оладий, к ним глазунью из пары яиц, – сказал Стиффи. – И если есть, пару сосисок. И пожалуй, еще несколько кусочков бекона и пару кусочков масла…
Где-то в штате Юта
– Если эти ученые засранцы не поторопятся со своими дурацкими инструментами и не успеют поставить все как надо – солнце зайдет, и ни фига с их экспериментом не получится, – сказал сержант.
– Они хотят сделать все как надо, – ответил полковник. – Им нельзя ошибиться. Надо, чтобы получилось с первого раза, второй попытки не будет. Может быть, вам так не кажется, сержант, но это задание чрезвычайной важности. Из самого Вашингтона. Поэтому все должно быть тип-топ.
– Но, сэр, вы только посмотрите, что они делают! Нацелят свои камеры, поглядят в них, снова нацелят… И так уже несколько часов! Словно старые девы на прогулке. Нарисовали мелом крест у пришельца на заднице, прицелились… Я же сам это ружье наводил и знаю, что прицел точный. Пришелец ни разу не шевельнулся – чего ж тут еще проверять? И почему ружье? Почему не попробовать что-нибудь посерьезнее? Вряд ли будет толк, если кинуть пулю тридцатого калибра такой дуре. Это ж ей как укус комара!
– Если честно, сержант, – сказал полковник, – я сам удивляюсь. Но в приказе именно так. Даже точнее: тридцатый калибр со ста ярдов. Только это – и больше ничего. Должно быть ружье тридцатого калибра, сто ярдов и чтобы все камеры и приборы стояли так, как хочется этим джентльменам…
Он прервал разговор, увидев, что к ним подходит один из ученых, до сих пор возившийся с камерами.
– Можете начинать, полковник, – сказал он, подойдя ближе. – Только перед выстрелом проследите, пожалуйста, чтобы в радиусе по крайней мере двухсот ярдов никого из людей не было. Не исключено, что будет серьезный ответный удар.
– Надеюсь, ваш электронный прибор сработает? – спросил сержант. – Ружье выстрелит?
– Несомненно, – невозмутимо ответил ученый.
– Давайте, сержант, убирайте людей, – распорядился полковник. – Надо поскорее кончать с этим делом.
Сержант пошел, на ходу выкрикивая команды.
– Камеры готовы? – спросил ученый техника-оператора.
– Закрутятся по той же команде, по которой выстрелит ружье, – ответил оператор. – Чертову прорву пленки намотал. Эти камеры ее просто-таки жрут.
– Полковник, – сказал ученый, – нам тоже пора уходить.
Пришелец стоял неподвижно, как простоял уже много часов, на песке, согретом осенним солнцем. Крест, начерченный мелом, ясно выделялся на черной шкуре.
– Меня просто поражает, – сказал полковник, – как спокойно он стоял все время, пока мы тут вертелись, подготавливая выстрел. Он вообще знает о нашем присутствии?
– Я уверен, что знает, – ответил ученый. – Но у меня такое чувство, что это его совершенно не волнует. Он испытывает к нам что-то вроде пренебрежения.
Ученый повернулся лицом к пришельцу. Полковник последовал его примеру и крикнул:
– Сержант! Люди в укрытии?
– Так точно, сэр!
Сержант подал знак человеку из Вашингтона, тот поднял крошечный приборчик, зажатый в руке, и нажал кнопку.
Ружье выстрелило – и пришелец ответил ослепительной вспышкой, поглотившей ружье на треноге. Полковник прикрыл глаза ладонью – таким ярким был этот свет. Опустив руку, он увидел, что и ружье, и тренога раскалились добела. Вся конструкция медленно оседала на землю, а куст полыни возле нее рассыпался в пепел.
Полковник взглянул на пришельца. Тот стоял все так же, будто ничего не случилось, – только белого креста больше не было.
Вашингтон, федеральный округ Колумбия
Сенатор Дэйвенпорт расхаживал по комнате со стаканом в руке.
– Черт возьми, Дейв, – сказал он Портеру, – вы же там должны что-нибудь предпринять! Нельзя же сидеть и смотреть, как эти твари лезут нам на голову!
– Но, папа, – вмешалась Элис, – они вовсе не лезут на голову. Собственно, они вообще ничего еще не сделали.
Сенатор остановился, разглядывая дочь, потом рявкнул:
– Ничего не сделали!.. Они истребляют наши леса, они глотают лесные склады, они уже до автомобилей добрались…
– Ну да, – сказала Элис. – Старый, подержанный хлам, который какой-то торгаш собирался всучить не подозревающей подвоха публике…
– Этот торгаш заплатил за них немалые деньги, – перебил ее отец. – Он брал их для дела. Он освободил для них место на своей стоянке. Он, может быть, уже знал, кому их продаст, и рассчитывал на прибыль… Он честно заработал эту прибыль… А теперь?!
– Вы говорите, администрация должна что-то предпринять, – сказал Портер. – Но что, по-вашему, мы должны делать?
– Откуда я знаю, черт возьми! – заревел сенатор. – Я не президент и не советник президента. Если бы у меня и был для него совет, он бы меня все равно слушать не стал. Но я же не знаю, что происходит. И никто не знает. Вот ты пресс-секретарь – почему ты мне не говоришь, что происходит? Сколько информации ты придерживаешь?
– Нет у меня никакой информации, – возразил Портер. – Мне просто нечего сказать.
– А этот ваш советник по науке? Сколько у него людей, сколько миллионов он уже угробил на свои исследования!.. Как же это получается, что он до сих пор так ничего и не узнал? Я слышал, что сегодня армия проводила какой-то эксперимент с оружием. Ты мне можешь сказать, что из этого получилось?
– Я не знаю, – сказал Портер.
– Дейв, ну а если бы знал – хоть я уверен, что ты и в самом деле знаешь, – если бы знал, сказал бы?
– Может быть, и нет, – ответил Портер.
Сенатор повернулся к Элис:
– Вот видишь! Чего еще ждать от этой банды в Белом доме!
– Но Дейв сказал, что не знает, – возразила Элис.
– Он сказал, что, если бы и знал, все равно не сказал бы!
– Ты должен похвалить его за откровенность, папа.
– Откровенность! Какая это, к чертям собачьим, откровенность?! Это наплевательское отношение – вот что это такое! И самонадеянность!
– Мне очень жаль, что я показался вам самонадеянным, сенатор, – сказал Портер. – И жаль, что мне на самом деле нечего сказать. Постарайтесь простить меня. Дело в том, что вы сами знаете столько же, сколько и я. А что касается каких-то действий, которые надо предпринять, – Элис права. Эти твари, как вы выразились, не сделали пока ничего такого, что потребовало бы ответных действий. А если бы и сделали – что мы можем предпринять? Они, знаете ли, крупноваты для того, чтобы с ними ссориться. У меня есть подозрение, что попытка выгнать их может оказаться опасным предприятием, даже если бы и понадобилось их выгонять.