Возникшие в Новгороде былины и сказы о Николе Можайском сразу после Крещения Руси по всей земле распространились… Вспомни, как я сказывала тебе былину о новгородском купце Садко…
– Помню матушка, помню… Как заснул во время мира шумного с плясками подводными у царя морского купец новгородский Садко, а к нему во сне явился святитель Николай и повелел прекратить пир, ибо буря от него корабли топит и жизни людские уносит… Это я помню…
– А позабыл, Иван, что за погубленные человеческие жизни на море во время пира царя морского в честь купца святитель Николай дал Садко наказ строгий – построить в Новгороде собор Николе Можайскому… Садко, пообещав святителю Николаю, так и сделал: «Садко Божий храм соорудил во имя Миколы Можайского, кресты, маковцы золотом золотил…»
– Я-то, матушка думал раньше, что все церкви, которые и Садко, и другие купцы воздвигали, святителя Николая Мирликийского славили… Теперь у меня есть представление и о иконе святого чудотворца в ипостаси Николы Можайского… Правильно ты меня, матушка, всегда наставляла: век живи – век учись! Теперь я по иному перечитаю былины о богатыре Илье Муромце, тоже связанные с иконой Николы Можайского… Я же помню, как ты нам их читала, только теперь заново все перечитаю, когда глаза на Николу Чудотворца в ипостаси Можайского заново открылись…
– Ах, ты чудо мое, ласковое и нежное, умница моя… – великая княгиня обняла сына и вздохнула. – Конечно, для тебя старалась, рассказывая… А о Николе Можайском подробно не говорила, когда в Можайск на молебны ездили – думала, еще маленький, вот подрастет… А теперь вижу, не по дням, а по часам взрослеет и умнеет мой сынок ненаглядный, кровинушка моя, сиротинушка… Скоро станешь большим и сильным, как Илья Муромец – и любому соловья-разбойника в полон возьмешь, а если надо, то и голову открутишь, когда тот люд честной на дорогах грабить будет, против воли государевой идти… Верно?..
– Верно, матушка… Я буду стараться править так, чтобы честным людям весело жилось, а разбойникам худо на Руси…
– Илья-Муромец недаром сиднем тридцать три года сиднем на печи сидел в Муроме, силы накапливал для подвигов… Когда силы накопил, то слез с печи, поехал в Киев на службу богатырскую к великому князю Владимиру Святому – Красное Солнышко… В Киев-то ему надо было ехать через перекрестье двух главных стратегических дорог близ Можайска… Когда-то по древнему преданью через это перекрестье по дороге с юга на север – из Киева в Новгород – с апостольской проповедью прошел ученик Христа, святой Андрей Первозванный… А ко времени великого князя Владимира и богатыря Илью Муромца заросла эта дорога непроходимыми чащами, стала непроезжей для купцов, и в кустах прятались разбойники, что свистели по-соловьиному… Вот и расчистил от кустов и разбойников дорогу Илья Муромца, к тому же главного свистуна Соловья-разбойника полонил…. Может, не стал брать на душу грех убийства богатырь, откупился от него золотой добычей былинный Соловей-разбойник – кто знает?
– А что дальше случилось с золотой и жемчужной добычей Соловья-разбойника, которую взял у него Илья Муромец? Ты ведь не все мне досказала тогда, матушка… Конюший Овчина прервал твой рассказ на самом интересном месте… Принес донесение срочное из Тавриды от хана – и ты опечалилась… Уже не до былин стало, не до подвигов богатырских лихого Ильи Муромца… И что же потом случилось с Ильей в Киеве?
– А вот что случилось, сынок… Победив и полонив Соловья-разбойника, взял у того богатырь «казну золотую несчетную», добытую трудом неправедным, разбоем и душегубством. Насыпал три полные миасы жемчуга, золота и серебра и повез в Стольный Киев князя Владимира. И на радость православного люда решил в древней столице Руси возвести три церкви, причем одну возвел в честь Николы Можайского – доброго гения перекрестья стратегических русских дорог… Вот как об этом подвиге богатыря в те достославные времена поется в старинной русской былине: «Приезжает да Илья Муромец в Киев-град, и хочет строить здесь три церкви соборные: первую церковь Спасу Свет Милостивому, другую церковь Николе Можайскому, а третью церковь Георгию Храброму…»
– А Можайск, через который прошел Илья Муромец, стоял прямо на перекрестье двух дорог, матушка?
– Тогда поселенье у перекрестья торговых стратегических дорог, с севера на юг, и с запада на восток называлось по другому… Кто-то называл это место Голяд по месту обитания племени голядь, кто Гелоном, сожженном Дарием… Возможно, языческое божество Меченосца – Защитника Града гелоны-голяди перенесли из Глинска в Можайские земли… Есть темные древние предания, что племя гелонов есть ни что иное как литовское племя голядь… – Великая княгиня улыбнулась. – Совсем мать сына-государя запутала темными русскими и литовскими преданиями… Как не запутать, когда до сих пор до конца не ясно: как это деревянный Никола Можайский, о котором знали еще в Киеве при Владимире Святом во времена Крещения Руси и Новгороде времен купца Садко, оказался святыней города Можайска, название которого появилось в летописях во времена Смоленского князя Федора и первого Московского князя Даниила…
Они снова надолго замолчали. Иван был поражен: умная образованная матушка честно призналась юному сыну-государю, что не знает многого о Можайске и его главной святыне – а ему-то казалось, знает все лучше всех на свете. Иван боялся к тому же потревожить матушку, которая вздремнула в дальней зимней дороге. А как хотелось ему продолжить такой интересный разговор…
Только незадолго до въезда в Можайск матушка открыла глаза и с улыбкой заметила:
– Чувствую по твоим блестящим умоляющим глазам, что ты, Иван, весь извелся в ожидании ответов на свои вопросы о деревянном Николе Можайском… Не правда ли, сынок?..
– Как всегда, ты права матушка… – с тихой улыбкой на губах признался Иван-государь.
– Ну, чего же ты смутился – спрашивай!..
– У меня сложилось, матушка, странное впечатление, что на деревянного Николу имеют одинаковые права и литвины, и русские… А тут еще тайна из тайн о его корнях из времен сожжения Гелона Дарием… Гелоны-голяди создали Защитника-Меченосца своего града и перенесли его из мест своего обитания, в конце концов, в Можайские земли… Может быть и была в Глинске деревянная крепость со рвами, да только деревянная статуя Меченосца с защищаемым градом, если и была там когда-то, то все равно оказалась в Можае… Можай через эту деревянную святыню оказался значительно более Священным градом, чем тот же Глинск и другие города… Где-то в твоих давних рассказах промелькнуло, что святыню Николы Можайского литовские князья и воины неоднократно похищали из Можайска – то ли в Глинск, то ли куда-то еще западнее… Вот я, матушка и просил бы тебя, хотя бы коротко рассказать об этом…
– Должна огорчить тебя, сынок… Это совсем темные предания нашего рода Глинских времен ордынского мурзы Лексада и его сыновей-князей, которые служили великому князю Литвы Витовту… По преданиям, во время захвата татарскими войсками хана Едигея Можайска деревянного Николы в Никольской церкви уже не было… Впрочем, татарские воины почитали эту святыню и боялись Николы Меченосца, они никогда бы не подняли на него руку для святотатства… Говорят, что Едигей спалил тогда Можайск после своего набега только потому, что город лишился своего Небесного защитника, о котором он был наслышан…
– А почему же не было в Можайске деревянного Николы Меченосца? – спросил Иван с горящими от любопытства глазами.
– А потому, что литвины по приказу великого князя Витовта украли Николу Меченосца из Никольской церкви в Можайске…
– Украли Николу?.. – глаза Ивана округлились от ужаса. – И Никола Чудотворец не сбежал от воров?..
– В конце концов, все же сбежал, когда помог Литве одно большое дело сделать – выиграть Грюнвальдскую битву с немецким Тевтонским орденом… Для того и прихватили Николу Меченосца на решающую битву воины Витовта, чтобы одолеть магистра ордена Юнгингена… Слух ведь по всей земле прошел – когда-то Никола Можайский «угрел» в видении великого князя Дмитрия Донского перед походом на хана Мамая, переел самой Куликовской битвой… Вот, видишь, сынок, Никола Можайский вмешался в бой двух твоих прапрадедов и взял сторону московского предка твоего… Так и Витовту в союзе с двоюродным братом Ягелло помог Никола Можайский одолеть немцев в битве под Грюнвальдом…
– На чьей же стороне выступает Никола Можайский, раз он такой всесильный, когда дается в руки, а когда сбегает, как его не удерживай? Иногда мне кажется, матушка, что не князья Николу Можайского выбирают, а он – князей… Чью сторону возьмет – того и победа…
– Может, ты и прав, сынок… А из темных преданий времен нашего с тобой предка татарского мурзы Лексада и его сыновей, литовских князей, помогавших Витовту, похитить деревянного Николу из Можайска, до меня дошло только то, что после победы в Грюнвальдской битве икону Николы Можайского с почестями неслыханными провезли по всей Литве…. Какое-то время она стояла даже у нас в Глинске, предполагаемом месте сожженного царем Дарием древнего Гелона… А потом Николу тайно или явно – никто уже толком объяснить не мог – возвратили коим-то образом в Можайск… Вот и возникло новое продолжение старинной легенды: сбежал Никола от Витовта в свой родной Можай… В тот самый град Николин, куда мы с тобой едем… Считай уже приехали…
– Сколько же раз Николу похищали из Можайска, матушка?..
– Спроси чего-нибудь попроще, сынок…
– Значит, святыня Николы Можайского так дорога литвинам и даже полякам, что ее могут снова выкрасть из Можайска?
– Конечно, могут… Только, ты прав, Никола Меченосец сам выбирает князей и государей, которым он собирается помочь в их деле… Только многих князей и государей он готов наказать, а то и сжить со свету…
– Такой вот у нас с тобой, матушка Никола Чудотворец… Не поймешь толком – когда и кому поможет, а когда и кого к ногтю… – сказал с грустной улыбкой Иван-государь, въезжая в город.
Иван все же еще верил, что Никола Меченосец поможет матушке одолеть одолевшие ее тайные болезни, а несчастному братцу Юрию обрести дар слуха, речи и памяти. Но где-то подспудно в его душу, сознание закрадывалось то, в чем он боялся признаться даже себе. «Все хотят проявления для себя благодеяний и чудес от Николы Чудотворец – а о таких многочисленных мистических чудесах и избавлениях от болезней говорится всюду и везде, не только в Можайске… Только странным образом деревянный Никола из тысяч и тысяч к нему припадающих с молитвенными просьбами сам выбирает – кому и когда помочь… Не терпит давления ни духовных, ни мирских, тем более… Дает и отбирает благодать страждущим, как дается в руки врагам своим и сбегает запросто тот»