С тех пор митрополит Иоасаф и новый временщик, правитель Иван Бельский стали ненадолго «первосоветниками» государя Ивана. Надо ли говорить о недовольстве партии Шуйских… Но к их изумлению вернувшийся из Белоозера Иван Бельский не стал сводить со своими обидчиками счеты, легко перейдя через свои обиды и неприятности. Правление Бельского, начавшееся с умеренности и благоразумия, без опал и гонений, настроил народ на хвалу новой добродетельной власти и милостивого юного государя…
Как не радоваться было смышленому юному государю: возвращение к власти Ивана Бельского оказалось абсолютно бескровным переворотом, единственным случаем, во время правления временщиком, не ознаменовавшимися страшными казнями и новыми заслуженными и незаслуженными опалами. Дума во главе с Иваном Бельским решительно исключила правительственную практику прежнего временщика Ивана Шуйского жестокого преследования своих политических противников, чем заслужила привлечение на свою сторону многих граждан, как знати, так и простолюдинов.
Всему этому, как мог, содействовал добродетельный, энергичный митрополит Иоасаф, оказавшийся на горе иосифлянам-стяжателям ярым поклонникам опального философа Максима Грека. Правда, в ответ на послание Максима из тверского Отрочь монастыря, в котором тот опровергал тяготеющее над ним обвинение в жидовской ереси, тактичный митрополит писал не столь обнадеживающе, сколь достойно и уважительно: «Целуем узы твои, как единого из святых, но ничего не можем сделать в твое облегчение…». Тем не менее, ничего не обещая, митрополит Иоасаф сделал все возможное, чтобы облегчить положение опального Максима Грека: философу разрешили посещать литургию и причащаться. Против решения Собора 1531 года в отношении Максима митрополит Иоасаф, окруженный епископами-иосифлянами, освободить философа не решился…
Оказалось так, что именно Ивану Бельскому с братом Дмитрием и поддерживающему их митрополиту Иоасафу дано будет противодействовать злой татарской силе… Что раньше делал временщик-правитель Иван Шуйский со своими близкими боярами в свете набегов казанцев и угрозы нашествия крымчаков и турок? Хвалились друг перед другом своим терпением перед ханом Саип-Гиреем, мол, казанцы терзают русскую землю, а мы «не двигаем ни волоса» для защиты своей земли. Временщик и его бояре только мечтали о мире и покое государства, но не имели ни первого, ни второго, ибо, заключив мирный договор с Саип-Гиреем, видели его бесполезность и ущербность. Это был паралич власти временщика Ивана Шуйского: принимал извинения от крымского хана, что грабивший русские земли ханский сын Иминь не слушается отца и поступает самостоятельно. Новый временщик Иван Бельский решительно заявил, что извинения хана по поводу его сына – ослушника и грабителя – Москву и ее государя Ивана, именем которого он правит, он не примет… «Будем жестоко бить грабителей земли Русской» – пригрозил Иван Бельский, и его там услышали…
26. Ходатайства об опальных
Новые порядки пошли не только в боярской Думе, но и на митрополичьем дворе. Новый владыка Иоасаф, в отличие от старого Даниила, был не столько телом, сколько духом мощен, ведя жизнь строгую да подвижническую. Если старый митрополит гнал со двора разных челобитчиков, внимая лишь просьбам государя Василия, то новый владыка ни чем не отказывал челобитчикам и просителям, принимал их всегда сам и в каждое дело входил досконально, обо всем дознавался и докапывался.
Пришли к нему печалиться за опального князя Дмитрия, сына Андрея Углицкого, внука Василия Темного… Позабыли все о нем, и все сорок девять ужасных лет просидел в тесной темнице с 1491 года доныне, от ранней юности до глубокой старости, никому не нужный, один наедине с совестью чистой и Господом Богом. Все уже в Отечестве позабыли о несчастном узнике, сыне строптивого брата Ивана Великого. Не было до него дела старым государям и митрополитам, а Иоасафу до него нашлось дело. Решил Иоасаф печалиться за несчастного Дмитрия перед Иваном Бельским, а потом и перед юным государем, как ему самому челобитчики печалились… Многие печали доходили до сердца владыки…
Глава думы, статный, высокий, широкий в плечах боярин Иван Бельский выслушал владыку с почтением, склонив русую голову, умное его лицо осветилось грустью и печалью. Как никак, он один из немногих в правительстве понимал такт и понимание ситуации владыки. Ведь он мог бы пойти сразу к юному государю… Попробуй – откажи владыке в милости к глубокому старику, который не оскорбил ни его деда, ни его отца, старых государей, ни мать-правительницу.
– Имел-то всего несчастие родиться племянником самодержца Ивана Великого… А тому после стояния на Угре и окончания ханского ига надо было государство сильное возводить и истреблять силой вредную для Москвы систему княжеских уделов… – сказал Бельский. – Конечно, надобно освобождать несчастного старика…
Иоасаф усмехнулся и, нахмурив седые брови, сказал:
– Да куда он пойдет из темницы, которая для него домом стала. Пропадет в миру.
– Чего-то я не понимая, владыка Иоасаф… – недоуменно пожал плечами боярин. – Ты что же предлагаешь его оставить в темнице?.. А челобитчики за Дмитрия просят, небось, его освобождения…
– В том-то и вся суть… – задумчиво сказал Иоасаф. – Надо освобождать старика, а у него нет свободы выбора… Не приживется он в миру… Подумай пока об этом, Иван…
– Хорошо… – кивнул головой Бельский. – Только чувствую, есть что-то более важное, нежели судьба несчастного князя Дмитрия Углицкого… Неужели до нового митрополита не дошли челобитчики от княгини Ефросиньи и ее сына Владимира Старицкого?.. Если еще нет, тогда я сам готов печалиться за них перед митрополитом и юным государем…
Владыка помрачнел лицом и печально промолвил:
– Конечно, главные челобитчики были от Ефросиньи…
– Не больно-то их жаловал старый митрополит Даниил… Шуйские, вообще, их с порога гнали… – живо откликнулся боярин и пошутил. – Может, настало время их освободить, им-то есть что делать в миру… Не то что старику Дмитрию, света белого полста лет не видевшего…
– Вот я и мучаюсь над вопросом, может, опытный и хитрый владыка Даниил не зря гнал взашей просителей за Ефросинью с сыном? Может, и Василий Немой имел основания держать в заточении князя Владимира с беспокойной матушкой?.. Большие смятения могут произойти на престоле… Государь юн и неопытен… Главный претендент Владимир Старицкий еще моложе… Жаль мне их с матушкой, только еще более буде мне жаль земли Русской, коли смуты престольные и дрязги боярские пойдут после их освобождения… Вот я и пришел с тобой, князь Иван посоветоваться, как никак Ефросинья Хованская из старинного рода Гедиминовичей твоя родственница… Также и младенец несчастный Владимир… Чего будем делать-то…
После долгого молчания Иван Бельский сказал тихим голосом:
– Мой брат Семен требовал от меня освобождения Ефросиньи с сыном из ссылки…
– Семен?.. – ужаснулся Иоасаф. – Так ведь он, говорят в Москве, давно грозился навести на Русь крымчаков с турками…
– Мало ли что говорят… – усмехнулся боярин. – Не просто грозился, но и действительно наведет… И скоро, владыка, причём в интересах престола московского…
– Что-то не пойму я тебя, князь… Ты хочешь печалиться перед государем за виновного во многих грехах измены своего брата Семена, и за Владимира Старицкого одновременно?..
– Я хочу привлечь на свою сторону мудрого владыку, прежде чем печалиться за Семена и Ефросинью с Владимиром перед государем…
Иоасаф надолго углубился в свои думы, то мрачнея, то светлея ликом, затем, пожевав губами, приготовился к речи несуетной.
– Вот что, князь Иван, я думаю по этому поводу… Я исконный русский, люблю свое Отечество всем сердцем и государя юного люблю, надеюсь, как и ты, боярин. Желаю Отечеству и государю его долгоденствия, процветания и богатства. Ты видишь, я не отличаю государства от государя Иван, потому и хочу отвратить от него беду неминучую. А то беда над головами русскими висит. Раз ты сказал, что твой брат Семен не просто грозит встать во главе полков татарских и турецких и повести их на Москву – встанет и поведет… Не пойму я тебя, князь, как же можно печалиться перед митрополитом православным и государем Русским о прощении твоего брата Семена? Ведь он отступник и изменник. Ведь он грубство великое хочет сотворить с Русью, наведя туда неверных, с государем, посягнувши на престол…
– Да никто не посягает на престол Иванов… Так надо для обмана латинян, мечтающих столкнуть лбами турков русских, втянуть православных в крестовый поход против неверных…
– …Подожди, князь, я тебя не перебивал… Я с братьев Шуйских слово клятвенное взял не покушаться на престол, на жизнь юного государя Ивана… – видя, что Бельский уже открыл рот, чтобы что-то сказать, владыка грозным голосом напомнил. – Не надо перебивать, дай доскажу… – И, тяжко вздохнув, перевел дыхание.
Иван Бельский подумал: «Так и не узнает никогда, что это брат Семен с правительницей Еленой Глинской подтолкнули его с Василия и Ивана Шуйских слово клятвенное взять не покушаться на престол, на жизнь малолетнего Ивана… Вот братья и рады стараться – от казны злато с серебром отрывать, сосуды своим именем и именами предков своих подписывать… А ведь кто-то мудро в Крыму или Литве рассчитал… Вряд ли одни латиняне? Им только на турок православных натравить… Иудеи-мудрецы?.. Семен брату Дмитрию рассказывал о тайном советнике-старце, всех желающим заткнуть за пояс, и латинян и православных – ради благоденствия иудеев в той же Литве, Польше, Тавриде… Уж больно тонко мыслит для русских… Но партии Бельских, укреплению престола юного государя поход Семена с турками и крымчаками поможет… Только стоит ли доверяться и владыке, и Ивану-государю?.. Наломает дров владыка, коли всю правду с «походом неверных» узнает… Терпение и еще раз терпение… Ведь можно одним махом обыграть и латинян с турками, с татарами в придачу – и надолго отвратить тех же турок от земли русской… Только вот странная просьба Семена от лица иудея-советника хлопотать за Ефросинью и сына Владимира по их освобождению скорому… Шуйские и Даниил – ни в какую до переворота… Не пойму я хитрости иудейской – неужто так глубоко вдаль смотрят, чтобы раскачать престол… А мы все, Семен, я только жалкие пешки в их тонкой политической игре… Нет, уж пусть владыка Иоасаф сам решает, как быть с мятежной Ефросиньей и сынком престольным претендентом…»