– Знай одно, княгиня Ефросинья, никто не держит в Москве на тебя зла, и верим – ты не будешь зря гневаться и зла держать…
– Какой там держать! – сокрушенно воскликнула вдова. – Не было раньше нашей вины и не будет новой вины никакой… Поверьте, государь и первый боярин… Знай, государь, что молодшим против старших нельзя идти…
– Пусть будет так, княгиня… – ласково ответил Иван и улыбнулся двоюродному брату. – Будем дружить?..
– Будем, государь… – вяло промямлил тщедушный Владимир. – Ангелы мне шепчут во сне о любви к государю.
– Сынку все сны про ангелов снятся… – устало пояснила вдовая княгиня. – Сгиб батюшка его в темнице тесной… Царствие ему небесное…А сынок Андрея Старицкого ни в чем не виноват… Авось, Господь защитит сына, если отца Андрея не сумел защитить от наветов неправедных…
Бельский строго посмотрел на Ефросинью, недовольно передернул плечами и горько промолвил:
– Снова об обидах и наветах… Не надо, княгиня… Пусть Господь охранит твое семейство от зла и конца злого…
– Я на государей меча не точу… – усмехнулась княгиня. – И сыну не позволю… Нет на мне крови убиенных и могил погубленных, безвинная я и сынок мой безгрешен… Отец ведь Володимира, несчастный муж мой, тоже ведь ни в чем не виноват… Ну, ладно к святости и безгрешности пятна не пристанет – вот что хочу сказать… Одна у меня теперь забота – сынка вырастить… И нет у меня отныне никаких мыслей лукавых…
– Вот это славно, княгиня… – похвалил Ефросинью Бельский. – Я митрополита на твою встречу с государем приглашал… Да приболел владыка Иоасаф… Вот, а то бы попросил тебя, как многих просит, опальных, в своей опале сомневающихся: «Сотвори крестное знамение, отгоги духа лукавого, чтобы не навевал никаких мыслей лукавых на будущее».
– Как-нибудь потом… Сейчас чего-то от напряжения рука не подымается… – глухо вымолвила Ефросинья и почему-то погладила золотушного сынка по головке. – …Мы с ним теперь навсегда с нашим государем, как он, так и мы…
– Вот, это дело говоришь… – вторично похвалил вдову боярин. – Токмо, когда-нибудь придется сотворить крестное знамение…
– Государь один… А митрополиты еще поменяются… – еле слышно бросила Ефросинья. – Вот тогда и приму крестное знамение, если в цари возведут брата сынка моего…
– Царем Третьего Рима?.. – спросил Иван.
– Третьего, Третьего… – усмехнулась вдова. – Какого же еще?.. Ведь четвертому не бывать… Так пусть мой сынок в мыслях ангельских хоть или во сне побудет царем этого Четвертого Рима… Все равно ведь ему не бывать… Как учат святые отцы наши…
Не понравилась Ивану Бельскому прощальная усмешка черной строптивой вдовы Ефросиньи, а Иван-государь ничего не заметил. Искренне, великодушно расцеловался с братом – троекратно, по-русски…
28. Перед нашествием
Гонец московский не нашел Семена Бельского в Тавриде… Да и не мог найти его там… Сразу же после устранения Василия Шуйского-Немого он отбыл в Литву и Польшу, чтобы сказать дряхлому королю Сигизмунду, своему дальнему родственнику по роду Гедиминовичей – все готово для нашествия татар и турок на Москву.
Старец Сигизмунд в тепле и покое доживал свой век. Не хотел он перед смертью ввязываться в какие-то сомнительные военные авантюры, где его, короля Польского и Литовского, овеянного славой принятия ленной присяги прусского герцога Альбрехта Гогенцоллера и присоединения Мазовии к Польше, неведомые политические силы могли использовать, как жалкую пешку. Король-старец, мечтающий о крахе Московского государства с младенцем на троне, кожей чувствовал, что, ввяжись он сейчас в военные действия, не добьется ни славы, ни возвращения себе утерянных литовских земель, а будет всего трескучей игрушкой – шутом гороховым – в руках латинских и иудейских сил, подготовивших неизвестно для чего грандиозную провокацию.
Даже желание получить в Москве якобы пролитовское правительство во главе с партией братьев Бельских, Ивана, Семена и Дмитрия, не могло подвигнуть уставшего от войн короля на ощутимую военную помощь и финансовую поддержку беглого авантюриста-боярина. Впрочем, догадывался опытный король, что Иван Бельский добился встречи с ним только для отвода глаз. Здесь в Польше и Литве у него более важные и ответственные встречи с латинскими иерархами, такого уровня, что «не чета королю», как шутил усталый, доживающий век свой Сигизмунд.
Ведал король о тайных намерениях папы римского с его иезуитскими орденами, Венеции и Священной Римской империи втянуть Москву в длительную войну с турками, повести православных воинов на Константинополь в крестовом походе против неверных, тем более, что и его неоднократно пытались втянуть в эту военную авантюру. И эта бы страшная авантюра по бзику папы и иезуитов с богатеями венецианцами могла бы обойтись что Литве с Польшей, что Руси православной неисчислимыми жертвами: папа бы усеял трупами русских и поляков с литовцами весь путь до Константинополь, только посадил бы на трон Константина великого ни русского государя или польского короля, а какого-нибудь из своих кардиналов-иезуитов или латинских властителей-приспешников…
Знал король Сигизмунд и о намеченной тайной встрече Ивана Бельского с посланником папы в одном иезуитском монастыре на его земле. Ради этого он собственно и приехал из Москвы после скоропостижной смерти правителя Шуйского-Немого, являясь выразителем воли крымского хана Саип-Гирея и турецкого султана. Не нужен был пока дряхлый король Сигизмунд в намечающейся авантюре Бельского с показухой татаро-турецкого нашествия на Русь – в дальних планах Рима столкнуть лбами в «священной войне» против неверных православных русских и мусульман-турок… Впрочем, добившись долголетнего перемирия Литвы и Москвы еще во времена правительницы Елены Глинской и ее фаворита-конюшего, король не хотел перед скорой смертью новых потрясений на литовско-русских границах… Пусть турки с крымскими татарами проливают русскую кровь, а его увольте – и так скорое свидание с Господом измученного Глинскими, Шуйскими, татарами с казаками короля, скорее сибарита, чем воеводы…
Семен Бельский по молодости лет и врожденным свойствам характера и темперамента отпетого и опасного для многих авантюриста, не мог внушать доверия у короля и его сановников. Но королю было также бессмысленно мешать какой-то таинственной авантюре, боком касающегося его королевства, основной разворот которой должен был произойти на русской земле и укрепить, в первую очередь, близ престола московского партию Бельских. Король слабо разбирался в боярских войнах партий старых и новых временщиков, Шуйских-Рюриковичей и Бельских-Гедиминовичей, однако, положа руку на сердце, готов был бы видеть перевес и, тем более, абсолютное первенство на престоле московском своих соплеменников по крови Гедиминовичей…
Потому и дал старый Сигизмунд приют в королевстве неугомонному Семену Бельскому, бежавшему в Литву с соратниками после провалившегося своего заговора с Михаилом Глинским против фаворита правительницы Елены, всесильного тогда конюшего Овчины. А дальше – больше… Кто-то из латинских иерархов или иезуитов, наобещав ему кучу блестящих перспектив-приманок, нажучил беглеца-боярина подымать на Русь султана да хана крымского, вот и заметался тщеславный Семен между Турцией и Крымом…
«А литовские и крымские иудеи тоже, небось, не дремали, – размышлял Сигизмунд, – у них свои иудейские интересы укрепиться в Польше, Литве через потрясения христианского мира, что в Западной Европе, что в православной Руси, вызвав столкновение турок и татар с христианами… Вот и королю досталось какое-то таинственное место в иудейских планах, поверх генеральной стратегии папы Римского идти крестовым походом на турок, используя русское пушечное мясо, в первую очередь, а потом и польско-литовское, во вторую… А свою священную голубую кровь Рим, стало быть, проливать собирается в самую последнюю очередь, полагая, что до этого дело не дойдет при истощении Москвы, Вильны, Кракова…»
Действительно, с Запада на славянские народы незримо надвигалась страшная, черная туча – в Риме давно хотели испробовать самые действенные средства, чтобы укрепить власть папы в Польше, православной Литве и далее в русских землях, вплоть до Москвы. Зачем собирать легионы Рима, Венеции и Вены для похода на неверных турок, если можно использовать русских, литовцев и поляков в качестве главной ударной силы против Порты, спровоцировав поход неверных на ту же Москву, а в случае военного успеха и завоевания русской столицы – и дальше, на Вильну и Краков. Вот и готов конфликт всех христиан с турками-мусульманами. Вот и настанет время объединенного крестового похода под крестом-крыжом папы огромным христианским войском, невидимые стрелы которого будут пропитаны смертоносным латинским ядом для жестокого покорения Востока неверных…
Но король и его советники благоразумно заметили, что тщеславный амбициозный Семен Бельский с удовольствием берется за множество политических дел, не подъемных для одного человека, пусть безмерно энергичного, задиристого и беспокойного, наделенного талантом творить смуту. Потому и не слишком вовлекались в его грандиозные планы, словно зная, что черт ногу сломит в этих латино-иудейских хитросплетения, наложенных на внутренние силки и скрепы престольных устремлений партии временщиков Бельских-Гедиминовичей… Но и не мешали, скорее потворствовали Ивану Бельскому в тайных для Москвы его связях с иезуитами…
Снаружи иезуитского монастыря были видны только высокие с великолепной крепкой кладкой стены, без каких-либо признаков окон и ворот. Для непосвященных, для случайного взгляда казалось, что проникнуть в монастырь можно только через ворота выходившего на площадь костела с величественной римской архитектурой. А между тем для удобства тайных сообщений и контактов иезуиты соединили разветвленными подземными ходами собственно охраняемый вход в монастырь и глухие, тщательно скрываемы входы лабиринт – в различных близлежащих и далеких от монастыря домах, принадлежащих иезуитам. Вот в один из таких домов ввели Ивана Бельского, чтобы запустить в подземный лабиринт и, в конечном итоге, проведя через него, впустить внутрь монастыря для тайной встречи с самим посланником римского папы.