Хан смежил глаза и несколько раз щелкнул пальцами… В непростых тяжелых раздумьях произнес равнодушным голосом:
– Пусть будет по вашему… Раз деньги обещаны этим человеком, которого боятся короли… – Саип-Гирей перевел злой взгляд с князя на советника. – …Пойдем с турками на Москву под его данные обещания… Всю степь подымем… Азовцев, белгородцев, астраханцев, ногаев, азтороканцев возьмем… Князь ведь кроме одного обещания другое обещает – не ждут нас в Москве, ни сном, ни духом не ведают… А тут мы, всею степной силою… Как там с казанцами, Моисей…
– Потом о казанцах, великий хан… – твердо и спокойно сказал Моисей. – Для настоящего русского князя честь дороже жизни… Если хочешь, чтобы князь Семен был твои верным союзником – а ведь его ты хотел поставить во главе своего войска огромного, ему быть путеводителем на Москву – надо…
– Что надо? – рявкнул хан в бешенстве, уже не щелкая, а чуть ли не ломая пальцы.
– …Надо взять назад свои слова о моем бесчестии и лживости… – твердо промолвил Семен Бельский…
– Ну, что у тебя, Моисей, с казанцами получилось? Это сейчас гораздо важней… – Взъерепенился хан, но тут же покорно пошел на попятную. – Беру, беру назад, пусть будет князю мужественному услада на сердце… – Саип-Гирей подмигнул Бельскому одним глазом. – Путеводителем, говоришь, будешь… Пусть ведет будущий хозяин русского престола – для добычи татарской и турецкой великой и пленения неверных бессчетного, богатства обещанного… Ладно, говори, Моисей, про казанские дела… Как там казанцы – пойдут или будут мутить воду в своей округе только?..
Бельский был уже наслышан о происках и опасениях казанцев строптивого вероломного хана Сафа-Гирея… Ободряемый долговременным бездействием и нерешительностью временщиков московских, выдаваемых за осмотрительность и терпение, Сафа-Гирей в декабре 1540 года, обойдя Нижний Новгород, успел беспрепятственно достигнуть Мурома и даже попытаться осадить его. Только муромские воины под своими стенами не позволили хану сделать ни шагу вперед. Именно там по раннему предварительному сговору двух братьев Семена и Дмитрия, старший Бельский решительно остановил Казанцев и ударил по ним неожиданным выпадом из Владимира. «Казанцев надо отшить, как можно быстрее, от объединенного похода турок и крымчаков, для бить нещадно и в плен не брать!» – таков был уговор. И Дмитрий Бельский со своими полками вместе с верными касимовскими татарами царевича Шиг-Али нещадно истребляли той суровой зимой рассеянные толпы казанцев по мещерской и Муромской земле. Сафа-Гирей в одном из муромских сел чуть не попал в плен Дмитрию Бельскому, но счастье оказалось на стороне татарина…
– …Неудачная вылазка казанцев на Муром, когда хана Сафа-Гирея разбили в пух и прах, а самого чуть не полонили в снегах московские воеводы, увеличило число недовольных в самой Казани… – рассказывал Моисей.
– Еще бы, чему радоваться… – согласился хан. – …Когда чужие бьют, свои начинают бузить…
– До бузы еще не дошло, великий хан… – глухим голосом продолжил советник. – Только тамошние вельможи и знатнейший из них князь Булат, по нашим сведениям, уже снесся с Москвой, требуя, чтобы русские послали на Казань войско… – Иудей поморщился и усмехнулся. – А мятежные князья в это время убьют Сафа-Гирея или отдадут его в руки московских воевод… А тут еще князь Булат на каждом углу в Казани кричит, что Сафа-Гирей отнимает деньги и богатства у знатных казанцев и последнее и простолюдинов, и все это вместе с казной обещал вывезти в Тавриду… Это только возбудило ненависть народа к Сафа-Гирею… Поэтому я, ссылаясь с казанским властителем, и не торопился с требованием твоим именем, великий хан, выводить его войска на соединение с нашими… Тем более, предчувствуя, что Москва готова послать свои войска, вместе с владимирскими полками Ивана Шуйского на Казань… Есть несколько интересных задумок, как твоему войску прийти почти в пустую Москву, отославшую своих воевод на осаду Казани… Или же, наоборот, призвать князя Булата с отборным войском под наши знамена, а Сафа-Гирея с небольшим отрядом оставить в крепости… Осада Казани будет идти не один месяц, а тут твое войско, хан, появится у стен Кремля, когда его там никто не ждет – все силы брошены на Казань…
– В любом случае надо, чтобы лучшие отборные полки Казанцев участвовали в нашем походе с турками на Москву… – глубокомысленно заключил хан. – А попутно надо так устроить, чтобы, если уж не все русское войско, то его значительная часть отвлеклась на казанский поход… Вот, князь Семен, и поезжай в Казань и бери оттуда лучшие казанские полки и возвращайся с ними… – Хан подошел к Семену Бельскому и ласково положил ему руку на плечо. – …Ты же наш путеводитель… Мы тебя не временщиком, русским государем сделаем… Как звучит – царь-государь Семен Федорович Бельский?.. Неплохо, Моисей?
Иудей пожал плечами и холодно ответил:
– Возможно…
Возможно, у лидера иудейской партии и магистра иезуитского ордена были более обширные, далеко идущие виды на князя… Недаром один заикнулся о его всеевропейском месте в скором крестовом походе христиан на неверных турок, а другой хотел использовать втемную амбициозного талантливого князя из рода Гедиминовичей в интересах иудейской партии для покорения Востока для становления новой Иудеи.
Стоит ли говорить, что у князя Семена были собственные интересы партии Бельских…
Посланный Саип-Гиреем в Казань князь, действительно вел переговоры с враждующими друг с другом противниками Сафа-Гиреем и Булатом от лица крымского хана и турецкого султана. Только так замутил дело, что никто из казанских переговорщиков не знал толком, что делать им весной, когда двинутся на Москву крымчаки с турками. Но они твердо запомнили отговорку, предложенную Бельским, которой они всегда могут оправдаться перед ожидавшим их с войском ханом Саип-Гиреем: «Ждали под стенами Казани войска московского воеводы Дмитрия Бельского и полков владимирских князя Ивана Шуйского… Должны были по надежным сведением нагрянуть вот-вот».
Стоит ли говорить, что в интересах правящей партии Бельских по давнишнему уговору братьев Семена и Ивана с Дмитрием, посылать русские войска на Казань даже не замышлялось, хотя князю Булату было сообщено, что полки семнадцати городов русских идут на соединение во Владимир – под начало Ивана Васильевича Шуйского… Ведь не такой же простак глава правительства Иван Бельский, чтобы отдавать все сильнейшие полки своему главному противнику, который уже раз ссылал его в темницу на Белоозеро, только и радость от того, что не уморил там голодом, да и второй раз не прочь сослать – и с концами…
29. Нашествие
Тревожное выдалось ожидание перемен и потрясений зимой и ранней весной 1541 года на русской земле, от столицы до самых дальних ее окраин…
Бояре Ивана Бельского, обещая милость и поддержку ненавистнику Гиреев князю Булату с забвением черных дел минувшего, писали ему, что ждут дальнейших вестей из Казани о планах и действиях его и Сафа-Гирея. Такие же письма с требованием разъяснения ситуации получал и посол Кашин в Тавриде. Посол, наконец, сообщил, что никак не может найти князя Семена Бельского, чтобы сообщить ему о его прощении и о том, что он может явиться в Москву во дворец и Думу с прежними почестями простившего его государя для знаменитых верных слуг своего Отечества. Между строк Иван Бельский прочел – брат уже в поле!
Вот тогда-то Иван Бельский с двумя самыми ближними и доверенными, братом-боярином Дмитрием и дьяком Иваном Курицыным предложил государю Ивану съездить на место скорого сбора русских войск под Коломной. Предложение было высказано равнодушным будничным голосом, но сердце Ивана затрепетало – глава Думы общался не как с куклой на троне, а по-взрослому, как с настоящим государем, от которого если не все, то хоть что-то зависит в Русском государстве.
Они поехали в Коломну с небольшой свитой. Какое-то новое для Ивана, чрезвычайно сильное и трепетное чувство вдруг охватило его юную душу – то ли от начала скорой весны на излете исчезающего зимнего снежного торжества, то ли от начала новой поры отрочества с первыми взрослыми делами и неотложными вопросами. Где-то из-под растаявших на неярком солнце снегов и льдов уже выбивались островки травы и сырой земли, где-то прорывались блестящие на солнце слабые, чахлые ручейки, еще не набравшие полностью скорость и голосистость. Главное, что пахучий сырой воздух пьянил и будоражил кровь отрока, несмотря на холод и забвение сдающей свои позиции зимы под напором прорывающихся изнутри новых весенних сил.
«Как я остро ощущаю эту весну, как я не понимал этой прелести скорых перемен раньше, как дурен и нескладен был раньше, словно спал и спал, как медведь в своей берлоге… – мысленно улыбался своим весенним открытиям Иван. – …Нет, конечно же, как медвежонок, спал и готовился проспать всю жизнь под присмотром мамки и нянек, под боярским надсмотром и тяжелыми или лукавыми взглядами временщиков… Всю жизнь бездарно бы и проспал – до взрослых лет и до старости, если позволят надзиратели-временщики… А здесь весна! Нашествие весны начинается перед нашествием татар! Надо скорее расти, скорее меняться, чтобы прямо с этих мгновений весны делаться другим человеком – чище, звонче, яростней… Надо скорее расти и меняться, отбрасывая сон и пугливость, немоту зимнюю… Зима, сон, как смерть, позади, впереди новые перемены, испытания, но это чудо – жизнь, весна, свежее дыхание на сыром весеннем воздухе!.. Боже мой, я чуть не проспал начало весны, начало весеннего нашествия… Как стыдно было бы проспать нашествие, не почувствовав душою, кожей этого таинственного сырого вкуса воздуха, исходящего от приближения весны, утренней земли, небес, где весеннее солнце готовит зимнюю погибель… Как стыдно спать и чувствовать себя мертвой ничтожной куклой-младенцем, а не живым юным государем, не желающим проспать самое главное, может быть, в жизни… Потом ничего этого не будет, потом все будет другое – без чувства весны и обновления, словно маленькую куклу, становящуюся большой с глазами-стекл