яшками, по мере роста ее тряпичных ног и рук, будут одевать временщики в более просторные и блестящие одежды… И вдруг весна, как сегодня! И нет куклы, нет глаз-стекляшек и тряпичного сердце – есть жажда жить, любовь к нашествию весны, жизни… От такого нашествия не погибают… А я чуть не проспал его…»
Уже на месте предполагаемого сбора объединенных русских войск под Коломной, прислоняясь к дереву и задрав голову в мартовское небо, по которому летели низкие облака, Иван вспомнил тот нежный голос матушки, который когда-то окликнул в самом раннем детстве. И вот сейчас окликает, только не уши его слышат, а душа и сердце внимают ему. «Вставай, мой ангел… Хватит, хватит спать… Не цепляйся за сон, даже самый светлый… Всю жизнь проспишь… И ничего в этой странной жизни не успеешь… Яви радуйся, раз ты рожден чудесным образом, молитвами святыми, ради Царства Добра, что дано не каждому выстроить… Чтобы зло искоренить и злу противостоять… Но все можно проспать – и добро пустить по ветру прахом пепельным, и со злом смириться, и самому злу потворствовать, и зло творить… И ничего не успеть, по своей жизненной сути, и в судьбе не проявиться, не сделать то, ради чего рожден, в предопределении Господнем… В предназначении своем быть Царем Грозным Руси Святой… Вставай, мой ангел… Хватит, хватит спать… Всю жизнь проспишь и ее чудес явленных не познаешь в нашествии весны…»
Душа отрока, исполненная душевной бодрости и волнения, всего-то добавила к матушкиным словам от чудного знамения про нынешнее нашествие весны – и только!.. Но сколько светлого, нежного и щемящего отозвалось внутри юного государя! Все это, как сырой мартовский воздух тугие легкие, наполнило его душу, человеческое нутро свежестью, чистой силой, счастьем, красотой, любовью к земле русской…
В туманных, еще заснеженных полях тявкали собаки, доносились утренние звуки просыпавшихся от сна сел, где-то фыркали кони и чирикали воробышки, копошившиеся в развалах льдистых на крохотных островках пробивающейся жухлой травки. И пьянил, пьянил Ивана сырой весенний воздух, навевая что-то радостно-новое, прекрасное и щемяще ускользающее…
«И на этом месте близ берега окского соберется русское войско и встанет на пути уже другого нашествия – татарского, как в былые времена, когда только Русь собиралась под скрепом Москвы, готовясь к своему прорыву на востоке и западе…» – подумал Иван и оглядел сосредоточенные лица братьев Бельских и дьяка Курицына.
– Мой прапрадед дед Дмитрий Донской тоже устроил сбор объединенных русских войск именно под Коломной… – сказал оживленно Иван. – Что, снова пойдем на Куликово поле бить татар?.. Двинем навстречу татарскому нашествию?.. Самое время об этом подумать во время чудного начала весеннего нашествия…
– Они сами к нам придут, всем нашествием… Нечего Оку переходить, как князь Дмитрий Донской упредил хана Мамая… На этом береги Оки татар и турок надо встретить большим числом, силу, выдержку и уверенность громадную продемонстрировать… – Сказал Иван Бельский и многозначительно переглянулся с братом и дьяком.
– А турки тут причем? – встрепенулся юный государь, у которого от неожиданности сообщения екнуло сердце.
– При том, государь, что крымский хан подбил султана на всеобщее нашествие… – пояснил боярин Дмитрий Бельский.
– А может, султан подбил хана выступить походом на Москву, обещая пособить своим хвалеными пушками… – сказал спокойным голосом Иван Федорович Курицын. – Только нельзя им слабость показать ни в коем случае…
– Но ведь султан имел самые мирные намерения… Даже договора послы его пытались заключать с моим батюшкой-государем…
– Дальше слов дело не шло… – хмыкнул Дмитрий Бельский и переглянулся с братом. – Невыгодна нам война с турками…
– Это уж точно… – кивнул головой Иван Бельский. – Но острастку султану дать надобно… Эдак повадится в русские земли со своим крымским ханом-вассалом – потом ничем уже не отвадишь…
– Пролитая турецкая кровь – здесь на берегах Оки – только разъярит султана… – тихо промолвил Иван. – Дальше – пуще… Кровь за кровь… Турки и их султаны мстительны – почище ханов татарских…
– Все может быть… И кровь турецкая тоже… – согласился князь Иван Бельский. – Только, если их с крымчаками здесь не остановить, то другой разворот события нашествия примут… Крымчаки с турками могут уже в русской кровушке купаться у стен кремлевских…
– И до этого может дойти? – испуганно прошептал Иван. – Значит, возможен такой разворот, что отсюда наши войска вынуждены будут отойти и откатиться аж до кремлевских стен?..
– Всяко может случиться, государь. – Сухо сказал Иван Бельский. – Надейся на лучшее, а готовься к худшему… Тебе самому, государь, решать… Мы еще полностью не представляем размеры татарского нашествия…
– Когда-то, уже победив Мамая на Куликовом поле, даже сам великий князь Дмитрий Донской, вовремя оценив силу татарскую, которая солому ломит, единожды удалялся со всем своим семейством из Москвы, во время нашествия Тохтамыша через два года после Куликовской победы… – промолвил дьяк Иван Курицын.
– Да и его сын, великий князь Василий Дмитриевич тоже ведь удалялся из Москвы от Едигея… Тогда хоть Кремль удалось отстоять… – добавил боярин Дмитрий Бельский.
– Это к тому, что мне тоже придется бежать с братом Юрием из Кремля?.. – Тихо спросил Иван.
Ему никто не ответил… Пахучая свежесть весеннего воздуха, солнышко мартовское над головой, небо с мчащими длинными полупрозрачными тучами, ручьи и проталинки уже не радовали юного государя. Он представил выстроившиеся на этом берегу Оки русские полки в ожидании татарской и турецкой силы, скорой крови и множества смертей – ведь нашествия без них не обходятся… Устоят или отойдут, а то и побегут под силой татарской и турецкой воеводы и воины?.. И до Кремля может докатиться нашествие, осадой обложит – и жизнь государя не будет стоить ржавой копейки его матушки…
«Словно участь мою новые временщики решили. Если сам не надумает побежать государь, мы его заставим побежать страхами о татарском нашествии, о знаменитых турецких пушках, бьющих без промаха, о скорой войне, не щадящей ни старого, ни малого… Неужели побежишь, Иван, от нашествия неверных, снова в сон, беспробудный и смертельный впадешь после ударившего в сердце чистого и свежего начала весеннего нашествия?» – спросил самого себя юный государь под пристальными взглядами братьев Бельских и дьяка Курицына и не решился на мгновенный ответ – да или нет…
Остаток дня Иван с боярами провел в советах и размышлениях, как и где лучше выбрать позиции для русского войска. «Советуются, как с равным себе, – подумал Иван, – наверное, так и надо, во все вникать государю… Хватит быть тряпичной куклой, которую за ниточки дергают, – когда улыбаться послам, когда кланяться или хмуриться, а когда бежать из Кремля на хилых тряпичных ножках… Ничего я не буду никому говорить, пусть думают бояре в Думе, что хотят – только никуда я не побегу от татарского нашествия… Никуда и никогда!»
Вскоре Иван уже осматривал стан русского войска, собранного под Коломной деятельным главой Думы Иваном Бельским. Уже в разгар весны до Москвы дошли первые вести, передаваемые через наших пленников, ушедших из Тавриды – случайно или нарочно отпущенных, это уже другой вопрос – об огромном татарско-турецком войске, движущимся на столицу. Передавали, что хан Саип-Гирей повел за собой все имеющиеся в его распоряжении вооруженные силы Тавриды: пошел, по слухам, «со всею Ордою», не оставив дома никого, кроме жен, младенцев да глубоких старцев.
Многих напугало, что под началом мстительного крымского хана оказалась внушительная дружина султана с тяжелыми турецкими пушками и страшными огнестрельными снарядами. Слухи катящимся по весне мутным снежным комом обрастали новыми будоражащими воображение обывателей подробностями: к ханскому и султанскому войску присоединились толпы неверных со всех краев Дикой степи, из ногайских улусов, Астрахани, Азова, Белгорода и прочих.
А тут еще наместник путивльский Федор Плещеев страху на столицу нагнал. Ему глава думы поручил разобраться и удостовериться в истине накатывающегося на Москву вала нашествия неверных: посланные им в Дикую степь разведчики доложили, что видели в степи следы громадного войска – численностью не в одну, а несколько сотен тысяч воинов…
А тут еще более зловещие слухи, собранные невесть где и откуда, с земель, по которым прошло громадное войско – путеводителем и чуть ли не главным воеводой идет на своих же братьев не кто иной, как беглый князь-боярин Семен Бельский, грозящий посчитаться со своими обидчиками и даже сесть на московский престол по праву сильнейшего…
Государь Иван обратил внимание на нервозность главы правительства Ивана Бельского и заметную несогласованность в поведении русских воевод. «Ведь всем боярам и воеводам было велено прийти на общий сбор под Коломной, только выведший объединенную русскую рать на берега Оки главный воевода Дмитрий Бельский не досчитался значительных сил. Из Владимира не тронулись сильные полки боярина Ивана Шуйского, там же осталась большая часть войска Шиг-Али вместе с самим царевичем… Неспроста этот раскол…» – тревожно подумал юный Иван и решил прояснить свои сомнения у Ивана Бельского.
Тот немного замялся и, отведя глаза в сторону, как бы нехотя выдавил из себя странное признание:
– В Думе посчитали, что полкам Шуйского не стоит покидать Владимира… Возможно, князь Иван Васильевич с царевичем подойдут на Оку, если там ситуация обострится во время многодневных сражений…
Бельский не стал разъяснять государю, что значительное войско Шуйского и Шиг-Али, готовое «вот-вот» двинуться на Казань, сдержало казанцев от участия в походе крымчаков Саип-Гирея. К тому же сам казанский хан Сафа-Гирей побоялся не сколько войск Шуйского, а того, что в его отсутствие власть в городе может захватить князь Булат – потому и не принял участия в нашествии.
– А хватит ли сил на Оке сдержать татар и турок, князь?
Бельский грустно усмехнулся и честно признался: