– Все, князь Иван, пекутся об Отечестве на словах, только через близость к престолу стремятся побольше благ и богатств поиметь… Бельских послушаешь, так он только и делает каждый день – свое сердце кладет на алтарь Отечества… Скажи честно, князь Иван – заело, что не ты с Иоасафом, а Иван Бельский с владыкой хочет возвести на царство государя раньше времени положенного…
– Правильно говоришь, князь Дмитрий заело… Но заело больше всего, что, как ты заметил, раньше времени, за четыре с лишним года до совершеннолетия Ивана короновать собираются… А это уже Иван Бельский заспешил, засуетился, под себя грести стал…
– А может, и не собираются Бельские Ивана-государя короновать? – спросил простодушный Михайло Кубенский.
Шуйский ощерился:
– А если не будут Бельские короновать Ивана еще год-другой, ты что, князь Михайло, из заговорщиков выходишь?
Тот смутился, густо-густо покраснел и, озираясь то на брата Ивана, то на Шуйского, пробормотал:
– Честно говоря, я считал, что именно в этом заключается главное преступление Ивана Бельского – задолго до совершеннолетия государя возвести его на престол… Так?
– Так, так… – возвысил голос Иван Шуйский. – Только это причина, хоть и основная, но не единственная… С митрополитом бесхребетным Бельский Иван все старое боярство и дворянство к ногтю своему придвинет и прижмет – мало не покажется… Нестяжатели философствовать горазды, а земельку-то боярам и дворянам не отдают, хот монастыри податями обижают…
– Ну, а чем, ты, князь Иван Васильевич, дворян из своей партии заговорщиков порадуешь в случае твоего успеха… – обратился к Шуйскому Иван Кубенский. – Вот, считай, заточил ты Бельского Ивана, митрополита свел с престола – что дальше?..
– Эка, как ты закрутил лихо… – задумчиво огладил бороду Иван Шуйский. – Вынь да положь заговорщикам-дворянам и боярским детям землю…
– А ты как думал, князь Иван Васильевич… – не слишком деликатно заметил казначей Третьяков. – …Надо помнить и награждать тех, кому ты обязан победой…
– Вот как… – нахмурился Шуйский.
– А ты как думал, князь… – продолжил казначей. – Если бы Иван Бельский после своей победы на Оке роздал бы всю землю своим воеводам и дворянам, которые в его войске стояли напротив татар и турок на том берегу, тогда бы и нашего заговора бы не было в помине… С раздачей земли у Бельского вышла небольшая заминка – вот в чем его скорая погибель… Разве я не прав, князь Иван Васильевич?..
– Земли много раздам своим сподвижникам… – басом пророкотал Шуйский. – Только монастыри не обижу… А насчет победы Ивана и Дмитрия Бельского так скажу – все это Семен Бельский подстроил… – Зло хохотнул. – …Татарский и турецкий путеводитель… В сговор с братьями вступил… Слукавил… Победу на блюдечке лукаво Бельским преподнес – нате, Русью володейте…
– Дмитрия Бельского, главного воеводу, тоже вместе с братом Иваном заключим? – деловито спросил Палецкий.
– Дмитрия Бельского трогать не будем… – коротко сказал Шуйский. – Он моему покойному брату Василию поклялся, когда его брак устраивал, что отдаст своего сына Ивана за дочку моего брата и супруги его Марии… Ясно?..
Палецкий кивнул головой.
Михайло Кубенский спросил Шуйского:
– Неужели ничего хорошего нет в том, что наше русское войско отбило бескровно нашествие татар и турок, только потому, что на их стороне был предводителем и путеводителем беглый боярин Семен Бельский?
– Хм-Хм… Почему же? – хмыкнул в броду Шуйский. – Беглецу Бельскому Семену Русь теперь целый век, а то и полтора будет обязана, что султан на русские земли своих османов не пошлет…
– А крымский хан? – спросил казначей.
– Этого хана Саип-Гирея либо детки, вроде вероломного Иминя, сожрут за позор, либо султан нового Гирея-вассала подыщет… – буркнул Шуйский. – С Крымом еще наши дети и внуки, и правнуки навоюются… Здесь не за что Семена Бельского благодарить… Вот, что я скажу… Надо подумать, как быть с Иоасафом… Красиво бы его свести с митрополии надобно…
– Это как? – откликнулось сразу несколько голосов.
– А так, чтобы с треском… С позором… Главное, чтобы все поняли – по заслугам строптивому, вероломному митрополиту, легко предающему своего покровителя… Ведь он меня, который его возвел на престол, подвел, отрекся от меня, моей поддержки… Чего-нибудь такое-эдакое надо придумать, чтобы в народе пошло: так ему и надо за строптивость, вероломство…
– А за недоверчивость излишнюю можно наказать? – спросил Кубенский.
– Можно и за недоверчивость свести с престола владыку… – поощрил того Шуйский. – Только что ты имеешь ввиду?
Князь Михайло Кубенский прокашлял горло и, обведя всех пристальным взором, начал свой рассказ:
– Всем известно, что победа войска Бельского и Курицына на окских бродах в народе объясняется Небесным Заступничеством Пречистой Богородицы, поскольку юный государь и Иоасаф молились чудотворному образу Владимирскому в Успенском соборе… А Иоасаф раз обидел одного святого угодника… Вот это ему и аукнется при его низведении с митрополичья за недоверчивость к чуду… К чудотворным нетленным мощам одного благоверного смоленского князя, святого, одним словом…
– Не крути кобыле хвост… – поморщился недовольно Шуйский. – …Говори яснее и толком, с расстановкой.
– И расскажу… – обидчиво шмыгнул носом князь Михайло. – Об этом я услыхал от ростовского князя Николая… Год назад преподобный старец, игумен Даниил Переяславльский, основатель Свято-Троицкой обители в Переяславле, будучи в Москве, обратился с просьбой к митрополиту Иоасафу о выделении средств на ремонт обветшавших церквей города, Никольской и Иоанна Предтечи. Преподобный рассказал митрополиту о том, что у ворот Никольской церкви находится захоронение князя Андрея, пришедшего некогда из Смоленск и просил дозволения освидетельствовать мощи князя. Митрополит дал «добро», из казны были выделены средства на оправку обветшавших храмов. Кроме этого митрополит разрешили преподобному Даниилу раскопать могилу князя Андрея Смоленского и освидетельствовать мощи.
– Ну, и что дальше?.. – равнодушным голосом спросил Шуйский. – Какое отношение это имеет к низведению Иоасафа.
– Не торопись, князь Иван Васильевич… – ответил с лукавой улыбочкой Михайло Кубенский. – Сейчас услышишь… После молебна Даниила был разобран надгробный памятник, была раскопана могила… Когда открыли гроб князя Андрея, обнаружили, что тело того, обернутое берестой, оказалось целым и невредимым. Более того, мощи оказались нетленными и излучали тонкое удивительное благоухание, волосы князя были русые и долгие… Дальше начинается самое интересное… Увидев такие мощи князя Андрея, преподобный Даниил послал донесение митрополиту. Ошибки быть не могло: князь Андрей был святым по факту обретения его нетленных мощей. Но никто ничего или почти ничего не знал о жизни и судьбе князя Андрея… Знали только, что добрый он был пономарь некогда в Никольской церкви был, а его нагие кости исцеление больным дают… Даниил умолял митрополита признать князя Андрея святым… Только слишком недоверчивым оказался митрополит Иоасаф…
– Вот это уже горячо… – встрепенулся Шуйский. – Ну, ну, что дальше, князь Михайло? Неужто не сведем недоверчивого митрополита-изменника? Мой брат Василий изменников на Смоленской крепости вешал десятками… А здесь снова Смоленский святой и изменник-митрополит… Как такого не свести… Брат Василий повесил бы такого за измену, подвернись он под руку, этот Иоасаф-митрополит… Продолжай, Михайло… Я уже кое-чего придумал… Вижу, куда ты клонишь…
– А я пока не вижу…
– И я тоже…
– И я…
Князь Михаил вытер пот со лба после обильного чаепития и продолжил свое повествование:
– Иоасаф велел ехать в Переславль архимандрита Чудова монастыря Иону и протопопа Успенского собора Гурия. Недоверчивый, сомневавшийся митрополит переложил дело по освидетельствованию мощей на усмотрение двух этих церковных иерархов рангом ниже, умыв руки. А Гурий и Иона рады стараться, чтобы выслужиться перед недоверчивым митрополитом, заранее зная его мнение, они посчитали недостаточно ясными предоставленные свидетельства о святости мощей и самого князя Андрея и отказались прославлять угодника Божия Андрея церковным празднованием.
– А что Даниил?
– А преподобный Даниил, не будь дураком, возьми да прокляни всех троих, и Иону, и Гурия, и Иоасафа, в сердцах, пообещал каждому из них, что за неверие в истинную святость угодника Божия Андрея постигнут их великие земные скорби и ненастья. И что бы вы думаете?.. Через удивительно короткий срок Иону настигают разные стремительные болезни и несчастья… Он и сейчас при смерти, то же происходит с Гурием, к тому же у того скоропалительно умирает любимый сын…
– Вот и настало время исполнения проклятия для изменника-владыки Иоасафа… – мстительно прорычал Иван Шуйский?..
Заговорщики с тихим ужасом глядели на владимирского воеводу и прикидывали всяк по своему жалкую участь владыки, зная, что страшный в злобе и мести князь Иван Шуйский шутить не намерен. Но любопытство пересиливало страх. У всех заговорщиков висел на кончике языка вопрос – за что же невзлюбил владыку Иван Васильевич?.. Да уж больно жутковато спрашивать гневливого и мстительного князя. Но после затянувшегося молчания князь Дмитрий Палецкий все ж не выдержал и робко, заикаясь, подал вопрошающий глас:
– Чем же досадил тебе, князь Иван, владыка?..
– Да, князь, чем досадил, что ты на него взъелся? – чирикнул испуганным нахохлившимся воробышком казначей Третьяков.
Шуйский поморщился, как от зубной боли, но ловчить и изворачиваться не стал. Сказал с какой-то накипевшей давно внутренней злостью:
– Скажу вам… Как братьям скажу… Только, чур, языки не развязывать, где ненадобно…
– Могила… – раздалось одновременно несколько голосов заговорщиков.
– Когда-то… Уже после смерти государя Василия, но еще при жизни правительницы Елены повязал нас с братом Василием Иоасаф одним клятвенным словом… Иоасаф тогда еще Троицким игуменом был… Говорил, что выполняет поручение митрополита Даниила и чуть ли не всех епископов… Догадывались святые отцы, что скоро любовнику Елены Глинской, конюшему Овчине – крышка, только не знали когда?.. А Елена вроде как надавила на митрополита Даниила с Иоасафом, чтобы те взяли клятвенное слово с вождей боярских партий не покушаться на жизнь ее сына-государя… – Шуйский рубанул рукой воздух. – А кому была нужна жизнь его, малолетки беспомощного?.. Власть нужна была нам с братом Василием при малютке… Одним словом, дали клятвенное слово Иоасафу беречь жизнь малютки-престолонаследника – пуще некуда… И тут же правительница умирает… – Шуйский перекрестился и сказал. – Иногда мне мерещится, что неспроста Иоасаф с нас с братом взял клятвенное слово, душу повязал крестоцелованием… Знаете почему?.. Сразу же Елена умерла, подозрительно быстро… Ее даже митрополит Даниил отпевать отказался, какого-то служку третьестепенного для отпевания тела прислали… Сдается, что не естественная смерть Еленина была, а насильственная… А последнее насилие над собой сама покойница, царствие ей Небесной, несчастной печальнице… Не любили мы ее с братом при ее жизни, а по смерти воздали должное ее материнской любви к малютке-государю… Иоасаф, втянув нас с братом в такое темное дело, должен был бы мне в рот глядеть, ноги целовать, раз я его на место лукавца великого Даниила поставил… А он, словно позабыл, как умолял нас с братом крест целовать ради блага Отечества по тайной просьбе Елениной… Позабыл и милость мою, как я его, безвестного игумена на митрополичье возвел… Так он с Бельскими снюхался, победу лукавую на окских бродах выпестовал – наверняка, участвовал в сговоре братьев Бельских, Семена на ханской стороне, а Дмитрия и Ивана – на нашем береге… С его, Иоасафа, подачи меня первого боярина и князя Руси задвинули в захудалый Владимир – то ли готовиться к походу на Казань, то ли ждать набега вероломных казанцев… Вот и дождался, старый воевода: надули и славу победы отняли… Себе присвоили победу только для того, чтобы на победной высокой волне возвести Ивана на престол на четыре года раньше срока, как его батю