Догадывалась правительница, что многие в Москве – Третьем Риме – недолюбливают, а то и ненавидят ее чужеземку Елену Глинскую – племянницу первого на Руси изменника, князя литовского Михаила Глинского за все, и за ум с образованностью, и за безумную влюбленность в воеводу Ивана Овчину… Ведь своим появлением у престола московского с восседающим там государем-младенцем Иваном она позволила своим новым подданным словно перенестись на полтысячи лет назад. Может, и позабыли московиты о временах Киевской Руси, когда там во главе государства стояла легендарная княгиня Ольга, первая в русской истории женщина-правительница?.. Вот, и напомнила им о временах святой и благоверной княгини Ольги далеко не безгрешная Елена…
Догадывалась Елена, что ее положение правительницы при царственном младенце-сыне не дает никаких прав законной преемницы почившего московского государя, ибо вековые великокняжеские традиции не допускали участия женщин-жен в делах государственного правления, а дальше с каждым днем будет только тяжелее. Догадывалась Елена, что со всех сторон окружена боярскими западнями, что ее стерегут, как хищного зверя, дожидаясь ошибок и слабостей, чтобы разделаться одним ударом – раз и навсегда. Напрасно государь Василий полагал, что, создав несколько центров власти, он обезопасил супругу и сыновей от опасности. Елена не желала ждать, пока регенты объединятся с лидерами боярской думы, чтобы раздавить ее или диктовать ей правила поведения, отодвигая все дальше и дальше от престола, от маленького сына-государя… У нее была только одна надежда влиять на боярскую думу – поставить там главой своего главного охранителя, защитника-фаворита Ивана Овчину… И на руку ей оказались внутренние думские склоки, измены с отъездами одних бояр, заключения с наказаниями других…
Как странно и чудно, что все у нее совпало: и страсть к Ивану, закравшаяся в сердце, и желание видеть его защитником своим и детей в лице конюшего. Когда же и любить и видеть главную защиту своей семьи, как не в ее младые годы, когда она еще так молода, красива, властна? Доходили до ее сознания печальные мысли: вот опять ее многие упрекнут в грехе, блуде, ибо нет никаких возможностей венчаться с любимым и для нее, и для него, поскольку у него тоже семья, жена сын…
«Куда, не кинь, всюду клин… – горько подумала Елена. – Боже мой, что за мучения! А ведь это только начало мучений… Что же будет дальше, когда сопротивление боярское удвоится и утроится, и число врагов и недругов умножится несчетно… Что тогда?.. А ведь надо сохранить жизни сыновей, не потерять для них престола, а потом уже и о своей жизни позаботиться… А пока главнее всего на свете его чистая любовь ко мне и возведение Ивана-защитника на властную ступень главы боярской думы… Конюший защитит нашу любовь, наших детей, Ивана, Юрия, других, еще не родившихся, но любимых…»
И ее мечты исполнились – главным боярином в Думе стал молодой князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский, первенство которому уступили благодаря стараниям великой княгини многие знаменитые почтенные князья и бояре. С тех пор, как ее возлюбленный стал конюшим, только его одного слушалась правительница, только ему одному позволяла делать все, что он считает нужным делать для нее и для государства подданных ее сына Ивана, младенца-государя.
Она очень много времен уделяла воспитанию сына Ивана, обволакивая его всесильной материнской любовью и обожанием. Наедине с ним она веселилась сердцем, радовалась каждому мигу трепетного общения с разумным сынишкой, всем его мальчишеским успехам и удачам. Ей приятно было наблюдать, что каждый ее совет или наставление, данные сынку, исполняются с восторгом и непосредственностью. Ей радостно было убеждаться в потрясающей памяти, смышлености царственного младенца, в его редких артистических и художественных способностях Ивана. Счастливая и вдохновенная, загадавшая любовь и поставившая на чудо любви, находясь между любимыми Иваном-сыном и Иваном-любовником, она легко и вдохновенно, без изматывающих душу усилий и тягостных жертв со своей стороны устраивала многие государственные дела и судьбы воевод и бояр в нужном для страны направлении…
Почему ей так легко и естественно все удавалось и на престоле правительницы именем сына, и в семье, и в любви?.. Наверное, потому что она готовилась в третий раз стать матерью? С кем она могла поделиться такой неслыханной радостью? Конечно, с возлюбленным Иваном Овчиной и Дядюшкой Михаила…
Если бы вечно настороженного после выхода из темницы Михаила Глинского вряд ли можно было чем напугать, то, наверное, слова племянницы-правительницы о том, что она ждет ребенка, произвели впечатление разорвавшегося снаряда прямо в сердце князя.
Князь Михаил побледнел и заговорил в сильнейшем волнении, тщательно скрывая свое невероятное раздражение от услышанного:
– Ты с ума сошла… Что скажут о тебе и твоем внебрачном ребенке твои враги и недруги?.. Что ты рожаешь третьего ребенка, к появлению на свет которого наивный государь Василий не имеет никакого отношения… Представляю себе, через полтора года после смерти у великой княгини появляется мальчик, как две капли воды, похожий на первенца Ивана или на Юрия… То-то смеха будет в королевстве потаскунов Овчин и развратных княгинь великих… Дело-то приобретет страшный оборот – незаконнорожденного государя-младенца, прижитого великой княгиней от проходимца-боярина, могут за ножку с трона стащить – и головкой с размаху о каменную стену, чтобы юные мозги по всему государству брызнули.
– Какое ты имеешь право со мной разговаривать в таком тоне?.. – возмутилась Елена и вспыхнула гневным румянцем. – Чего ты меня страшишь низвержением с трона сына-государя, его смертью?..
– Имею право… Самое непосредственное… – зло огрызнулся князь. – Когда-нибудь я тебе объясню, что твой брак с государем это моих рук дело… И не страшу – просто предупреждаю, что может быть с сыновьями и матерью, когда слухи о незаконнорожденном государе во все щели государства проникнут, когда размноженные и искаженные из-за границы хлынут, как грязевые потоки…
– Слухи и сплетни меня не страшат…
– Напрасно… Многих они погубили и погубят, дорогая племянница… Тем более глупо и обидно что обрекаются на прах все мои усилия жизни расстроить первый брак государя и устроить с ним твой второй брак… Конечно, это не только моих рук дело, многие таинственные союзники помогали тебе в устройстве брака… Ты даже сама не представляешь, какие были силы задействованы на Руси, в Крыму, Литве…
– Каких рук, какое дело?.. – бросила с гневной усмешкой Елена. – Ты ведь сидел тогда в темнице… И просидел бы там до скончания лет, если бы я тебя оттуда не вытащила, не подбила бы, уже сидя на престоле, самых знатных бояр заплатить в казну несусветный залог за твое освобождение…
Глинский расхохотался. Презрительная реплика племянницы заставила вздрогнуть его всем телом, исказиться в страшном смехе красивым породистым лицом. Ему вдруг захотелось в одно мгновение, в немногих ничтожных случайных словах объясниться и объяснить все, что он давно хотел сказать Елене. Но уже, откашливаясь от смеха, вдруг осознал, что это невозможно, да и ни к чему – впустую. Об этом тома надобно написать, а он собирается все вместить в несколько предложений – зачем тратить усилия попусту?
Он посерел лицом и с полузакрытыми глазами произнес голосом с металлическими нотками:
– Во-первых, ты не должна рожать, если хочешь сохранить на престоле сына… Во-вторых, ты не должна рожать, чтобы сохранить жизнь себе… В-третьих, ты не должна рожать, чтобы сохранить жизнь своему любовнику… Если я регент и главный защитник младенца-государя, то я уполномочен на то духовным распоряжением покойного государя, твоего супруга…
– Которого, по признанию его брата Юрия, ты опоил ядовитым зельем и отправил на тот свет сообразно каким-то тайным, никому неведомым устремлениям…
Глинский сделал вид, что эти оскорбительные, унижающие честь и достоинства слова не долетели до его ушей и вообще не произвели на него никакого впечатления. Он взял себя в руки и с нескрываемым самодовольствием посмотрел на свою племянницу сверху вниз.
– Ты только порождение моих старых вожделенных мечтаний – стать во главе Великого Литовского княжества, всего королевства, потом, когда меня вынудили бежать из Литвы, – стать рангом пониже, правителем Киевского и Смоленского княжества… Лавировал всю жизнь между врагами и союзниками… С тайной иудейской помощью чуть не стал великим князем Киевским… Для этого надобно было только жениться на вдовствующей великой княгине Киевской с иудейской кровью и использовать союз с Москвой против Литвы, а потом союз с Сигизмундом против Василия, чтобы поглотить Москву воссоединенной Киевской Русью… Смоленское княжество обязано быть моим… Все твердят, как попугаи о моей измене под Смоленском… А какая может быть измена, если у меня отняли победу, Смоленское княжество?.. Могло бы так статься, что Смоленск стал столицей многих древнерусских земель, киевских, литовских, московских… И всего этого лишил твой супруг, которому я с помощью иудейских партий Крыма и Литвы помог похерить свой первый бездетный брак и вступить во второй, да не с кем-нибудь, а со своей родной племянницей… Иудеи думают, что они мудрее меня и всех вместе взятых, способствуя и потворствуя твоему браку – пусть думают… Но у меня были и есть другие виды на свою племянницу-правительницу и внука-государя Ивана… И тут ты сообщаешь о том, что ждешь ребенка… Это невозможно, потому что это крах всему в жизни… моей и твоей, Елена, и даже жизни твоего любовника…
Он замолчал. Взглядом, полным тоски и отчаяния, он молил Елену, неизвестно о чем. Вряд ли только о себе, о своей жизни молил. Она мучительно раздумывала, как же ей теперь быть, как вести с двумя самыми близкими людьми – дядей и возлюбленным. Единственно, что прочно отложилось в ее сознании, что появление на свет внебрачного ребенка осложнит жизнь не только ей и возлюбленному, но, главное, абсолютно невинному младенцу-государю Ивану.