— Все верно. Особенно, если вспомнить Брейна.
— Там было обоюдно. — Голос Мелоди оставался спокойным. — Брейн был великолепен. Я никогда прежде не встречала таких мужчин. И он тоже перевернул мою жизнь.
Кошка щурила глаза на закат. Тень от нее на ковре была больше ее самой.
— Он тоже говорил, что я опасна. — Мелоди спокойно смотрела на Бишопа. — Вы худощавы, сдержанны, говорите тихим голосом. Почти полная ему противоположность. И все-таки странно схожи с ним. Тем, например, как думаете.
— О вас?
— Нет. — Она снова улыбнулась. — Он любил меня. И умер, любя меня.
— И остался верным до конца?
Некоторое время Мелоди сидела, не отвечая, и просто рассматривала Бишопа. Наконец проговорила:
— Опять полная противоположность. Ты ведь считаешь меня ядовитой. Правда?
— Нет. Только когда тебя берут…
— Это слово имеет столько значений…
— … в руки.
Она засмеялась, внезапно подняв голову, свободным, мягким, грудным смехом.
— Боже мой, Хьюго, быстро же ты наносишь ложные удары…
— Я вынужден.
— Другие так медлительны. Они могут придумать только одну тему для разговора — о своем влечении ко мне. Оно их душит, затопляет. Они не могут с ним справиться…
— Два раза ты сказала «другие». Как будто я принадлежу к какой-то группе.
— Принадлежишь. К мужчинам.
— Ты ненавидишь половину человечества. Мужскую половину.
Она ответила так, будто сама только что осознала:
— Да, верно. Да.
— Но почему? Разве они не у твоих ног?
— И из-за этого я должна их любить?
— Дело твое.
Он поднялся со стола и принялся шагать по комнате. Мелоди наблюдала за ним. Солнечный свет густел, наливался краснотой, теперь виден был лишь ее темный силуэт в массивном резном кресле на фоне алого венецианского окна.
— Я ненавидела их давным-давно.
Он едва услышал ее голос.
— Ты говоришь так, будто что-то подошло к концу, — спокойно сказал Бишоп, — «Другие были…», «Я ненавидела их…»
— Мои слова, как видно, подвергаются тщательной проверке. Не так ли, Хьюго?
— Они интересны. Слова не должны просто вылетать и исчезать. — Он перестал расхаживать и остановился возле стола, глядя на нее сверху. — Но почему прошедшее время?
— Я и не заметила, что говорю в прошедшем.
— Может потому, что Брейн был последним из «других»?
Мелоди встала из-за стола. Стройное, гибкое тело ее двинулось к нему, руки свободно заложены за спину. Бишоп знал, что многие мужчины видели ее такой; она приближалась, а они смотрели, и дыхание у них перехватывало.
Он знал, что́ они чувствовали при этом; в нем тоже текла живая кровь, и трудно было не забыть в такой момент, что у Мелоди есть еще и разум, не только это сводящее с ума тело, не только эти откровенные синие глаза. А ум ее был начеку, он работал, и этого нельзя недооценивать; она крадется бесшумно, как кошка, прежде чем прыгнуть.
— Ты очень интересуешься Дэвидом, — сказала Мелоди.
Она стояла так близко от Бишопа, что он чувствовал излучаемое ею тепло. Глаза ее расширились и не мигали. Жутко красивые.
— Да, — ответил Бишоп.
— Почему? — мягко спросила она.
Глядя в эти глаза, словно растворяешься в чем-то. Даже думать становится трудно.
— Я много слышал о нем от других людей.
— Во-первых, от меня. А кто другие?
Ни браслетов, ни сережек, ни брошей. Просто золотистая кожа, сияющие синим глаза, темная волна волос.
— Те, кто знали его.
— Кто именно?
— Его друзья.
В голосе Мелоди слышался гнев, хотя говорила она по-прежнему тихо.
— Когда они успели рассказать?
— Как только он умер.
— И что они рассказали?
— Как он жил.
Она придвинулась вплотную и тело ее коснулось Бишопа.
— Хьюго.
— Да?
— У тебя опять непроницаемое лицо.
— Я чувствую опасность.
— Ты думаешь о чем-то.
— Я регулярно этим занимаюсь.
Алые губы ее раскрылись. Они были очень близко.
Он стал думать о ней. Забыв, что у нее есть разум.
— Представь, что мы ни о чем не говорили, ничего не знаем друг о друге, — выдохнула она.
— Да?
— У тебя и голос тоже суровый.
— Предположим, мы не разговаривали. И что?
— И я вот так подошла к тебе.
— Предположим.
— Что бы ты тогда сделал?
— Это не имеет значения.
От нее шел чувственный жар. В комнате стало тихо.
— Ты уверен в этом?
И опять ему казалось, будто он находится с ней в пустынном месте, недосягаемом для других. Вся жизнь была сосредоточена в этом жарком, живом теле.
— Да, — ответил он.
Мелоди дрожала.
— Холодно? — ласково спросил он.
Она сделала от него несколько шагов.
— Да. Я слишком близко к тебе подошла. И давно ты уже умер?
Он засмеялся. С некоторым облегчением. Потом предложил:
— Давай выпьем?
Она улыбнулась.
— Ты искренне смеешься, да?
— А ты нет?
— Думаю, да. Хотя, пожалуй, это не столько смешно, сколько наводит на размышления. У тебя есть шотландское виски?
— Тебе с содовой?
— Да, прекрасно.
Он приготовил напитки, приговаривая:
— Наводит на размышления… иными словами — приводит в ярость?
Мелоди все еще улыбалась.
— Ты ведь в бешенстве? — невинно спросил Бишоп.
— Даже если бы я была в бешенстве, я бы не позволила себе проявить его. Разве нет?
— О, думаю, да. По отношению ко мне, пожалуй, не позволила бы. Я ведь очень по-доброму к тебе расположен, Мелоди.
— Ах, какой самодовольный. Еще и торжествует.
— А ты злишься из-за того, что я один из немногих мужчин, которые находились так близко от тебя и не опалили крылышки?
— Ты первый. — Она произнесла это с некоторым недоумением. — Первый из тех, кто действительно является мужчиной, я имею в виду. Другим вообще нечего было опалять. Сутенеры.
— Удивляюсь, что ты водишься с такой странной компанией.
Мелоди рассмеялась.
— Некоторые вещи трудно объяснить. Это все равно, что спустить курок и только тогда обнаружить, что ружье не заряжено.
Он подал ей бокал.
— Но это то, что произошло со мной.
Она покачала головой.
— Нет. Ты сопротивлялся изо всех сил, как сумасшедший. Разве не так?
— Так.
Мелоди свободно вздохнула и провела пальцами по темным волосам, откидывая их назад.
— Ну, тогда я могу по крайней мере выпить.
— Неужели для тебя так важно, что тому единственному мужчине, который устоял перед тобой, пришлось приложить для этого все силы?
— Да, Хьюго. — Она наклонила бокал. — Три глотка за победителя.
— Давай лучше по полтора за каждого из нас. Это была ничья.
Вместе с бокалами они подошли к окну. За письменным столом находилась глубокая ниша, в которой стояло массивное, большое кресло. Казалось, что и воздух на улице окрасился, густея фиолетовыми тенями.
— Странное окончание игры, — сказала Мелоди. Бишоп проследил за направлением ее взгляда. На столе стояла шахматная доска с пятью расставленными на ней фигурами: два ферзя, король, конь и слон.
— Да, действительно, — согласился он.
— Ты сам задал себе такую задачу? — Она кивком указала на шахматы.
— Да. Можешь решить ее?
— Я плохо знаю шахматы. Для них требуется особый склад ума. Военное искусство. Я всегда остерегаюсь шахматистов, особенно если они к тому же пишут толстые психологические трактаты о человеческом поведении.
Бишоп поднял брови. Мелоди повернулась, глядя в другой конец комнаты. В полумраке красиво прорисовывалась изящная линия ее шеи.
— Х.Б. Риптон «Анатомия вины»… Х.Б. Риптон «Человек в кризисной ситуации»… Х.Б. Риптон «Первичный инстинкт»…
— Мой любимый автор. Американец.
Мелоди снова посмотрела на Бишопа.
— Я бы и сама так решила, потому что все это американские издания. А люди ставят на полки обычно своих любимых писателей. Но сержант сегодня во время дознания громко назвал Хьюго Риптона Бишопа. Так что никакие отречения не принимаются.
Он пожал плечами. Она улыбнулась и добавила:
— Насколько понимаю, я только что пыталась соблазнить профессора психологии. Не удивительно, что сопротивление оказалось таким упорным.
— Но мастерство соблазнительницы было потрясающим. — Он смотрел в окно. Загорались уличные фонари. — Ты пришла сюда только за этим? — И прежде чем она успела ответить, Бишоп добавил: — Нет, тебе бы ничего не удалось. Для этого нужно было зазвать меня к себе домой. Там атмосфера больше соответствовала бы соблазнению, чем здесь.
— Ты все заранее продумываешь, да?
— С другой стороны, к тебе домой кто-нибудь мог прийти. Например, Струве. Ему бы это вряд ли понравилось.
Их бокалы почти прижимались друг к другу; ее теплая рука задевала край его ладони.
— Хьюго, — сказала Мелоди, — борьба умов меня утомляет. Это скучно. К тому же я безоружна, а выступаю против такого мастера. Я готова признать твое превосходство. — Слабый свет с улицы падал на ее лицо. Здесь, в этой комнате, они оба совершили переход из дня в ночь. — Да, я боялась, что Эверет помешает нам. Он несколько назойлив. С тех пор, как два дня назад он вернулся из Штатов, я не знаю покоя. Я…
— Он прилетел самолетом?
— Да, а что?
— Прилетел, потому что узнал о гибели Брейна?
Она долго молчала, потом тихо проговорила:
— Ну да, ты же за работой… Тебя интересует Дэвид и все, что имеет отношение к его жизни. Что ж, хочу предложить тебе сделку. Мне в общем-то все равно, что ты о нем узнаешь, а никто на свете тебе не расскажет о нем столько, сколько я.
Впервые он услышал в ее голосе совершенно искреннюю ноту.
— Мне еще ни разу не приходилось уговаривать мужчину сделать то, что я хочу. Особенно это — завтра я собираюсь на несколько дней поехать на южное побережье Франции. Так вот, мне бы хотелось, чтобы ты поехал со мной. И если ты поедешь, я расскажу тебе о Дэвиде. Такую я предлагаю тебе сделку.
— Зачем ты едешь? — вежливо осведомился Бишоп.