Бишоп внезапно решился задать вопрос:
— Вы когда-нибудь встречались с ним в Англии?
— Нет, — ответил де Витт. — Я очень давно не был в Англии. Не был все то время, пока Мелоди жила там. В общем-то именно из-за нее. Она самая замечательная женщина в мире, но если вы хотите устроить себе адскую жизнь, она знает, как это сделать.
— И Брейн знал?
— Да, — мягко произнес де Витт. — Удивляюсь, как это они не отправились на тот свет вместе.
— Они были не очень далеко друг от друга. На одной дороге.
— Вы думаете, она убила его? — спросил де Витт.
Бишоп улыбнулся и сказал ровным голосом:
— Есть множество способов убить человека. И большинство из них довольно тонки, едва различимы. Но Мелоди не очень искусный, изощренный человек. Если бы она захотела убить мужчину, которого любила, она просто пристрелила бы его, я так думаю.
Де Витт ничего не сказал, и Бишоп обратился к нему сам:
— Вы не согласны?
— Согласен. — Голос его вдруг стал вялым. Он смотрел на корт так, словно игра в теннис интересовала его больше, чем разговор.
— Она устраивает сегодня вечер для друзей, — вновь заговорил Бишоп. — Надеюсь, вы придете?
— Да. — Де Витт даже не повернул своего гладкого лица.
Бишоп медленно поднялся, уронив на стул горсточку пепла.
— Ну тогда увидимся вечером.
Де Витт поднял глаза, щуря их против солнца так, что они превратились в щелочки. От этого лицо его утратило свою гладкость и стало меньше походить на маску.
— Бишоп, я плохо понимаю, что происходит у людей внутри. Я не позволяю себе лезть к ним в душу. Люди и так лишены уединения, слишком многое вторгается в их личную жизнь. Одна половина мира не позволяет другой существовать спокойно. Но я бы вот что сказал: Монте-Карло неподходящее место, чтобы соваться сюда из-за убийства.
Бишоп пожал плечами.
— Убийства всегда там, где вы их находите, — сказал он. — Это нередко бывает далеко от дома. До вечера.
Де Витт смотрел, как он удаляется, и когда высокая, худощавая фигура скрылась, он повернул голову и опять устремил глаза на игроков в теннис. На гладком загорелом лице не отразилось никаких чувств, как и в глазах, где только прыгали крошечные человечки в белом, гоняя теннисные мячи через сетку туда-обратно.
Ход одиннадцатый
Стояла ужасная духота. Окна были открыты настежь, но впускали внутрь лишь такой же горячий воздух. Он двигался только тогда, когда перемещались люди. Воздух стал осязаемым, вещественным; он словно царапал, обдирал лица и походил на музыку, которую Мелоди включила, — сладкоголосую и несколько душную. Но никто не возражал; гости говорили и слушали.
Доминик Фюрте стоял, слегка расставив ноги, наклонив вперед львиную голову, и слушал девушку с обнаженными белоснежными плечами. Здесь, среди женщин, цветов и музыки, он казался не к месту, словно охотник, пойманный в капкан голубями. Доминик улыбался девушке; она говорила очень быстро и поглядывала на других, слегка кивая головой. Она чувствовала себя тут как рыба в воде и давала оценку собравшейся компании — для Доминика, для его пользы и блага, словесно раздевая женщин, чтобы разоблачить их возраст, и мужчин, чтобы раскрыть их финансовое положение. Тому, кто знал Доминика, было понятно, что он тем временем думал только о морских глубинах.
Мелоди не сводила с него глаз. Она была в узком длинном белом платье и легких туфлях. Доминик, стоявший неподалеку, тоже то и дело поглядывал на нее своими прозрачными, светящимися изнутри глазами. Ни он, ни Мелоди не улыбались друг другу. В этот момент, примерно через полчаса после начала вечера, между ними не решился бы встать ни один человек. Каждому посвященному было ясно, что попади он сейчас в эту зону, его немедленно испепелит ток высокого напряжения.
Де Витт много пил, сидя на подоконнике и переговариваясь с кем-то на освещенной лунным светом веранде. Он мог бы сидеть так часами, добавляя и добавляя вина в бокал, но не хмелея, а только все больше и больше деревенея. Он мог видеть вас, отвечать вам, опрокидывать бокал под ваш тост, смеяться рассказанной вами истории, обещать позвонить завтра, но на гладком загорелом лице, словно вырезанном из дерева, все сильнее проступал безжизненный автоматизм. Завтра он окажется единственным гостем, о котором вы не сможете вспомнить.
Бишоп занял место у стереопроигрывателя, сам вызвавшись следить за музыкой. Когда пластинка заканчивалась, никто не замечал. Когда он ставил ее еще раз, тоже никто не замечал. Но именно поэтому Бишоп и выбрал место у музыкального центра. Он пил «пиммз»[13] и, держа в руке стакан, слушал торговца маслопроводными линиями, который рассказывал ему о своем товаре и жаловался на то, как трудно прожить, занимаясь таким ремеслом. За его локоть держалась жена. Девица, болтающая с Домиником, тут же отметила, что кольцо на ее руке всего лишь серебряное.
У застекленных створчатых дверей стоял герцог де Виланж. Он был маленьким, темноволосым, жизнерадостным человеком с орлиным носом и яркими глазами. Совершенно трезвый, он много смеялся и давно смотрел на хозяйку, стоящую в другом конце комнаты. Он уже пригласил ее провести несколько дней в одном из его небольших замков, когда будет свободное время, но она отказалась. Сегодня вечером он намеревался попросить ее об этом еще раз. Для Мелоди не составило труда уговорить его прийти на вечер; она просто подошла к нему сама, вместо того чтобы послать приглашение.
Еще с десяток людей собралось тут, частью в комнате, частью на маленькой веранде. Отсюда видны были ряды стандартных коттеджей, сбегавших вниз по холму вдоль дороги, которая вела в город. Он сиял на краю темного бархатного моря словно шкатулка с рассыпавшимися драгоценностями.
На веранде собралось несколько женщин; розоватый свет из комнаты мягко оттенял их кожу, придавая ей наиболее приятный тон; они прекрасно понимали это и сознательно использовали такой эффект. Все они в то же время следили за хозяйкой вечера и за своими мужчинами.
Когда появился Эверет Струве, то единственным, кто обратил внимание на него, был Бишоп, поскольку он его ждал. Он уже дважды видел Струве сегодня: сначала на телеграфе, потом в казино. Ему, видимо, потребовалось некоторое время, чтобы найти отель и имя Мелоди в регистрационном журнале.
Он пришел один, в смокинге. Сразу увидел Мелоди, не успев даже закрыть за собой дверь, но не ринулся к ней с порога. Бишоп подумал, что Струве, видимо, не уверен, кто дает этот вечер. Поэтому, задержавшись у двери, он быстро оглядел комнату. Увидев Бишопа, он перестал крутить головой. Бишоп не торопясь протиснулся меж людей, добрался до двери и сказал:
— Привет, Струве.
Струве с застывшим, каменным лицом минуту смотрел на него, потом проговорил:
— Мелоди знакомила нас, но я забыл ваше имя.
Бишоп улыбнулся.
— Ничего страшного, — ответил он.
Струве прекрасно знал его имя. Если только Мелоди не рассказала кому-нибудь еще, куда она уезжает, то мисс Горриндж была единственным человеком, который мог сообщить Струве информацию об этом. А чтобы получить ее, нужно было позвонить по телефону, который записан на имя Бишопа.
— Вы немного опоздали, — любезно продолжал Бишоп. — Что вас задержало? Надеюсь, ничего не случилось?
Взгляд американца сделался тяжелым.
— Меня ничто не задерживало. Меня не приглашали. Я ворвался сюда самовольно. Чей это вечер… ее?
С некоторой растерянностью Бишоп огляделся вокруг, переводя взгляд с одной фигуры на другую.
— Здесь так много женщин. Кого вы имеете в виду? — спросил он Струве.
— Пусть это вас не беспокоит.
— Хорошо. Я тут вроде распорядителя. Что будете пить?
— Предпочел бы шотландское виски.
— Прекрасно. Идемте, я расскажу вам о присутствующих, кто есть кто.
Они пробрались сквозь толпу к стене. Бишоп следил за тем, как Мелоди увидит Струве. Тот стоял спокойно, а встретив ее взгляд, побледнел. Бишоп подумал, что это проявление гнева. Мелоди прикрыла глаза, потом ослепительно улыбнулась:
— Эверет!
— Привет, — ответил он. — Я хочу с тобой поговорить.
Бишоп налил виски и протянул стакан Струве.
— Я тоже хочу с тобой поговорить, дорогой, — сказала Мелоди. — Что ты делаешь в Монте-Карло? Я не знала, что ты сюда собираешься.
— Приехал повидать тебя.
— Как мило. Если бы я знала, что ты будешь таким милым, я бы тебя пригласила с собой. Как бы то ни было, добро пожаловать.
Бишоп улыбнулся де Витту, который глядел на него и тихо перебирал руками, словно рассматривал что-то под микроскопом.
— Спасибо, — проговорил Струве. — Я хотел бы поговорить с тобой где-нибудь наедине.
— Я придумаю что-нибудь завтра. Ты со всеми познакомился? Хьюго Бишопа ты знаешь…
— Меня не интересуют другие. Я хочу поговорить с тобой. И прямо сейчас. — Он не дотронулся до виски. Из стереодинамиков вырывалась бурная, быстрая музыка. Голоса звучали громче, отрывистей, бессвязней. По направлению к Мелоди, Струве и Бишопу медленно двинулся от окна Виланж. Доминик Фюрте глядел на Мелоди не отрываясь. С кротостью, удивившей Бишопа, она сказала:
— Пожалуйста, Эверет, не будь таким настойчивым. Я не могу поговорить с тобой сейчас…
— Ты можешь вернуться обратно.
Мелоди внезапно обратила молящий взгляд к Бишопу, потом опустила глаза вниз, в стакан.
— Не теперь, Эверет. Не сегодня.
— Теперь, — упрямо произнес Струве. — И лучше по своей воле.
Рядом с Мелоди встал Фюрте. Виланж, пройдя полпути через толпу, остановился на минуту, разговаривая и смеясь с кем-то. Бишоп спокойно обратился к Струве:
— Пойдемте, я вас познакомлю с остальными.
Продолжая смотреть на Мелоди, Струве ответил:
— Будьте так любезны, подите прочь, Бишоп.
Мелоди подняла глаза на огромного, великолепного Фюрте и нервно улыбнулась.
— Эверет, — сказала она, — познакомься, это Доминик Фюрте. Доминик, это Эверет Струве.