И в результате возникает очень популярный образ, который я уже отчасти употребил в связи с Феодосием Косым. «Уход из Египта». То есть призыв уйти от власти, уйти от государства и Новый Иерусалим построить. Новое общество, основанное на свободе человека, на его самоопределении, коллективизме, без власти, без иерархии. Основанное на христовых заповедях любви, без всяких авторитетов.
Истоки массового народного анархического сектантства на Руси восходят к расколу церкви в середине XVII века. Никон — с его грубым, циничным и демонстративным насилием над традиционной народной верой — воспринимался как предтеча Антихриста. А Пётр Первый — с его тотальным деспотическим контролем («Полиция есть душа гражданства» любил повторять сей кровожадный творец «регулярного государства»), чудовищными злодействами, опустошившими и разорившими страну (и сократившими население на одну десятую часть), и систематическим надругательством над всей жизнью народа — понимался как, собственно, несомненное воплощение Антихриста. Долгом христианина становилось мученическое противостояние этому насилию со стороны Государства и Церкви, выход из этой тотальной системы регламентации, насилия и порабощения человека со стороны духовной и светской власти. При этом широко распространялись эсхатологические и хилиастические настроения (ожидания скорого тысячелетнего «Божьего царства на земле»), гностические мотивы (чувство богооставленности, отпадения этого мира от правды и переживание необходимости готовиться к мученичеству, противостоять царящему в мире злу, противопоставив внешнему Закону и внешней Власти — внутреннее духовное любовно-благодатное начало).
Так на протяжении XVIII и особенно XIX веков в народной среде постепенно вызревало анархическое представление о внутренней свободе личности, напрямую связанной с Духом Божьим и противостоящей всяким внешним иерархиям, законам и властям. Староверы наиболее радикальных толков, апеллировали как к мифам об исходе евреев из Египта (символ освобождения, отстранения от рабского мира) и о строительстве Израиля в земле обетованной с обретением Нового Иерусалима (образ достижения нового мира — мира свободы, равенства и любви, в русской версии часто принимавший облик Китежа или Беловодья), так и к опыту первых апостольских общин — коммун, гонимых властями, решавших всё на общих собраниях и не знавших ни власти, ни иерархии, ни собственности, и признававших женщин равных мужчинам (и также способных пророчествовать и возглавлять общины в качестве диаконнисс и проповедниц). Подобные анархические секты получили особенно впечатляющий размах в XIX веке на окраинах России — на юге (в Украине и на Дону) и востоке (в Сибири). В подобных сектах в людях развивались как либертарно-коммунистические и коллективистские начала солидарности, взаимопомощи, так и начала личной свободы и развитого самосознания, столь не типчного для России чувства собственного достоинства: ведь каждый сам принимает свои решения, сам напрямую без посредников общается с Богом, сам отвечает за своё соучастие или неучастие во зле этого падшего мира.
Известный знаток старообрядчества, наверное, хорошо знакомый всем вам писатель, П.И. Мельников-Печёрский так оценивал его: «Непреоборимая эта сила, единственная сила, которую выработал русский народ под гнётом московской централизации, воеводских притеснений и крепостной зависимости, сила, заменившая в нашем народе энергию, заснувшую с тех пор, как сняты были вечевые колокола и вольное слово самоуправления замолкло перед лицом Москвы». Против царя-Антихриста Петра, против бюрократического государства, порабощённой и умерщвлённой им церкви, налогового гнёта, крепостного рабства, полиции и рекрутчины странники-сектанты выдвинули свою альтернативу сопротивления на личном, религиознонравственном, духовно-экзистенциальном и социальном уровнях. Они стойко отказывались платить сатанинской власти подати, служить в её войске, ходить в её храмы, проходить её переписи, исполнять предписываемые ею обряды, подписывать её бумаги, присягать ей в верности, — а вместо этого или восставали или бежали в леса, горы, пустыни, в крайнем случае, готовые и на самосожжение, и на казнь, и на всякое гонение за свою анархическую веру. Так они сохраняли и выращивали в порабощённом народе дух бунта, протеста, неучастия — во власти, эксплуатации, собственности, в казённой церкви.
Среди наиболее влиятельных течений народного анархического христианства, активно распространившегося на окраинах Империи, были бегуны, в самом названии которых звучит идея странничества в поисках Истинного Царства и побега от Царства Кесаря. Одним из основателей этого направления, возникшего в конце XVIII века, был инок Евфимий, подробно разработавший богословско-философское учение бегунов. Он призывал к подвигу странничества и к принципиальному противостоянию любой власти через уход от неё. Излагая идеи Евфимия, историк А.И. Мальцев пишет, что для него «побег — это не просто один из способов решения проблемы спасения души христианина во враждебном идеалам правой веры окружении, побег — это необходимость, первая обязанность и религиозный долг истинно верующего человека, иного пути спасения души просто не существует». То есть уход от власти как принцип несоучастия («жить не по лжи», — сказал бы Солженицын). Монах Евфимий, собственно говоря, предлагал принципиальный отказ от соучастия: в государстве, в военной службе, от всех контактов с властями — выйти из-под надзора. Особенно если мы помним, что идея надзора была идеей фикс русского государства после Петра: всех переписать, на всех наложить повинность, всех куда-то приписать, к какому-то разряду, тотальная рекрутчина и тягло. И всё это «антихристово дело»: перепись, контроль, закрепощение, унификация и утилизация личности государством — вызвало очень решительные и массовые действия протеста.
Задолго до таких анархических теоретиков гражданского неповиновения и неучастия во зле власти, как Генри Дэвид Торо и Лев Толстой (и тем более — их продолжателей Махатмы Ганди, Александра Солженицына и Мартина Лютера Кинга), Евфимий призывал христиан к отказу от военной службы, от всякого насилия и от всяких контактов с официальными властями, к решительному выходу из под отеческого надзора государства. Особенно резко он порицал институциализацию социального и политического неравенства и иерархии, резко критикуя установленную Петром Первым систему рангов, чинов, властей и распределения собственности. Монах Евфимий утверждал в духе либертарного коммунизма раннего христианства: «Вся нам общая сотворил есть Бог, еже суть нужнейшая, и несть мошно рещи: мой свет, моё солнце, моя вода и прочая». Все иерархии и формы собственности в свете этого подхода являлись явно антихристианской нелепой попыткой нарушить Божественный порядок равенства, свободы и справедливости. Резюмируя взгляды основателя секты бегунов — его бескомпромиссное отрицание любого государства, любой иерархии, любой собственности, любого угнетения и акцент на небольшие добровольные сообщества людей, образованные на основе социальной справедливости и свободы — исследователь А.И. Мальцев справедливо заключает: «Таким образом, на наш взгляд, «анархические элементы» несомненно присутствуют в учении Евфимия».
По словам известного современного омского историка анархизма А.А. Штырбула: «Бегуны не признавали частную собственность, сословность, жизнь в городе, соглашение и сотрудничество с властями. Проповедники бегунства призывали крестьян не платить казённую подушную подать, отказываться от регистрации в переписях (ревизиях) населения, не исполнять рекрутскую, почтовую, заводскую и другую повинности. Ревизия, как утверждали они, есть «сеть, уловляющая в царство Антихриста, средство, прикрепляющее к Антихристу». Под последним подразумевалось государство.»
И вот это очень мощное течение «бегунов» создало целую структуру уходящих от государства людей и взаимной помощи. Уход от ревизии, от рекрутчины, решение не платить подати, отказ от службы в армии. Они основывали свои коммуны на Алтае, в Сибири. И очень характерно, что для них было принципиально — выйти из-под власти государства. Если бегун смертельно заболевал, то велел своим родным сообщить в полицию, что он ушёл «невесть куда». Это означало формальный разрыв с иерархическим обществом: больной уходил в лес и там умирал настоящим вольным странником. Отделиться, не быть подконтрольным, не быть посчитанным, не соучаствовать во власти, не соучаствовать в налогах, не соучаствовать в армии.
Уходя в середине XIX века целыми деревнями от власти Антихриста, странники-бегуны страстно искали на Алтае и в Сибири Беловодье — обетованную страну справедливости, без власти, собственности, угнетения и иерархии. Среди бегунов выделялись собственно странники и странноприимцы: сеть сочувствующих странникам единомышленников, помогавшим им в опасных скитаниях. По словам историка А.В. Грачёва, чтобы достичь спасения души, перед смертью странноприимцы тоже, подобно странникам, должны были демонстративно и открыто порвать всякую связь с государством: «Когда странноприимец смертельно заболевал, родным вменялось в обязанность дать знать в полицию, что он скрылся неизвестно куда. Это означало формальный разрыв с обществом. Затем, если больной имеет достаточно сил, он сам уходит или его уносят в соседний дом или лес, где он умирает настоящим странником». Царские гонения лишь укрепляли решимость бегунов пострадать за свои убеждения и, говоря словами Ивана Карамазова, «заявить Бунт».
Ещё более влиятельным, радикальным, многочисленным и откровенно анархическим течением среди русских староверов были духоборы (или «духовные христиане»). В философии духоборов отчётливо видны гностические мотивы. По их представлениям, человеческая душа божественна, призвана к любви и свободе, но часть душ согрешили и отпали в падший мир. Тело — тюрьма души и, пребывая в теле, человек призван преодолеть власть плоти, восстановить в себе образ Божий. Духоборы категорически отрицали обряды, внешние авторитеты и законы, светскую и духовную власть, противопоставляя им внутреннюю любовь и свободу, идущую из глубин человека. Из этого вытекали категорический отказ от повиновения государственным властям, от уплаты налогов, службы в армии, присяги, участия в официальной церкви и от мясоедения. Единственным законом для человека признавалась исключительно его свободная воля. Писания и таинства вовсе отвергались, а единственным храмом считалась душа человека. Внутреннее мистическое откровение заменяло внешний догмат. Радикальное отрицание власти и собственности, идеи равенства и свободы проводились духоборами бескомпромиссно. По их представлениям, люди должны жить общинами, кормиться своим трудом, иметь общее имущество, ничем не владеть, никому не подчиняться, практиковать вегетарианство. Мужчины и женщины должны быть полностью равны во всём. С их точки зрения, любые внешние авторитеты, обряды, власть, эксплуатация — всё это от Антихриста. Они даже отказывались от эксплуатации домашних животных, говоря, что и домашние животные — тоже наши друзья, и мы не можем на них пахать землю и т. д. Любые внешние догмы навязаны нам.