он категорически против профессиональной армии как основы государства, против государственной церкви, он пацифист. Политическое равенство, бесконечная свобода, минимизация государства. То есть, повторяю, это та точка, где то ли ещё либерализм, то ли уже анархизм.
И ещё очень важно и драгоценно то, что Пейн резко осуждал якобинский террор! Он справедливо и проницательно-гневно писал о нём, что «…благодаря этому террору в политику проник нетерпимый дух церковных гонений, когда трибунал, величаемый революционным, занял место Инквизиции, а гильотина — место костра». Иными словами, для него революция не есть террор, не есть гильотина, не есть диктатура Комитетов; это революция, которая осуждает и исключает государственный террор и централизацию, и концентрированно воплощающую всё это якобинское начало. То есть и здесь мы видим тоже несомненно либертарный дух. Да, он революционер, да, он радикал, но он вовсе не сторонник того, что он называет «нетерпимым духом церковных гонений». Он не сторонник чрезвычайных таких органов, которые от имени революции начинают рубить головы направо и налево и уничтожать инакомыслящих. Он сам чуть не погиб от якобинского террора.
То есть Томас Пейн, безусловно, революционер, но не авторитарный, а либертарный. Это либерал, но либерал, для которого свята отнюдь не частная собственность, а человеческая свобода, и право народа на восстание, и противопоставление общества государству, вплоть до «схлопывания» и отмены этого государства. Повторяю, очень яркая и очень мне симпатичная фигура, сыгравшая очень важную роль и в Американской революции, и во Французской Великой, и вплоть до начала XIX века участвующего в английском рабочем движении. Поэтому Томас Пейн достоин того, чтобы о нём рассказать. Чтобы его добрым словом поминали все анархисты и вольнодумцы всех континентов. Он не анархист, но ключевая фигура в протоанархизме. Ещё раз повторю, либерализм и анархизм будут много и ожесточённо спорить (либерализм разный, анархизм разный), а потом между ними появится либертарианство, как мы уже с вами знаем. Но всё-таки интересны не только точки расхождения, но и точки сближения.
Упомянув о Пейне, я хочу привести ещё два примера фигур подобного типа. Наверное, их больше, но ведь моя цель, как вы знаете, — не исчерпывающий перечень, а просто указание тенденций. Вот самое время сейчас вспомнить, на секундочку вернуться в Россию и вспомнить такое важное направление общественной мысли, как ни странно, как ранние славянофилы. В прошлый раз мы с вами говорили про Феодосия Косого, про русские ереси анархические. Но славянофилы тридцатых-сороковых годов (до империалистического вырождения славянофильства в таких поздних одиозных фигурах, как Николай Данилевский) большое влияние оказали на Бакунина. И у ранних славянофилов (строго говоря, они, скорее, либералы, чем анархисты, они совсем не против царя, не совсем против государства) всё-таки очень силен дух свободы. В отличие от тех, кто потом будет ссылаться на славянофилов, (нынешние патриоты, нынешние державники и черносотенцы очень любят возводить себя к Хомякову, к Аксаковым, к Киреевским, но это мне кажется не очень правильным). Их продолжатели будут трактовать эти идеи в духе имперском (завоевать Константинополь, великая Россия, объединить славян под самодержавным венцом).
А для славянофилов первого поколения всё было совсем иначе. Для них очень важна и дорога идея свободы. И повторю, они оказали огромное влияние на Бакунина. И поэтому интересно на таком примере русского либерализма, славянофильства найти у них сильные анархистские нотки. Ну во-первых, смотрите, братья Аксаковы, не помню, кто именно из них — Иван или Константин (я не очень хорошо сейчас помню славянофилов), в общем, два брата Аксаковых, которых все знают, наверное, дети знаменитого писателя, автора сказки «Аленький цветочек» и других. Они обосновывают идею о том, что в России и вообще в русской истории противостоят друг другу государство и земля. Есть земское (общественное) начало, (но это, смотрите, прямо Пейн, хотя они совершенно не отдавали себе отчет, у них совсем нет традиции Просвещения как у Пейна.) Земля против власти: власть — это начало бюрократическое, самодержавное, злое, а есть начало земское, общинное, самоуправленческое, народное, общественное. Вот эта антитеза станет ключевой для народников, для анархистов. Вся история России — это борьба народа с государством. И эта идея сформулирована и обосновчана очень чётко у славянофилов. Есть власть, а есть земля.
А затем ранние славянофилы категорически выступали за свободу, и считали, что христианство несовместимо с идеей авторитаризма и принуждения. Поэтому они, в частности, выступали за категорическое освобождение церкви из-под мертвящего гнёта империи. Петр Первый поработил церковь в России; необходимо освободить церковь, она не совместима с духом бюрократии. То есть антибюрократизм, антиимперство, антиавтори-тарностъ: освободить религию, христианство и церковь от порабощения государством. За всяческую свободу слова и мысли, за ликвидацию позорной рекрутчины и крепостного рабства. И Аксаковы были первые, кто начал говорить о русской сельской общине как ячейке общества задолго до народников, Бакунина и даже до Герцена. Община с её самоуправлением, понималась слвянофилами как живой, органический элемент русской жизни. Да, они либералы, но какие либералы? Либералы, которые противопоставляют землю власти, которые выступают за широчайшую свободу слова и мысли, за освобождение церкви из-под ига государства, и которые считают, что община с её самоуправлением, с её традициями, может быть основной ячейкой общественной жизни. Да, наверху останется царь как символ единства страны, но это не самодержавие бюрократическое, не имперская Россия. Должен быть и Земский Собор: «сила власти — царю, сила мнения — народу». И полностью надо ликвидировать посредника в лице петербургской бюрократии! Это ещё не совсем анархизм, но сколько здесь анархического, и сколько анархисты, народники, Герцен, Бакунин возьмут у тех же Аксаковых, Хомякова! Поэтому, повторяю, первое поколение славянофилов ещё, к счастью, было очень мало заражено этим духом великодержавности, ксенофобии, имперства, который потом проникнет в их ближайших преемников: в славянофилов второй волны, того же Данилевского, вплоть до черносотенцев начала XX века, которые будут считаться продолжателями славянофилов, но выбросят у них эту живую идею свободы личности и самоуправления общества. Не знаю, получится ли у меня к ним ещё вернуться в нашем курсе, когда будет Бакунин и Герцен. Поэтому я сказал о них сейчас, завершая тему протоанархизма.
И, наконец, третий пример такого революционного либерала, очень интересного. Это уже упоминавшийся мною, когда я показывал книжки, Вильгельм Гумбольдт. Мы знаем два великих имени немецкой культуры, двух братьев Гумбольдтов — Александра и Вильгельма, которые сделали целую эпоху не только в немецкой, но и в европейской культуре. Александр — географ, естественник, но нас сегодня, в частности, интересует Вильгельм, а не Александр.
Вильгельм Гумбольдт, — два слова о нём. Годы жизни: 1767–1835. Он прославлен как один из основателей Берлинского университета (и вообще модели Европейского университета двух последних веков (которая сейчас рассыпается у нас на глазах вместе с культурой Нового времени и агонизирует под ударами «оптимизации», коммерциализации, бюрократизации, специализации и печально известного «Болонского процесса»)). Это великий филолог-лингвист, общественный деятель, дипломат, либерал, но — либерал в самом хорошем смысле этого слова. (Помните, как Некрасов писал о Грановском: «Воплощённой укоризной он стоял перед отчизной, либерал-идеалист»?) Не в смысле обоснования социального неравенства и частной собственности, а в смысле гуманности, свободы.
Вильгельм Гумбольдт в молодости, не помню точно, в каком году, пишет книгу «О пределах государственной деятельности». Название говорит за себя. Он пишет там, что нужно отказаться от взгляда на государство как на благо, надо отказаться от патернализма, от опасной и вредной иллюзии, что государство даёт нам какие-то блага. Надо резко уменьшать функции, права и поползновения государства в пользу личной свободы и общественной самодеятельности. Не сразу и не за один день — это должно происходить постепенно и неуклонно. Гумбольдт не революционер, в отличие от Пейна, и не считает, что не сегодня-завтра можно взять и уничтожить государство. Это философский трактат. В своей общественной практике Гумбольдт был просто либерал, гуманист, а вовсе не призывал к восстаниям и не звал на баррикады, как тот же Бакунин. Но он говорит, что нужно освободить человека от власти государства, нужно постоянно сужать функции государства, потому что государство противоположно человеку! Он отстаивает идею человеческой свободы, критикует патернализм, и говорит, что в идеале государство должно «схлопнуться», то есть вообще у него не должно остаться никаких функций.
Вот давайте, я приведу вам одну цитату из Гумбольдта, — она очень яркая, — на тему анти-патернализма и отрицания опеки государства над обществом. Вильгельм Гумбольдт пишет: «Государство, в котором граждане были бы вынуждаемы и побуждаемы следовать хотя бы самым лучшим законам, могло бы быть спокойным, миролюбивым и богатым государством, но оно представлялось бы мне толпой откормленных рабов, а не союзом свободных людей, действующих в границах прав». То есть, смотрите, какая итересная и принципиально важная мысль: общество, в котором люди зависят от государства — это толпа откормленных рабов. Необходимо преодолеть это холопское упование на государство, десакрализировать его, «схлопнуть», лишить священного места в обществе. Эта идея последовательной, вплоть до нуля, аннигиляции, сжимания государства, то есть анти-этатизм анти-патернализм, анти-авторитаризм. Повторяю, это философский трактат. Гумбольдт не был каким-то революционером, в своей жизни он был общественник, гуманист, университет Берлинский организовал, лингвистику современную во многом создал.