И в этом смысле мне даосизм очень напоминает, как ни странно, загадочный даймоний Сократа. Сократ говорил, что у него есть внутренний голос, даймоний, который не говорит ему что делать, но говорит, что не делать: не играть в чужие игры, не быть не собой. И вот мало-мальское знакомство с Сократом говорит, что Сократ предельно концентрирован, он отстранён от всего лишнего, но он сосредоточен, он смеётся надо всем, потому что он внутренне серьёзен. Вот даосизм — про то же самое, мне кажется. Для даосизма высшая форма движения — это покой. Покой включает в себя всё движение, объемлет и предполагает его. В «Дао дэ Цзин» потрясающая метафора: «главное в чаше не стенки, а пустота между стенками». Даосизм говорит о том, что высший вид речи — молчание. Высший вид активности — недеяние (об этом чуть позже). В самом деле, вот подумайте… Вы с кем-то беседуете, и вы что-то говорите, обмениваетесь «информацией». Но есть такой высокий и глубокий уровень общения, когда любое слово только лишнее, когда молчание максимально выражает суть вашего общения. Как скажет через две тысячи лет, всё, что мы можем сказать о Боге — это «исполненное молчание» на границе неведомого. Молчание молитвы, в которой всё. И вот даосизм говорит об этом. Молчание порождает все слова, так же как покой является источником всякого движения. Повторяю, это очень глубокие мысли, они кажутся абсолютно нелогичными, парадоксальными, но они, мне кажется, бездонно глубоки.
Я многое знаю из сочинений даосизма наизусть, но вот одна из моих любимых притч звучит так (опять, как обычно, цитирую приблизительно, по памяти): «Чтобы поймать рыбу, нужны сети. Чтобы изловить зайца, требуются силки. Когда же рыба поймана, сеть становится не нужна. Когда заяц пойман, силки становятся не нужны. Чтобы выразить мысль, нужны слова. Когда же мысль выражена, слова становятся не нужны. Где бы мне найти человека, забывшего про слова, чтобы с ним поговорить?». Вот, вдумайтесь пожалуйста: молчание как высший вид речи. Покой как высшая форма движения. Сила слабого. Даосизм сравнивает мудреца с младенцем. Он слаб, он ничтожен, но из него вырастет сильный и живой человек. А старый человек, он уже застывший, закостеневший, кажется сильным, но на самом деле он близок к смерти.
Вообще любимый даосский образ — сравнение мудреца не только с ребёнком, но даже с эмбрионом: мудрец покоится во Вселенной, как эмбрион гармонично пребывает в материнском чреве. Ключевое понятие даосизма — это «совершенномудрый» идеальный человек. В общем, совершенномудрый противоположен благородному мужу (цзюнь цзы) конфуцианства, потому что он не суетится, не размахивает руками, не хочет господства над Поднебесной и народом, не стремится построить иерархию, власть, господство, подчинение. Он не желает ничем обладать и никого контролировать. Он слушает Дао. Он предоставил мир самому себе и пытается познать самого себя, собственное Дао.
Я не буду много говорить о Дао, но поговорю о том, как оно достигается, проявляет себя, и как оно постигается. Через Дэ, например. Дао дэ Цзин — «Книга о Дао и Дэ». Дэ на русский переводят обычно такими словами, как «добродетель» или «благодать». Дэ является эманацией Дао. Два центральных понятия даосизма: это естественность и самотаковость — желание дать миру быть самим собой, предоставить ему свободу, довериться его спонтанности и творчеству.
Мы живём в мире чудовищно противоестественном, в мире каменных джунглей, машин, всепоглощающей техники. Я когда-то, много лет назад, сотрудничал с одной, уже давно погибшей, детской энциклопедией «Аванта плюс», писал туда множество статей по культуре, истории, философии. Однажды я принес пачку статей редактору, а редактор, молодая дама, редактировала ещё и том «Наши домашние питомцы». И тут я увидел статью, название которой меня потрясло до глубины души. Там было написано: «Для чего нужна собака?». Представляете? Собаке не дано быть собакой, она существует только «для чего-то». Вот даосизм с этим не согласен! Он хочет оставить собаку в покое. Путь собака будет просто собакой, самой собой и для себя — и только. Пусть горы будут горами, пусть мир будет миром. А не инструментом для человеческой суеты, пусть даже «эффективной» и деловитой, которая поглотила и собаку, и горы, и культуру, и всех нас с вами — в своей жутковатой бессмысленной воронке. Человеку нужно быть скромнее. Человеку нужно быть глубже и подлиннее. Нужно не ставить себя в центр мироздания, как в конфуцианстве с его Ян, а надо понять силу слабости, надо понять слово, которое не извлечено, надо понять, что покой — высшая форма движения. Надо увидеть красоту чистоты и первозданности голубя, который ещё не испачкан.
И тогда мы с вами поймём, что высшая форма активности — это недеяние, У-вэй, ещё одно важнейшее понятие даосизма.
Сразу хочу сказать, что У-вэй не есть бездействие. И человек, который валяется целыми днями у телевизора на кровати не должен ссылаться на Лао-цзы, не должен самодовольно говорить, что он осуществляет даосское недеяние. Недеяние — это предельная концентрация. Даосы сравнивают человека в состоянии У-вэй, со стрелой, которая пущена из лука — она не сворачивает в сторону, она точно бьёт в цель.
Вот вам одна из красивых даосских легенд, пример недеяния. Однажды Конфуций увидел бурный водопад. Там кипела вода, переворачивались камни, рушились потоки, там рыбы не могли плыть и выживать. И вдруг он увидел даосского мудреца, который там спокойно купался, как ни в чём не бывало. И Конфуций спросил: «Как ты можешь купаться в водопаде?» А мудрец сказал: «Я не противостою водопаду, а с ним сливаюсь». Одна из моих любимых фраз из «Дао дэ Цзин»: «Умеющий ходить не оставляет следов». Мудрец, который не борется с водопадом, а сливается с ним. То есть познает Дао через недеяние. Человек, который живёт, как Сократ, который не играет в чужие игры. Который не считает суету по подчинению мироздания и по манипуляции людьми и вещами, чем-то важным и достойным человека.
Я всегда своим студентами объяснял: вы все знаете, чем отличается восточная борьба от западной. Восточная борьба родилась из даосизма. Сравните бокс европейский и какой-нибудь вид восточной борьбы. Бокс: вы устрашающе машете кулаками, вы пугаете, вы источаете агрессию, много суетитесь, вы хотите напугать соперника. А восточная борьба — ничего лишнего, никакой ненависти, никаких эмоций; одно движение, — и всё. Вот это— У-вэй, недеяние, предельная концентрация, вычление сердцевины вещи. И именно недеяние связано с Дао, потому что, кто постиг Дао, тот пребывает в недеянии. Кто пребывает в недеянии — тот постиг Дао. Любимый пример даосов — сравнить мудреца с эмбрионом в чреве матери. Так же и человек покоится во Вселенной, он с ней сливается, как этот мудрец в водопаде. Быть не в суете, а в гармонии с собой и с миром. Не болтать, а вслушиваться. Не спешить. Как нам не хватает сейчас этих даосских добродетелей!
Надо понять, что мир существует вовсе не для человека. Как пишет Чжуан-цзы, «…природа не знает человеколюбия». То есть человек не в центре мира. В даосизме совсем нет антропоцентризма, нет культа цивилизации, власти, окультуривающего и насильственного импульса Ян, призванного подчинить и оформить мир и т. д. Человек может слушать мир, следовать миру. Из этой глубокой философии, говорящей о спонтанности, о естественности, об отрицании всего искусственного, следуют вполне наглядные и последовательно радикальные анархические выводы — отказ от иерархии, от собственности, от власти, от войны, от доминирования, от техники.
Студенты на лекциях об анархизме часто спрашивают меня: «Мы что, будем говорить только про политику, и никакой философии?» Вот философия. И лишь как одно из следствий этой даосской философии (мистической, прекрасной и космоцентричной, а вовсе не социоцентричной, как конфуцианство и легизм) — политика. Анархистов-философов мало, но даосизм — это великая изначальная философия и это — великий фундамент анархизма. Какие-то основные вещи здесь сказаны и продуманы впервые и заложены очень глубоко: довериться природе, противопоставить естественность искусственности, противопоставить концентрацию суете, свободу — доминированию, иерархии. А из этого уже следует всё остальное: антипатриархализм, скорее Инь, чем Ян, скорее женское начало, чем мужское, скорее природное, чем культурное, конфуцианское.
Так вот, я позволю себе несколько цитат из «Дао дэ цзин», потом из «Чжуан-цзы», потом пробегусь ещё по нескольким аспектам влияния даосизма, и будем двигаться к завершению.
«Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует», то есть тот, кто в недеянии.
Вот прямая, концентрированная, язвительная, острая и резкая полемика с конфуцианством. «Когда устранили великое Дао — появились человеколюбие и справедливость. Когда возникло мудрствование — появилось великое лицемерие. Когда шесть родственников в ссоре, тогда появляется сыновья почтительность и отцовская любовь. Когда в государстве царит беспорядок — тогда появляются верные слуги. Когда будут устранены мудрствование и учёность — народ будет счастливее во сто крат. Когда будут устранены человеколюбие и справедливость — народ возвратится к сыновьей почтительности и отцовской любви. Когда будут устранены хитрость и нажива — исчезнут воры и разбойники. Все эти вещи происходят от недостатка знания».
А теперь про войну, про правление. «Страна управляется справедливостью. Война ведётся хитростью. Поднебесную получают во владение посредством недеяния. Откуда я знаю всё это? Вот откуда. Когда в народе много запретительных законов — народ становится бедным. Когда у народа много острого оружия — в стране увеличиваются смуты. Когда много искусных мастеров — умножаются редкие предметы. Когда растут законы и приказы — увеличивается число воров и разбойников».
Кстати, эта очень привлекательная идея нашла отражение и подражание через несколько веков в христианстве. Помните, апостол Павел говорил: «Когда умножаются законы — умножаются преступления». Поразительная просто перекличка с даосизмом! Словно он цитировал