Я заколебалась, поскольку сама не была полностью уверена.
– Немного. Какое-то странное место, незнакомое мне. И…
– Он.
Я кивнула.
– Нам нужно соблюдать осторожность. – Ишка выглядел встревоженным.
– Я не могу упустить шанс узнать больше. Особенно если мы хотим выиграть войну.
Фейри ответил долгим, пристальным взглядом:
– Возможно, ты считаешь меня старым и чуждым людским эмоциям. Но я прекрасно понимаю, что тобой движет, и к войне это не имеет никакого отношения. Я знаю, что значит оплакивать кого-то. Но…
Я не хотела снова заводить этот разговор.
– Ты не ответил на мой вопрос, – натянуто сказала я. – Где ты был?
– Не имеет значения.
– Летал навестить сына?
Ишка напоминал мраморное изваяние. Лишь на шее билась жилка.
Я встала с койки и подошла ближе – достаточно близко, чтобы разглядеть все маленькие несовершенства его лица, ранее скрытые темнотой. Едва заметные морщинки в уголках глаз, шрам на подбородке, отливающие серебром пряди в золотистых волосах. Как же легко его соплеменникам было скрывать следы жизненных ошибок; за утонченностью и спокойствием, словно за бинтами, прятать тщательно зашитые раны прошлого. Люди же обычно пропитывали своей болью все вокруг и отрицали ее до последнего вздоха, хотя на коже выступала кровь.
Именно так я себя и чувствовала последние несколько месяцев. Словно истекала кровью.
– Ишка, повстанцы доверились тебе, – сказала я. – Доверие дается им нелегко, но ты его заслужил. Мы благодарны за все, что ты для нас сделал. Но…
«Но» сорвалось с моих губ без разрешения, и я замолчала. При взгляде на фейри я все еще чувствовала что-то странное – острое как бритва.
– Но в тебе еще осталась частичка ее ненависти ко мне, – тихо закончил Ишка.
Она. Он. Решайе. Эф.
Я не ответила.
– Моя самая большая ошибка, – сказал он. – Я могу повторить это тысячу раз, и все равно будет недостаточно. Возможно, потеря сына – наказание за то, что я тогда совершил.
Его спокойное лицо омрачилось болью.
Такое человеческое, узнаваемое выражение.
Он говорил так, словно его сын мертв. На самом деле, хотя сыну Ишки и грозила гибель в плену у Нуры, его спасли войска Кадуана, и он сохранил верность королю фейри. Ишка редко заговаривал о нем. Только сейчас я впервые задумалась: что наш союзник должен чувствовать при мысли, что родной сын считает его предателем? Их разделяла пропасть, такая же непреодолимая, как стены Илизата.
Мое сердце дрогнуло от жалости.
– Иногда кажется, что привязанность доставляет только неудобства, – тихо произнесла я. – Но тогда ради чего мы все это делаем, как не ради любимых людей?
Ишка словно собирался ответить, но передумал и протянул руку:
– Покажи мне.
Я повиновалась. Он сжал мою ладонь, хмуро разглядывая витые золотистые узоры. Свет фонаря струился по металлическим завиткам огненными струйками, и линии казались еще более потусторонними. Жжение притупилось, сменившись легкой остаточной болью. Больше я ничего особенного не чувствовала.
– Расскажи мне еще раз, что произошло.
Я повторила рассказ, описав шар, который Фаримов преподнес фейри, и все, что случилось после того, как я этого шара коснулась.
Ишка молчал. Ладонь закололо: магия фейри потянулась к моей, словно прощупывая золотой узор сквозь кожу. Внезапно он выпустил мою руку и выпрямился. Его взгляд метнулся к моему, и я увидела на лице фейри редкое, несвойственное ему выражение – панику.
– Нужно уходить, – сказал он.
– Почему? Что случилось?
И тут раздались крики.
Глава 13
Время в Илизате текло по-другому. Секунды растягивались в месяцы, а месяцы сжимались в секунды. Я так и не понял, сон я вижу или одну из уловок Илизата.
Сдвиг произошел внезапно: ткань мира словно с болью разорвалась пополам, как плоть под тупым лезвием.
Следующее, что я осознал, – меня тянет все дальше вниз, я проваливаюсь сквозь пол, затем сквозь землю и попадаю в глубинное неизведанное нечто.
Лицо обожгли холодные соленые брызги морских волн. Давящей тучей нависло ощущение, что за мной наблюдают.
Следом меня окутало до боли знакомое присутствие, и я содрогнулся от того, каким родным показался чужак – родным до глубины души: все, о чем я забыл, что искал, словно очутился в дюйме от кончиков пальцев.
Меня позвали по имени.
Я пошел на зов, но вдруг перенесся совсем в другое место.
И здесь я ощутил другое присутствие: кто-то замурованный в камне смотрел вниз, на прекрасный город в горах. Пребывание там тоже длилось всего несколько секунд.
Жар и боль разрывали на части. Я чувствовал, что горю в бушующем пламени, которое пожирает меня заживо. Все вокруг рушилось.
Как за соломинку, я хватался за несокрушимую уверенность: что-то не так.
Что-то ломается.
Это опасно.
И тут пламя поглотило меня.
Я вскочил на ноги еще до того, как осознал, что двигаюсь. Подгоняемая паникой кровь стучала в висках.
В мире вокруг я не понимал очень многого. Но когда я открыл глаза, в мозгу отчетливо отпечатались два неоспоримых факта – я осознавал их так остро, как ничто другое за последние месяцы.
Первый. Только что произошла катастрофа. У меня не хватало слов, чтобы объяснить, что именно случилось или даже откуда я это знаю. Я ощущал сдвиги на уровне более глубоком, чем доступен слуху или зрению, словно встряхнувшее меня землетрясение непоправимо повредило самые основы моего существования.
Второй. Кто-то искал меня. Кто-то важный. Я чувствовал связь с ним, как веревку, обвитую вокруг горла, и она затягивалась все туже.
Сам не осознавая, что делаю, я изо всех сил уперся руками в стену.
Выпусти меня!
Отчаянная попытка использовать магию привела к тому, что на кончиках пальцев вздулись волдыри, – нанесенные на кожу стратаграммы перенаправили мои усилия. Но я едва почувствовал ожоги.
МНЕ НУЖНО ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА!
Илизат никогда не говорил словами, его голос звучал как набор звуков. Сейчас со всех сторон раздались скрипы и стоны. Вырезанные на стенах рисунки содрогнулись.
«Ты тоже чувствуешь перемену. Как странно. И все же, возможно, нет ничего удивительного в том, что муха чувствует толчки надвигающейся бури».
Я прижал ладони к стене, дыхание участилось, а сердце бешено заколотилось. Рисунки неистово задрожали в ответ. Мне никогда раньше не доводилось видеть ничего подобного.
– Что это? – прохрипел я. – Что сейчас произошло?
Стоны камня походили то ли на смех, то ли на рыдания.
«Начало конца, порожденного гордыней смертных. Руки, тянущиеся к силам, которыми нельзя пользоваться, и размывающие границы, которые нельзя нарушать».
– Я не понимаю.
«Нет, не понимаешь. Конечно же».
Нить, связывавшая меня с этой странной, но такой знакомой душой, начала исчезать, как расплывчатые образы после сна, и от одной только мысли об утрате заныло сердце.
Я попробовал еще раз применить магию, но получил только новые ожоги на руках. Тем не менее я не сдавался.
«Ты не можешь разрушить эти стены. Ты же не настолько глуп, чтобы надеяться, что у тебя получится. Твое место здесь».
Тени Илизата ласкали мое лицо.
«Почему ты так хочешь уйти, мой сын пепла?»
– Потому что…
Я не знал, как описать охватившую меня внезапную потребность. Словно где-то далеко, за стенами тюрьмы, я только что потерял частичку себя.
В ответ на мои невысказанные мысли стены заскрипели подобием смешка. Ведь Илизат слышал все.
«Я тоже потерял частички себя. Но и твоя, и моя потери неизбежны».
Еще одна неудачная попытка прорваться сквозь стены. Еще один приступ боли.
– Нет ничего неизбежного, – пробормотал я.
Связь с чужаком почти прервалась.
Я мог бы поклясться, что Илизат рассмеялся.
«Я здесь целую вечность. Солнца встают и заходят, рушатся империи, а я все еще здесь. Я был здесь задолго до того, как солнце поднялось на небо, зажглись звезды или появились очертания аранского побережья. Я был задолго до этих стен и буду еще долго после того, как смертные разрушат свой мир. Я почувствую, как он рухнет к моим ногам, и буду наблюдать. Вот что такое неизбежность».
Я усмехнулся. Да пошел он!.. Все равно не брошу попытки.
– Мы такие, какие есть, – пробормотал я под нос, тяжело дыша от напряжения перед следующим ударом и обращаясь в основном к себе. – Боремся с неизбежным. Даже если выглядим при этом полными идиотами.
В воздухе повисла странная тишина: перешептывания Илизата разом прекратились. Стало так темно, что при каждой попытке применить магию на моем лице отсвечивало красное зарево.
Хм.
Я замер. Меня пронзило неожиданное осознание.
Все то время, что я провел здесь, запертый в камере, полной насылаемых Илизатом кошмаров, я прислушивался к его шепоту, пугался его видений. Но мне ни разу не пришло в голову задуматься, что же он такое – достаточно ли он живой, чтобы чего-то хотеть.
Это случилось только сейчас.
Кто-то когда-то научил меня: нет ничего полезнее, чем понимать скрытые нужды и желания других. И теперь, по какой-то необъяснимой причине, я почувствовал все это в Илизате. Желание, страсть. А еще горе и страх.
– Ты чего-то хочешь. Я могу тебе помочь.
Взрыв смеха.
«Нужна ли горе помощь насекомого?»
– Гора не может сдвинуться с места. Насекомое может. – Я прижал ладони к камню. – Ты чего-то хочешь. Я чувствую это. Ты прикован к месту. Но я могу уйти, если ты позволишь.
Последовала долгая пауза, и я приготовился снова отчаянно биться о стены; что ни говори, в этом куда больше смысла, чем в попытках договориться с собственной тюрьмой.
Но затем звуки сложились в шепот: «Я заключу с тобой сделку, Максантариус Фарлион».
Я замер. Должно быть, очередная галлюцинация. Очередной трюк Илизата.
«Позволю тебе сразиться с неизбежностью. Дам шанс исправить ущерб, нанесенный основам твоего мира. Тебя ждет неудача, но я разрешу попробовать».