Губы Брайана скривились в презрительной усмешке.
– Я нашел тебя в трущобах Мериаты, одурманенного настолько, что ты не помнил собственного имени, не говоря уже о моем. И тут я решил, что брата нужно спасать. Что с тобой случилось что-то настолько ужасное, что ты не выдержал и сбежал от действительности. Но как выяснилось, тебя совершенно не привлекала идея оказаться где-либо еще, кроме того места, где ты находился.
У Брайана были свои недостатки, но никто не назвал бы его лжецом. Я не сомневался, что каждое слово – правда.
Под кожей закипал стыд. Хотелось верить, что у меня было какое-то объяснение. Какая-то причина, о которой я мог поведать брату, чтобы он понял – чтобы я сам понял.
Но какие тут можно придумать оправдания?
Брайан тихо усмехнулся и отвернулся от меня:
– Прошло десять лет, но в глубине души я все еще надеялся, что получу ответы, когда вернусь за тобой на Ару.
– Я не… – покачал головой я.
– Ты ничего не помнишь. Знаю. – Еще одна усмешка, на сей раз злее предыдущей. – Не стоило и надеяться.
– Я бы все тебе рассказал, если бы мог.
Но если это правда, почему я молчал десять лет?
Наши отношения с Брайаном всегда были… сложными. Даже с утраченной памятью я сразу это понял, стоило узнать его лицо. Прошлое, даже если я его не помнил, омрачало наше общение. Но я бы точно не бросил его в такую минуту в полном одиночестве.
Ведь не бросил бы?
В тишине оглушительно тикали часы.
– Что с ними случилось? – тихо спросил я.
Я сам не знал, что собираюсь заговорить, пока слова не слетели с губ. И в тот же момент голос в голове снова предупредил: «Не стоит открывать эту дверь».
Брайан отвернулся к окну, скрестив на груди руки:
– Мятежники из Ривеная. Их разозлило, что отец во время войны поддерживал другую сторону. Возможно, их разозлило и положение, которое мы с тобой занимали в армии. Однажды ночью они проникли в наш дом и отомстили. К тому времени, после победы короны при Сарлазае, война практически закончилась. Бессмысленная месть. – Голос брата звучал холодно и натянуто. – Когда нашу семью нашли, все были мертвы уже несколько часов.
Внезапно закружилась голова. Я присел на край кровати, пытаясь противостоять потоку ужасных образов.
Как странно слышать о глубоко личных событиях собственной жизни так, словно они произошли с незнакомцем. Похоже на то, когда утром первым делом вспоминаешь о чем-то страшном, что случилось вчера. Теперь я понимал, что, несмотря на ущербность моего разума, горе не покидало меня ни на минуту. Сейчас же пришлось напрячь всю волю, чтобы справиться с его полной силой.
Я сосредоточился на новом фрагменте головоломки. Убиты мятежниками Ривеная. Бессмысленная, жестокая месть.
Что-то в объяснении брата казалось неправильным, какой-то голос в глубине разума твердил, что не хватает важной детали. Но он же напоминал: не стоит открывать эту дверь.
– Жаль, что тебя там не было, – пробормотал себе под нос Брайан, затем глубоко вздохнул и повернулся ко мне.
Только что мне довелось увидеть редкий момент, когда он потерял контроль над собой, но самообладание уже возвращалось. Плечи брата расправились, спина выпрямилась, кулаки разжались.
– Довольно об этом, – твердо сказал он.
Я не знал, ко мне он обращается или разговаривает сам с собой.
Я не стал притворяться, будто жажду продолжить разговор. Что я мог сказать? Я не мог дать никаких объяснений своему поведению, и Брайан это прекрасно знал. Несмотря на то что он старательно скрывал гнев, сейчас я видел пропасть между нами, настолько глубокую, что только круглый дурак мог не почувствовать ее прежде.
Мы покинули поместье ранним утром, так рано, что Селла и ее домочадцы еще спали. Брайан не попрощался. Но я перед уходом все же заглянул в библиотеку и оставил на столе наспех нацарапанную записку:
Селла,
спасибо тебе за все.
Я рад, что жизнь благоволит к тебе. Если твоей дочери что-нибудь понадобится, она всегда может обратиться ко мне.
Возможно, мой поступок выглядел глупо, особенно учитывая обстоятельства. Ведь здесь у девочки есть все, о чем только можно мечтать, и я надеялся, что она никогда не попадет в положение, где ей потребуется помощь безумного беглого заключенного вроде меня. Но все же. На всякий случай, если девочка когда-нибудь останется одна в этом мире… Я решил, что каждый заслуживает иметь ниточку, связывающую с прошлым.
По пути к кораблю до Трелла мы с Брайаном не разговаривали. После вчерашнего вечера нам было больше не о чем говорить.
Глава 20
Ваза ударилась о стену и разлетелась вдребезги. Кадуан едва заметно вздрогнул, отступив на шаг влево, чтобы увернуться от осколков.
От прерывистого дыхания у меня бурно вздымалась грудь, мышцы дрожали от напряжения. Я никак не могла привыкнуть к тому, что мое тело способно физически реагировать на разочарование.
– Я не могу, – процедила я сквозь зубы.
– Можешь.
– Не могу.
– Сколько раз мы будем повторять этот разговор? – Кадуан оттолкнул осколок носком туфли. – Скоро придется купить еще ваз.
Я с рычанием повернулась к нему:
– Ты задал мне невыполнимую задачу!
– Нет в ней ничего невыполнимого. На самом деле тут открываются безграничные возможности.
Я с трудом сдержалась, чтобы не ударить его. Кто знает, может, именно этого не хватает моей магии, чтобы проявить себя. Моей силы оказалось достаточно, чтобы Тисаана обрела способность разлагать живую плоть, а Макс – испепелять все на своем пути. Вдруг, стоит ударить Кадуана, я обрету собственный, особый дар? Я представила, как его слишком спокойное лицо растекается по полу лужицей слизи. Видение принесло некоторое утешение.
– Безграничные, говоришь, – усмехнулась я. – Чушь.
– Неправда.
Нет, правда. С тех пор как я согласилась помочь Кадуану выиграть войну, он ежедневно приглашал меня в свои покои и пытался научить пользоваться магией. По крайней мере, так он говорил. На практике он ставил передо мной пустую вазу и просил что-нибудь сотворить.
Что именно?
Его просьба звучала как полнейшая бессмыслица. Что я должна сотворить? Бабочку? Пламя? Змею?
– Да что угодно подойдет, – безмятежно ответил Кадуан, когда я не выдержала и задала этот вопрос.
Но я не могла создать бабочку без магии Тисааны. Не могла вызвать пламя без искры Максантариуса. Я просила хоть каких-то вариантов, но, как утверждал Кадуан, он не мог уточнить, что́ мне нужно сотворить.
– Почему нет?
– Потому что это не скажет ничего полезного ни одному из нас.
– Это ты не говоришь мне ничего полезного.
Кадуан загадочно улыбался в ответ и просил попробовать еще, с каждым разом все настойчивее.
Дни шли один за другим. Вазы оставались пустыми. Просьбы Кадуана все более напоминали требования. Мое раздражение вырывалось наружу. Очередная ваза разлеталась вдребезги.
В безуспешных попытках прошло уже пять дней. Мне надоело. В груди поселилось тяжелое чувство, и каждый раз, когда я видела разочарование Кадуана, оно становилось все более удушающим.
Хватит. Я была готова попробовать, но я не знала, на что соглашаюсь. Я понятия не имела, что, пытаясь чего-то добиться и терпя раз за разом неудачу, я начну чувствовать себя такой же беспомощной и загнанной в ловушку, как тогда – в белизне, белизне, белизне.
Я бесполезна. И тогда, и сейчас я бесполезна, беспомощна и одинока.
От одной этой мысли дыхание участилось. Я схватила со стола стакан с водой и подняла руку.
Кадуан поморщился.
Но вместо того, чтобы швырнуть стакан на пол, в последний момент я стиснула пальцы. И давила изо всех сил, пока ладонь не пронзила острая боль.
– Все напрасно. У меня ничего нет.
Признание сорвалось с языка легко. Я невольно вспомнила стальной разум Тисааны и то, как тщательно она скрывала свои тайны от посторонних глаз. Я много раз наблюдала, как она прячет нежеланные мысли глубоко в темных закоулках разума – тех, где в то время обитала я.
Сейчас я осознала, что слабее ее. И как повелитель магии, и как повелитель своего пустого разума.
– Ты плохо стараешься, – сказал Кадуан.
В какой-то степени я обрадовалась вспышке гнева. Он казался намного желаннее боли.
Я резко повернулась к королю и в два шага очутилась на другом конце комнаты, вплотную к его лицу, но он даже не вздрогнул.
– Плохо стараюсь? Мы провели в этой комнате пять дней, и ты говоришь, что я плохо стараюсь?
На щеке Кадуана дернулся мускул.
– Пять дней я наблюдаю, как ты бегаешь по кругу. Эф, я пытаюсь помочь тебе.
Мне было необходимо дать выход гневу, разбить что-нибудь вдребезги. Я потянулась за другим стаканом, но Кадуан схватил меня за запястье:
– Ты выше этого.
Его пальцы обожгли кожу.
– Тогда скажи, чего ты от меня хочешь.
– Я хочу, чтобы ты задумалась. Чтобы прислушалась к тишине и что-то в ней нашла.
– Что именно?
– Я не могу тебе этого сказать.
Он еще крепче сжал мое запястье – рука даже слегка заболела. Мне понравилось это ограничение. Оно оказалось первым, отдаленно знакомым ощущением за последние пять дней, словно меня носило по морю, а сейчас наконец-то удалось ухватиться за трос.
Я наклонилась к нему, искривив губы в усмешке.
– Что, по-твоему, я могу там найти? – прошипела я. – Внутри меня нет ничего, кроме тишины. Я не понимаю, как кто-то может жить в таком пустом мире. Мне нужно чувствовать… чувствовать…
Я запнулась. Слова не могли выразить того, что я хотела описать, и пришлось сдаться.
– Ты все равно не поймешь.
Но на лице Кадуана появилось задумчивое выражение.
– Продолжай, – тихо сказал он.
– Ты не поймешь.
Я попыталась вырваться, но он держал меня крепко:
– Эф, в этом что-то есть. Не сдавайся. Продолжай. Ты говоришь, что не можешь сотворить что-то из пустоты. Почему?