И одновременно я увидела, насколько сильно Макс пострадал – пострадал от моей руки, пусть я этого и не хотела.
Остаток вечера я старалась не открывать рот, чтобы ненароком не выдать свои мысли. Мы сняли комнаты в ветхой гостинице – если ее вообще можно было так назвать – и разошлись в разные стороны. Саммерин удалился первым. Загос был странным городом, но война его обошла. Саммерину очень хотелось поскорее оказаться в полутьме среди красивых незнакомок.
– Тут довольно опасно, – предупредила я, когда он направился к входной двери. – Не влипни в неприятности.
Обернувшись, он усмехнулся, явно давая понять, что я еще многого о нем не знаю.
Ишка, конечно же, снова исчез и не счел нужным сообщить куда. Вскоре удалились в свои комнаты Брайан и Макс. Но я спать не собиралась.
Через несколько домов дальше по улице я нашла таверну, которая, судя по всему, когда-то была библиотекой: книги стояли на полках вдоль всех стен и даже торчали из трещин в каменной кладке. Большинство из них были написаны на языках, которые я не могла даже распознать, не то что понять. А даже если бы и смогла, время и сырость давно сделали тексты нечитаемыми.
Тем не менее в таверне было тихо, а единственной живой душой тут оказался старик со шрамами на лице – по виду одной ногой в могиле. Он не понимал ни аранского, ни теренского, поэтому я жестами попросила… чего-нибудь. И получила треснувший бокал, до краев наполненный прозрачной горячей жидкостью. От одного глотка обожгло горло. Я могла с уверенностью сказать, что мне в жизни не доводилось пробовать настолько крепкий алкоголь.
И прямо сейчас я, в общем-то, не имела по этому поводу никаких возражений.
Таверна, она же библиотека, делилась на множество маленьких комнат – во многом из-за расположения в руинах, вынуждавшего повторять очертания древнего строения, – и я шагала, пока не нашла крошечный укромный закуток в глубине здания. Там я пила и практиковалась. Пару часов наблюдала, как белые, сотканные из света бабочки оживают и увядают в ладонях.
Пользы никакой, но, по крайней мере, у меня хоть что-то получалось. Раньше и такого не было. Что бы мы с Максом ни сотворили, частичного успеха добиться удалось.
Но эти стены…
Бабочки снова и снова оживали и умирали в моих руках.
В бокале оставалось не более четверти, когда я услышала шаги. Я подняла глаза и увидела Макса: прислонившись к дверному косяку, он наблюдал за мной. От неожиданности я вздрогнула:
– И давно ты здесь?
На его лице ненадолго промелькнула растерянность, и я поняла, что изрядно опьянела, поскольку без лишних раздумий обратилась к нему по-теренски.
– Всего короткую минуту, – после запинки ответил он по-теренски с сильным акцентом.
У меня перехватило дыхание. Не ожидала, что он вспомнит мой язык.
– Прости, – продолжил он по-арански, садясь рядом. – На этом мои познания, похоже, исчерпаны. Я могу сказать «да», «нет», «большой», «маленький». Цвета. Что-то в таком роде. Понятия не имею, где это выучил.
Зато я имела.
– А как насчет ругательств? – спросила я. – Теренский славится своими ругательствами.
– Ну-ка, просвети меня.
Я так и сделала, и Макс сосредоточенно повторил за мной фразу.
– Прекрасно, – заявила я.
На самом деле у него было ужасное произношение, но мне все равно доставило немалое удовольствие услышать, как Макс рассказывает про торчащую из задницы осла голову с сосредоточенным благоговением человека, изучающего древние молитвы.
Он усмехнулся. Я наблюдала, как улыбка скользит по его лицу. Но стоило ему заметить мой бокал, как улыбка тут же исчезла. Макс взял бокал в руки, понюхал и поморщился:
– Завтра ты будешь очень несчастна.
– Я трезва как стеклышко.
– Точно. Верю всей душой. Трррезва как стеклышшшко, – протянул он, притворяясь, что язык заплетается.
Честно говоря, до этого момента я даже не осознавала, насколько пьяна.
– Как ты меня нашел?
– Не знаю. Просто повезло. Но… – Он прочистил горло. – Я рад, что так получилось. Я должен перед тобой извиниться. За сегодняшнее.
– Тебе не за что извиняться.
– Неправда, – фыркнул Макс.
– Правда.
Ты даже не представляешь, насколько это правда.
Я облокотилась на стол. В голове плыл туман, эмоции были готовы прорваться наружу. Открывая рот, я намеревалась произнести что-то безобидное, но вместо этого брякнула:
– Расскажи мне об Илизате.
Лицо Макса изменилось. Я тут же прокляла себя, желая взять свои слова обратно.
– Представь себе то, что примерно ожидаешь от древней магической тюрьмы, предназначенной для пыток.
– Я пыталась тебя вытащить.
Я не могла заставить себя замолчать. Боги, я пьяна. Никогда в жизни больше такого не допущу.
– Много раз. Надеюсь, ты не думал, что мы про тебя забыли. Что я… бросила тебя. Даже в тюрьме ты был не один.
Между бровями Макса залегла складка, и он слабо улыбнулся мне:
– Сказать честно, я там вообще ни о чем не думал. Илизат лишает всего, что привязывает к реальности. Убирает любую связь с физическим миром. Окружает вещами, которые выглядят как настоящие, пахнут и ощущаются как настоящие, но на самом деле всего лишь выдумка, подсмотренная в твоей же голове. Это ужасно, но, по крайней мере, это всего лишь сплошной долгий сон.
– Когда ты что-то видел, ты…
– Понимал ли я, что вижу? Нет, не совсем.
Он всмотрелся в темноту. Я гадала, какие картины ему являлись.
– Это были ужасные образы.
Я вспомнила, как посетила Илизат с Максом. Тюрьма показала мне умирающую мать, которая умоляла спасти ее, – настолько реалистично, что я усомнилась в законах бытия, хоть и знала, что вижу иллюзию.
– Они походили на тени, – продолжал Макс. – Я знал, что они связаны с моей жизнью, но не знал как. Возможно, мне достался какой-то извращенный подарок.
Подарок. Почему бы и нет. Вдруг стены, которые так ужаснули меня сегодня, стали единственной защитой его рассудка?
– Я так рада, что ты свободен, – прошептала я.
Его взгляд метнулся ко мне, оставив прошлое ради настоящего.
– Я тоже.
– Я скучала по тебе.
– Я…
– И все еще скучаю.
Мой голос дрогнул. Не плачь, идиотка. Не выставляй себя на посмешище.
Я научилась мастерски скрывать малейшую крупицу уязвимости. До появления Макса. До того как позволила ему увидеть все мои слабости и невысказанные страхи. До сих пор я даже не подозревала, насколько мне это нужно, сколько сил я черпаю от него, когда делюсь слабостью. Я так устала быть сильной.
А мужчина передо мной, сидящий так близко, что я чувствовала тепло его тела и вдыхала мучительно знакомый запах пепла и сирени, едва меня знал. Он не был моим возлюбленным. Но, боги, как же он походил на него! И прямо сейчас мне хотелось притвориться.
От взгляда Макса по спине пробежала дрожь.
– Тисаана, я здесь, – прошептал он.
– Не весь.
– Вполне может статься, что так даже лучше, – криво улыбнулся он.
Но мне нравилось, каким он был раньше.
– Знаешь… – Он придвинулся ближе, совсем чуть-чуть, но все мое тело отреагировало на сокращение расстояния между нами. – Я… не красноречив. Но я что-то чувствую. Возможно, воспоминания и пропали, но, когда я тебя увидел, ты показалась мне не чужой.
Я так отчаянно нуждалась в нем, что даже такое признание стало событием.
Я встала и подошла к Максу почти вплотную. Его взгляд был прикован ко мне. Медленно я перекинула через него одну ногу, потом другую и уселась сверху, сжав коленями его бедра. Меня наполнило тепло его тела, при каждом вздохе моя грудь касалась его груди. Его взгляд стал пронзительным. Ладони Макса упали мне на бедра, и он ухватил меня чуть крепче, чем я ожидала, словно сдерживался, чтобы не притянуть ближе.
Я не хотела, чтобы он сдерживался. Самообладание утомляет душу. Оно мне до смерти надоело.
Я провела пальцами по сухим мышцам на его плечах и шее, по чернильным фрагментам разбитых стратаграмм, проследила линию подбородка, отчего Макс судорожно сглотнул, коснулась виска и сведенных бровей. Вниз по склону носа. И наконец добралась до губ, слегка приоткрывшихся при моем прикосновении.
Его рука переместилась на мою спину, обхватила плотнее. Другая двинулась выше, приласкала изгиб моей талии, едва коснулась нижней части груди, задержавшись на долю секунды, – и если он думал, что я ничего не заметила, то ошибался: каждая клеточка моего тела жаждала выгнуться при этом дугой, – и наконец ладонь нежно устроилась на моей щеке.
Макс не притягивал меня ближе – но я знала, что хотел.
Я гадала, остался ли он прежним на вкус. Будет ли двигаться как раньше, когда наполнит меня. Будет ли тянуться ко мне, когда кончит, словно мечтая оказаться как можно ближе в тот момент, когда все барьеры между нами стерты.
И если так и произойдет, что это изменит? Барьеры все равно останутся, хотя и другого рода – те, что стоят между мной и всеми его воспоминаниями о нас.
Даже сквозь пьяную тоску и одиночество эта мысль подействовала словно ледяной душ. Осторожность нашептывала: «Тебе может быть больно».
Хуже того, больно может быть Максу.
Я заколебалась.
Я вроде не сделала никакого движения, но Макс все равно что-то почувствовал. На его лице отразилась неуверенность.
– Ты пьяна, – пробормотал он. – Сама не знаешь, чего хочешь.
Я не сомневалась в том, чего хочу. Я придвинулась ближе, так близко, что коснулась носом его носа:
– А чего хочешь ты?
У него вырвался смешок.
– Ну и вопрос. Ты еще не научила меня теренскому слову для этого.
Ладонь на моей спине сжалась в кулак, смяв тонкое платье. Между нами прокатилась волна тепла, и мои бедра сами собой качнулись, вызвав сдавленное шипение у Макса и тихий нечленораздельный стон у меня.
– Мы… – прошептал Макс.
Все оказалось так легко. Я ведь уже была слишком близко. Потребовался всего лишь малейший поворот головы, чтобы поцеловать его.