Даже ее кожа на вкус напоминала цитрус.
– Макс, – выдохнула просьбу или даже мольбу.
Я так скучал по тому, как она произносит мое имя. Пришлось остановиться, чтобы посмотреть на нее, самозабвенно распростертую на кровати подо мной, на припухшие губы, обнаженную кожу, раскинувшиеся веером спутанные волосы.
– Макс… – снова прошептала она.
– Я знаю.
И – катитесь вы все – я знал.
Тисаана взялась за пуговицы моей рубашки, но я сорвал ее через голову. Она еще не успела до конца расстегнуть свои брюки, а моя рука уже скользила между ее ног.
Тисаана застонала, ее бедра дернулись вверх, и я хрипло выругался. Штаны стали болезненно тесными.
Она помогла мне освободиться от одежды, и я снова прошипел ругательство, уже более замысловатое, когда ее пальцы обхватили член.
Я глубоко целовал ее, нежно придерживая запрокинутый подбородок, пока мой язык исследовал ее рот.
– Ты нужна мне прямо сейчас, – прорычал, не прерывая поцелуя. – Не могу ждать.
– Да, – выдохнула она на теренском.
Мы даже не успели толком забраться на кровать: спина Тисааны едва опиралась на матрас, а я все еще стоял на полу на коленях, нависая над ней. Она скинула брюки ровно настолько, чтобы раздвинуть ноги. Она уже была настолько влажной, что даже первое проникновение получилось сильным и глубоким, и ее бедра поднялись навстречу моим с той же силой.
Она снова прошептала на теренском «да», и я решил, что оно теперь станет моим любимым словом. И убеждался в этом каждый раз, когда Тисаана со стоном произносила его, пока я входил в нее снова и снова. Одной рукой я сжимал в кулаке ее волосы, а другой обнял изгиб между талией и бедрами, помогая ей удерживать наш вес.
Я был не против умереть прямо здесь.
Как я уже сказал, воля у меня слабая.
То, чем мы занимались, не было сладким, медленным актом любви. Не было томным воссоединением. Нами двигало безумие, отчаяние, дикость.
Ее бедра крепче сжались вокруг меня, зубы сомкнулись на моей губе, достаточно сильно, чтобы вызвать острую боль и привкус железа. Я чувствовал, как она готовится, чувствовал, как напрягаются ее мышцы.
Меня обуяла жадность. Я обхватил запястья Тисааны и выпрямил ее руки над головой, вытягивая тело под собой, чтобы завладеть всем им и войти глубже.
Проклятье, я почти забыл, как она прекрасна, когда достигает оргазма. Когда Тисаана сжалась вокруг меня в первом спазме, даже пришлось перестать ее целовать, чтобы вдоволь понаблюдать за ней, полностью отдавшейся моменту, с откинутой назад головой, приоткрытыми губами и дрожащими мышцами.
Это зрелище подтолкнуло меня к краю. Я вошел глубже и отпустил контроль, уткнулся лицом в ее шею, пробуя на вкус кожу и оставляя отметины от зубов, пока я со стоном произносил ее имя.
Яркость оргазма меня поглотила.
Когда волна разбилась и исчезла, я зарылся лицом в ее волосы. Тисаана пыталась отдышаться, ее грудь подо мной поднималась и опускалась.
Мир вокруг приобрел мягкие, размытые очертания. Меня окутало довольство. Еще не насыщение, но довольство.
Мы лежали молча, не двигаясь, и тишину в комнате нарушало только наше прерывистое дыхание. Через какое-то время я приподнялся на локтях и повернулся к ней:
– Я, чтоб тебя, в ярости.
Глава 59
– Я, чтоб тебя, в ярости.
Голос Макса прорвался через пелену удовлетворения после секса. Я открыла глаза. Он склонился надо мной: губы сжаты, взгляд пылает гневом.
– Знаешь, что я с огромной вероятностью мог и не оказаться здесь, и все из-за тебя?
Ой.
Я ждала этого разговора с ужасом.
Макс скатился с меня, натянул штаны, и мы оба распластались на кровати.
– Надевать их – пустая трата времени, – заявила я.
– Не пытайся отвлечь меня своими уловками.
– Уловками?
«Уловки». Как здорово спустя столько времени выучить новое аранское слово.
– Ты прогнала меня!
Я закусила губу и отвела взгляд. Сказать в свое оправдание было нечего. Макс положил палец на мой подбородок и повернул мое лицо к себе:
– Я здесь просто потому, что повезло, понимаешь? Дико повезло.
– Почему ты решил не идти в Бесрит?
Макс поджал губы:
– Я понял, что хоть я тебя и не помню, но хорошо знаю. Имею нечто большее, чем несколько воспоминаний. – Он с некоторым смущением покачал головой. – Звучит смешно, но я не знаю, как еще это описать.
– Вовсе не смешно.
Его слова, какими бы неуклюжими они ни были, тронули меня до глубины души. Я имела в виду именно то, что сказала, – мне они вовсе не показались смешными. Когда-то я думала, что любовь – это сумма частей, совокупность черт характера и полученного опыта, как строение, где со временем один ряд кирпичей накладывается поверх другого. Если кирпичей достаточно, возникает любовь. Но так смотрят на мир дети. Кирпичи важны, но то, что из них создается, – гораздо больше, чем просто нагромождение стройматериала. В этом и кроется разница между зданием и домом. Если здание сгорит, на пепелище все равно остается что-то, из-за чего ты называешь его домом.
А если воспоминания уходят, остается что-то еще, что подпитывает любовь.
– Ты рад, что вернулся? – тихо спросила я.
Макс бросил многозначительный взгляд на мое обнаженное тело и ответил «да» таким тоном, словно в жизни не слышал вопроса глупее.
– Без шуток. Ты знаешь, о чем я спрашиваю.
Оно того стоило?
Я стоила того, чтобы вернуть воспоминания?
Его лицо смягчилось. Кончиками пальцев он очертил «яблочко» моей щеки:
– Хочешь услышать правду? Да, воспоминания тяжелые. Но они не пугают меня так сильно, как перспектива никогда больше тебя не видеть, а ведь я подошел к этому так близко. Одна мысль навевает на меня ужас.
– Прости, – хрипло сказала я. – В твоем прошлом так много ужасных вещей. Большинству никогда не выпадает возможность забыть об ошибках и получить второй шанс. Я думала, что ты, как никто другой, заслужил эту свободу. Я думала, именно этого ты захотел бы сам.
– Даже если спрятаться от воспоминаний за стеной, я все равно буду тем, кем меня сделало пережитое. Рано или поздно мне пришлось бы столкнуться с этим опытом.
Макс очень старался говорить непринужденно, но я знала его достаточно хорошо, чтобы уловить натянутость тона.
– Я рад, что ты была рядом, когда воспоминания вернулись, – продолжал Макс. – Даже несмотря на раздражающую решимость во что бы то ни стало не допустить их возвращения.
– Я…
– Ты пыталась поступить правильно. Я знаю, невыносимое ты упрямое существо.
Он схватил меня за подбородок, пристально всматриваясь в лицо.
– Послушай, – произнес он после долгой паузы. – Я не очень красноречив, поэтому скажу только один раз. Если тебе еще когда-нибудь придется угадывать, чего я хочу или что для меня лучше, то знай: это ты. Ладно? Я уже принял это решение, и оно далось мне нелегко. Не следует проявлять к нему неуважение, утверждая, будто ты знаешь меня больше, чем я сам. Я не раз принимал плохие решения. Но тебя это не касалось, не касается и никогда не коснется. Ты всегда для меня лучше.
Я не знала, что ответить. Боялась открыть рот: что бы оттуда ни вылетело, это прозвучит жалко и плаксиво.
Возможно, если взглянуть на мою жизнь со стороны, она покажется чередой несчастий. Но здесь и сейчас я боялась поверить, что мне так повезло.
Вместо ответа я поцеловала Макса. Поцелуй стремительно углублялся, и вдруг я обнаружила, что уже наполовину лежу на Максе, прижимаясь к его груди своей. В сердце снова зашевелилось желание, забурлившее, но все еще не удовлетворенное после первого раза. Ночь только начиналась. У нас впереди вся жизнь и, практически без сомнения, ранняя кончина, так что отоспаться еще успеем.
– Мне нужно устное подтверждение твоего понимания, Витежиц, – пробормотал Макс между поцелуями.
– Так точно, капитан.
Его губы изогнулись в лукавой улыбке.
– Генерал. Если помнишь, меня повысили.
– Не зазнавайся, таинственный человек-змея.
Он рассмеялся – прекрасный звук – и, обхватив меня за талию, усадил на себя верхом. Я почувствовала твердую выпуклость, прижавшуюся к самому сокровенному месту на моем теле, и мой собственный смех растаял на губах.
– Такая дерзкая, – произнес Макс, медленно поглаживая мои бока. – Тогда поставь меня на место.
Я стянула с него брюки, приподняв бровь:
– Говорила же тебе не надевать их.
– И ты была права.
– Я всегда права.
– Неправда.
Я сбросила его брюки вместе с остальной нашей одеждой на пол и снова взобралась на Макса, оставляя на его теле след из поцелуев – от колена к бедру и, наконец, к члену, который я тоже поцеловала, а затем медленно, лениво облизала.
Макс застонал, его рука упала мне на затылок, а когда я вобрала член в рот, стон превратился в шипение.
Он произносил мое имя как молитву. Боги, как же мне это нравилось – не только звук его удовольствия, но и с эгоистической точки зрения то, что контроль перешел в мои руки. Мне нравился вкус Макса, то, как напрягались его мышцы, пока я старалась. Я прижала ладонь к его животу, и рука Макса, та, которая не сжимала мои волосы, накрыла мне пальцы удивительно нежно по сравнению с силой его хватки.
Я протолкнула член глубже, и Макс громко выругался:
– Тисаана, стой. Не так, я не хочу так.
Я приподняла голову и невинно захлопала ресницами:
– Правда?
– Не в этот раз.
Я хотела бросить ему вызов просто потому, что могла, но жгучее желание в основании бедер – зияющая пустота, требующая большего, – согласилось с ним. Прошлый раз мы набросились друг на друга быстро и алчно, но сейчас мне хотелось насладиться, чувствуя Макса внутри.
Я позволила ему притянуть меня к себе, увлечь в долгий поцелуй. Он тоже отличался от предыдущих. Сейчас мы, не торопясь, исследовали рот друг друга, отмечая все особенности. Его руки пробежались по моей спине, пальцы повторили очертания шрамов.