Упругая твердость толкнулась в мой вход. Я была готова. Потребовалось одно лишь движение бедер, чтобы опуститься на него. На сей раз медленно, наслаждаясь каждым растягивающим меня дюймом, смакуя ощущения, которые дарила его близость.
Мы оба застонали между прерывистыми вздохами. Руки Макса легли на мои бедра, сжали кожу с такой силой, что на светлых участках наверняка останутся синяки, но двигаться он не пытался. Мы замерли, остро ощущая соприкосновение обнаженной кожи – остро ощущая друг друга.
Я медленно выпрямилась, отчего он глубже вошел в меня, и дыхание перехватило. Движения оказалось почти достаточно, чтобы отдаться тому, чего я жаждала сильнее всего – а жаждала я больше трения, больше скорости, жаждала забыть о терпении и вернуться к прежнему безумному темпу.
Но вместо этого я просто смотрела на него.
Когда я прикасалась к Максу, то не обращала внимания на изменения: настолько хорошо было знакомо его тело. Но на вид? На вид он казался совсем другим. Меня до сих пор приводило в ужас само количество алхимических чернил, которые его покрывали. Стратаграммы были разбиты, но их следы резали глаз даже сильнее, поскольку татуировки представляли собой уже не круги, а острые линии, наложенные друг на друга. Я обвела кончиком пальца одну татуировку на его животе, отчего мышцы дернулись, а у Макса сквозь зубы вырвался полувздох-полусмешок.
– Не делай так сейчас, – попросил он. – Умоляю.
– Я их ненавижу.
– Татуировки?
Я кивнула.
– Я лично считаю, что так выгляжу загадочно и опасно, – сказал Макс.
Он качнул бедрами, провел руками вниз-вверх по моей талии и остановился, прижав большой палец к моей груди.
– Разве тебе не нравится загадочный и опасный любовник?
Искра удовольствия отвлекла меня от разговора, но только на миг.
– Нет, я ненавижу… не их. Ненавижу сам факт, что они у тебя есть.
– А мне сейчас все нравится.
Его бедра снова двинулись, и на этот раз я не удержалась и встретила его движение, вызвав у нас обоих стоны. Его прикосновение переместилось на мою спину, пальцы поиграли с выпуклостями шрамов, и на мгновение его глаза потемнели.
– Ну, кое-что мне все же не нравится.
По крайней мере, мы поняли друг друга: я люблю твои шрамы, но ненавижу человека, который их оставил.
– Иди сюда, – сказал он. – Я уже соскучился. Спасибо, что наградила меня таким прекрасным видом, но разговоров слишком много, а секса слишком мало.
Он притянул меня к себе, подарил долгий поцелуй, от которого из головы вылетело даже собственное имя, вылетело вообще все, кроме исступленного согласия с Максом: да, разговоров слишком много, а секса слишком мало. Мои бедра по собственной воле задвигались, прокатываясь над ним снова и снова в медленно нарастающем ритме. Удовольствие набирало силу, как звуки оркестра, округлые и полные, затмевающие все чувства. Я целовала его губы, щеки, лоб, шею.
Больше. Я хотела гораздо, гораздо, гораздо больше.
Мои движения стали более требовательными, и Макс встречал их с таким же рвением. Оргазм приближался, хотелось перешагнуть через край вместе… Но стоило мне подняться под гребень, как Макс снял меня с себя и толкнул на кровать. Из горла вырвался всхлип разочарования.
– Терпение. – Он самодовольно ухмылялся, но в голосе звучало тепло.
Я выругалась по-теренски, и Макс рассмеялся:
– А этому ругательству ты меня учила.
Я ответила еще более обидным бранным словом – такому я Макса точно не учила, – и он снова рассмеялся, осторожно повернул меня на бок и устроился позади. Одной рукой он обнимал меня за плечи, окутывая теплом своего тела. Его свободная ладонь остановилась на моей груди, отчего я застонала и нетерпеливо зашевелилась, затем на животе и, наконец, у ноющего жжения между ног. Его пальцы двигались там мучительно бережно, едва касаясь. Против воли мое тело прижалось к нему, умоляя о продолжении, но рука на плечах удерживала меня на месте.
– Хочу на этот раз и видеть, и чувствовать тебя, когда ты кончишь, – прошептал Макс мне на ухо, раздвинул мои бедра и, скользнув внутрь, нежно сомкнул зубы на ушной раковине.
Под веками вспыхнули звезды. Благодаря позе и углу проникновения я оказалась полностью во власти Макса, но скоро он утратил контроль над собой. Он входил в меня снова и снова, а я открывалась шире и шире; теперь я почти целиком лежала на нем. Он гладил везде, где мог достать, словно хотел почувствовать меня целиком, проследить каждый мускул и дюйм плоти; темп ускорялся, и движения становились все более отчаянными.
– Я скучала по тебе, – вырвалось у меня стоном, похожим на рыдание.
А может, это и было рыдание, я уже едва чувствовала собственное тело и с трудом выговаривала слова.
– Я так скучала по тебе.
Я повернулась к нему лицом, вслепую, не зная, чего именно хочу, но зная, что хочу чего-то – чего угодно или всего сразу. Макс поцеловал меня в губы. Поцеловал слезу, катящуюся по щеке. Затем поцеловал в ухо и признался:
– Я тоже скучал по тебе. До смерти скучал по тебе, Тисаана.
Он толкнулся в меня одним мощным движением в тот самый момент, когда его пальцы нашли ядро удовольствия, играя на нем как на инструменте, всецело подчиняющемся виртуозу.
Я разбилась на миллион кусочков. Существовал только Макс, этот миг и наше общее забвение. Меня даже не беспокоило, сможет ли потом кто-то собрать осколки в единое целое.
Несколько часов прошли в эйфорической дымке. Мы задернули шторы и позволили внешнему миру исчезнуть. Когда все кончилось, я не сразу пришла в себя. Больше мы не произнесли ни слова. Макс просто встал, принес мне стакан воды, а затем устроился позади, я прижалась к нему, укрывшись в его объятиях, и нас вдвоем укачали тихие сумерки сна. Я понятия не имела, сколько времени прошло, когда я, все еще полусонная, перекатилась на него и наши тела снова слились в дремоте неспешного покачивания.
Каждый раз, когда мы просыпались, мы словно заново открывали друг друга, испытывая блаженное облегчение.
В конце концов мы дотащились до ванной комнаты и вымылись – конечно, после того, как наобнимались в исходящей паром воде, – а затем вымылись еще раз. Вылезли из ванны, сделали три шага и вместе упали на пол.
На сей раз Макс отстранился от меня настолько, чтобы осмотреться с притворным ужасом:
– Мне жаль того, кто поселится в этой комнате после нас.
– А мне нет, – ответила я. – Уверена, что мы не первые, кто…
– Остановись. – Он приложил палец к моим губам. – Не продолжай. Если я начну думать о другом человеке, совершающем на этом полу все отвратительные действия, которые я хочу совершить с тобой прямо сейчас, это все испортит.
– Молчу. – Я показательно сжала губы, затем раскинула руки. – Теперь опозорь меня.
Он наклонился, чтобы поцеловать меня во все еще подчеркнуто поджатые губы:
– Если ты так настаиваешь.
Все хорошее, конечно, должно закончиться – и эти два дня, пропитанные изнурением, эйфорией и сексом, были лучшим из всего хорошего. Когда в дверь постучали, мы с Максом спали, лежа лицом к лицу. Наши глаза открылись одновременно, и мы, не шевелясь, просто смотрели друг на друга. В тот момент мы разделили мрачное, молчаливое предчувствие: сейчас мы откроем и вернемся в реальный мир ужасных, сложных вещей и людей, которые в нас нуждаются.
Стоящий у двери снова постучал, уже громче. Большой палец Макса коснулся моей щеки.
– Я прекрасно провел время с тобой.
Я поцеловала его ладонь:
– Я тоже.
Потом я встала, надела рубашку и брюки – боже, было немного больно – и открыла дверь.
Ишка выглядел очень уж несчастным, и я решила не заострять внимание на том, что он уже второй раз прерывает мое блаженство мрачными известиями.
– Ты вернулся, – с облегчением произнесла я.
– Нам нужно поговорить.
– Похоже, дурные новости, – протянул Макс.
Прислонившись к дверному косяку, он встряхивал свою скомканную рубашку.
Ишка выглядел искренне озадаченным его замечанием.
– А бывают какие-то другие?
Глава 60
Я уставилась на себя в зеркале.
Несколько месяцев я избегала своего отражения. Мне не нравилось видеть незнакомку – имитацию женщины, которой я была много лет назад. Но сейчас, впервые за долгое время, я поняла, что, возможно, во мне можно разглядеть что-то большее.
Или же я пришла к такому выводу только потому, что была одета… В общем, так, как сейчас.
Длинное платье струилось до пола, черный переливающийся шифон плескался у ног. В ткань цвета ночного неба вплетались тончайшие серебряные нити, и там, где платье подчеркивало фигуру, ее подчеркивал и свет. Шифон тесно обнимал грудь, талию и бедра, а дальше струился свободными черными волнами. Высокий разрез на юбке позволял довольно легко ходить. Верх платья удерживался на плечах серебряными пряжками, образовывая глубокий треугольный вырез. Две длинные полосы ткани пелериной спадали на спину.
Мне наложили искусный макияж: крошечную кисть окунули в баночку с чем-то малиновым и накрасили губы, глаза подвели, веки припудрили, а затем выделили тенями фиолетового, коричневого и черного цвета. Волосы высоко подобрали и уложили, оставив несколько темно-рыжих прядей окаймлять лицо.
Когда служанка наконец позволила мне посмотреть в зеркало, от удивления я онемела. Всю неделю с нашего возвращения из Нираи я чувствовала себя измученным ходячим трупом. Теперь, хотя раны еще не полностью зажили, я выглядела совершенно другой личностью.
– Вы прекрасны, – с некоторым удивлением произнесла служанка.
Поначалу казалось странным украшать это тело. Словно украшать тюремную камеру. Но…
Я обвела взглядом свою фигуру. Мои мышцы стали крепче, а осанка увереннее. Я больше не походила на существо, обитающее в сосуде не по размеру. Мое тело стало сильным. Я использовала его, чтобы делать невероятные вещи.