Перед глазами все расплывалось, в груди болело. Мать нежно взяла меня за запястье и оголила гладкую загорелую кожу на предплечье. Когда-то ее покрывали истории той жизни, которую я сейчас с трудом могла припомнить.
– Эф, тебе выпал шанс создать другую историю. Пусть она будет о сотворении жизни, а не о разрушении. Я желаю тебе лучшей судьбы, чем сгореть заживо в собственном гневе.
«Ты найдешь, что еще спалить дотла, – прошептал голос Нуры. – Ведь больше ты ничего не умеешь».
– Убирайся. – Я отдернула руку. – Убирайся вон!
Моя магия заметалась между стенами, заставляя их дрожать. По камням повсюду расползались лозы, подбираясь к ногам матери.
И вот оно. Страх. Меня боится собственная мать. Хорошо.
Она направилась к двери, но на полпути обернулась:
– Эф, я люблю тебя. Пусть несовершенно, но всей душой.
Веками я мечтала только об одном: услышать, что меня кто-то любит, и знать, что эти слова – правда. А сейчас я не понимала, что делать, ведь где-то глубоко, с большой неохотой, возникло осознание: слова матери – правда.
Отвернувшись к стене, я слушала, как удаляются ее шаги.
Как она посмела указывать мне? Как посмела снова разорвать меня на части, вскрыть едва зарубцевавшиеся раны на сердце? Как посмела говорить о Кадуане в таком тоне, словно о злобной силе, которую необходимо сдерживать?
Ярость прорвалась сквозь пелену отчаяния, прижимавшую меня к кровати последние несколько недель. Я предавалась ей часами. И наконец я встала.
Глава 100
Эла-Дар больше не горел; раны, которые я видела, убегая, затянулись и стали шрамами. В воздухе пахло слезами и смертью. Горе дымкой висело над городом, сгущаясь с каждым вздохом. И с этим горем смешивался гнев.
Мало кто обратил на меня внимание, когда я вернулась в замок, миновала коридоры и поднялась на верхний этаж. Кадуана я нашла в его покоях: он стоял на балконе, оглядывая город внизу. В спальне царил беспорядок, в глаза бросались разбросанные бумаги, карты, окровавленная одежда, книги и записи, залитые чернилами из опрокинутых флаконов. Кровать выглядела нетронутой.
Кадуан не пошевелился, когда я приблизилась, даже не обернулся.
– Мы выступаем завтра утром. Десять тысяч солдат. Все до единого. Каждый воин, каждый повелитель магии, каждая тень. Ты велела мне перестать быть трусом, и я прислушался.
Он говорил совершенно спокойно – с таким спокойствием балансируют на лезвии рассудка в предвкушении падения.
– Посмотри, – сказал он, все еще глядя в окно.
И я посмотрела.
Когда я шла по улицам Эла-Дара, ярость проникала в мои легкие, как туман. Но отсюда, с высоты, я видела ее вживую, видела ее воплощение в гудящей энергии, которая пронизывала каждый закоулок в городе. Все пребывало в движении. Солнце крохотными звездами поблескивало на металле клинков. Город стоял на пороге перемен, и стремление к ним нарастало, подобно бурлящей волне.
– Это ради тебя, – продолжал Кадуан с тем же потусторонним спокойствием.
И однако, он по-прежнему не смотрел на меня.
– Я делаю это ради тебя. Я никогда не говорил этого вслух, но недавно поймал себя на мысли, что жалею о молчании. Когда думал, что ты уже не вернешься.
«Почему ты не боролась за меня?» – спрашивала я мать.
Я разглядывала обращенный к городу профиль Кадуана, сильный и четко очерченный, затем нежным прикосновением повернула его лицо к себе.
Кадуан выглядел совсем иначе, чем до моего ухода. Каждая черточка пропиталась неизгладимой мрачностью. Теперь я разглядела крохотные черные прожилки вокруг глаз, видимые только благодаря фарфоровой бледности кожи; настолько призрачные, что можно было принять их за тени.
И все же он оставался прекрасным. Мой взгляд ласкал каждую черточку его лица, двигаясь от нахмуренного лба к носу, следуя за изгибом губ.
И то, как он смотрел на меня…
– Позволь прикоснуться к тебе, – едва слышно прошептал Кадуан.
В его голосе звучала мольба.
Я кивнула, и он потянулся к моей ладони, которая все еще обхватывала его щеку, и накрыл ее своей. Большой палец гладил мою кожу так нежно, что по руке побежали мурашки: он очертил сначала одну тонкую косточку, потом другую, потом следующую…
Прикосновения были такими бережными, словно он боялся сломать меня. И вдруг дыхание перехватило: Кадуан заключил меня в отчаянные объятия, словно оборвалась какая-то сдерживавшая его нить. Словно он не смог остановиться, хотя по-прежнему не верил, что я настоящая.
Я с радостью обняла его в ответ. Даже не подозревала, что можно скучать по кому-нибудь так неистово.
Я прижималась губами к его шее, подбородку, щеке. Он повернул мое лицо к себе и накрыл рот поцелуем, где наши языки встретились. Я безудержно таяла под его прикосновениями.
Именно этого я жаждала, когда меня заталкивали в чужие тела, одно за другим. Сейчас моя плоть принадлежала только мне, но я ощущала себя намного ближе к иной душе, чем в бытность Решайе, – и в то же время все равно так далеко.
Отстраниться удалось с трудом. Каждый импульс во мне отчаянно возражал, но я все равно высвободилась ровно настолько, чтобы посмотреть на Кадуана. Я потянула его через балконную дверь обратно в спальню, а там мои руки устремились к пуговицам его рубашки.
Кадуан схватил меня за запястье, словно повинуясь инстинктивному желанию остановить.
Мой долгий взгляд заставил его опустить руку.
Я справилась со всеми пуговицами и распахнула рубашку. Тени рисовали на торсе реки и долины, тьма полностью покрывала туловище. Неужели я позабыла, насколько плохо все выглядело, или ему стало хуже? Тончайшие капилляры тянулись к плечам, бедрам, бокам – нетронутой осталась совсем небольшая часть поверхности.
Я коснулась отметины и поборола желание отдернуть руку. От нее горели кончики пальцев, будто они соприкасались с чем-то ядовитым, залегающим за тысячу миров под нашим. С чем-то, от чего моя собственная магия отшатывалась, но к чему тем не менее взывала.
Внезапно я поняла, что это за ощущение. От Кадуана веяло смертью.
– Сколько еще у тебя времени? – спросила я.
– Достаточно, чтобы исправить тысячелетие ошибок.
Нет. Совсем недостаточно. Я посмотрела на него и едва не пошатнулась под силой ответного взгляда, настолько пронзительного, что он поразил меня как удар. В его глазах пылал яркий огонь ярости, хотя лицо оставалось совершенно бесстрастным.
Какая я глупая!
Почему не замечала раньше? Как не чувствовала? Я всегда думала, что Кадуан намного спокойнее меня. Но как же я ошибалась! В нем точно так же бушевал гнев. Он потерял не меньше моего.
Сейчас ярость перемешивалась со страстью. Он погладил меня по щеке костяшками пальцев.
– Останься со мной, – прошептал он.
«Не покидай меня», – умоляла я.
Он хотел, чтобы я осталась, а сам скоро уйдет.
– Я не стану принуждать тебя, – прошептал он. – Но могу попросить. Пожалуйста. Я хочу… хочу, чтобы мои последние дни были наполнены тобой. Я провел всю свою жизнь в погоне за знаниями, но сейчас единственное, что я хочу изучать, – это ты. Каждую твою частичку. Я хочу, чтобы ты стала последней, кого я увижу, когда смерть придет за мной. И хочу, чтобы ты находилась рядом, когда мы начнем строить наш новый мир.
Мне вспомнилось, как Кадуан выступал на празднике – как он торжественно зачитывал имена погибших. Сейчас он говорил с таким же благоговением, словно считал свою любовь ко мне святыней.
И я знала, что сейчас самое подходящее время. Я еще могла обуздать его, могла умолять о пощаде во имя людей, во имя текущей во мне смешанной крови, во имя моей былой близости с Максантариусом, Тисааной и тысячью других душ.
В тот миг я знала, что он ко мне прислушается.
Но внутри, ощетинившись битым стеклом, бурлило негодование на несправедливость мира. Вокруг простирался город, полный разгневанных и скорбящих душ. Меня тоже обуревали гнев и скорбь, я хотела исправить несправедливость, хотела мести.
Но прежде всего я хотела его.
Я смогу победить смерть. Смогу спасти его. Потому что я отказываюсь снова что-то терять, тем более такую драгоценность, как он. Вопреки всему он вернул меня к жизни.
Меня не волновало, что мое решение будет означать для людей. Меня даже не волновало, что оно будет означать для фейри.
Я поняла, что это любовь. Любовь стоила того, чтобы разрушать во имя нее.
– Да. Я останусь с тобой, – пообещала я и крепко поцеловала его.
Магия пришла ко мне безо всяких усилий. Взметнулись виноградные лозы, обвивая наши сплетенные тела. Их листья окрасились красным и лиловым – брызгами крови людей и фейри; они быстро засыхали, превращаясь в почерневшую шелуху. И тем не менее мы втроем чувствовали себя уютно в их утешительных объятиях – я, Кадуан и смерть.
Глава 101
Мы не знали, сколько у нас времени, прежде чем кто-то из наших врагов, а то и оба сразу, окажется у берегов острова. Макс отдал распоряжение как можно быстрее возвести заграждения на несколько миль от берега во всех направлениях, так что оставалось надеяться, что мы получим хоть какое-то предупреждение, когда Нура или Кадуан решат сделать свой ход. Повелители магии строили сети из стратаграмм, чтобы поспособствовать быстрому перемещению войск: план несовершенный, но придется пользоваться тем, что есть. За нами больше не стояла мощь частной военной компании «Розовый зуб», так что мы хотели максимально выгодно задействовать те силы, что остались.
Я срочно написала Серелу и Риаше и попросила Семь Знамен прислать солдат – столько, сколько возможно, учитывая шаткое положение нового государства. Я не знала, сколько людей они смогут предоставить. Если дать волю мечтам, их хватит на то, чтобы справиться и с Нурой, и с фейри.
Оставалось так мало времени, и столько всего еще предстояло сделать. Казалось, мы могли готовиться к грядущему противостоянию целую вечность, и ее все равно бы не хватило. В конце концов после очередного долгого и бесплодного совещания по стратегии Ия отложил ручку.