Нечего и говорить, что такие заявления вызывают неприязнь в некоторых так называемых левых кругах, где мать Терезу считают реакционером. Она действительно невысоко ценит «прогрессивных» священников, которые, по ее мнению, стыдятся своего священства и забавляются смелыми богословскими конструкциями. Она, например, не понимает, почему на Западе практически перестали исповедоваться, хотя исповедь должна играть важнейшую роль в жизни каждого христианина. «Когда вы почувствуете, что сделали что-то такое, чего не должны были делать, не бойтесь: есть Отец человеколюбец. Бог бесконечно более велик, чем мы можем себе представить. Он установил таинство исповеди, чтобы мы могли хранить свое сердце исполненным любви. Мы идем на исповедь как согрешившие грешники, а уходим как грешники без греха. Мы называем это таинство покаянием, но на самом деле это таинство любви и прощения. На исповеди надо быть простым, как дитя. Если ребенок еще не испорчен и не приучился лгать, он на исповеди скажет все. Вот это я и имею в виду. Исповедь — великое дело любви». 9 октября 1984 года, когда в Риме собралось 6 тысяч священников, она, пользуясь случаем, в энергичных выражениях напомнила им об их долге: «Во время синода я сказала Святейшему отцу: дайте нам святых пастырей. Тогда и мы, сестры, и наши семьи тоже станут святыми. Потому что без священства нет у нас ни Христа, ни отпущения грехов, ни причащения: вот почему так великолепно величие священника. Я на опыте узнала это в Эфиопии. Там во многих местах изгнали миссионеров и закрыли церкви. „А что там с бедными? — спросила я. — Я готова прислать вам сестер“. Мне ответили: приезжайте. Но мы не можем приехать без священников, сказала я. И священники приехали, и церкви опять открылись. Вот почему так необходимо священство, чтобы народ стал святым: потому что через них дается Христос. И нам нужны священники, чтобы научиться жить свято и нести Христа другим».
В продолжение речи мать Тереза особо остановилась на том, каким ей видится служение священства: «Как Слово Отца стало плотью, жило с людьми и живет в людях, так и священник послан нам, чтобы быть живой любовью — любовью Бога к человекам. Священник — это знамение, огнь пылающий, солнце любви Божьей; это озарение, надежда вечной радости. Вот почему он должен быть в полном распоряжении Отца, быть одно с Сыном, выражать всю любовь Отца, Сына и Святого Духа — всем своим поведением, словами и поступками. Ибо ныне Бог любит нас через каждого священника, занимающего место Христово, каждого священника, который есть Христос. Для священника святость — не что-то особенное. Быть святым — его долг, ведь он так близок к Христу. Его слова должны быть святыми, его жизнь должна быть святой, каждое прикосновение его должно быть святым, если он послан для причащения Господу! Только его святость и позволяет Христу жить в нем. Святость священника в том, чтобы жить в совершенном слиянии с Господом, молиться в Нем, трудиться в Нем, быть в Нем единым с Отцом. Вот что такое его святость. Ее не сравнить ни с какой иной; только с самим Иисусом Христом священник может сравниваться — соревноваться в святости: он должен так слиться с Господом Иисусом, чтобы Господь жил в нем и Отец любил весь мир через него».
Все эти заявления прямо продолжают мысли Иоанна Павла II. Поэтому понятно, почему между Папой и калькуттской монахиней установились такие чрезвычайно дружеские отношения. Не случайно в декабре 1979 года он отозвался о ней с такой трогательной похвалой, а затем со страстным восхищением следил за ее деятельностью. И уж конечно не случайно, что по случаю пастырского визита в Индию Иоанн Павел II решил 3 февраля 1986 года посетить Нирмал Хридая. Для него это стало поводом опять выступить с проникновенной речью в честь дела Миссии Милосердия: «Нирмал Хридая — место надежды, дом, воздвигнутый отвагой и верой, дом, где царит любовь. В Нирмал Хридая таинство человеческого страдания встречается с таинством веры и любви. И при этой встрече задаются самые глубокие вопросы человеческого существования. Тело, преисполненное боли, и дух восклицают: „Почему? Зачем нужно мое страдание? Почему я должен умереть?“ И ответ на это — чаще всего без слов, но в добре и сострадании — полон истины и веры. „Я не могу дать полный ответ на все твои вопросы, не могу уничтожить твое страдание. Но в одном я уверена: Бог любит тебя вечной любовью. Ты для него драгоценен. И я люблю тебя в Нем, ибо в Боге мы поистине братья и сестры“. Нирмал Хридая провозглашает глубочайшее достоинство каждого человека. Нежная забота, которой здесь окружены постояльцы, свидетельствует об истине: ценность человека не измеряется его полезностью, его способностями, его здоровьем или немощью, его возрастом, ни вероисповеданием, ни расой. Человеческое достоинство исходит от Бога, Творца нашего, сотворившего нас по Своему образу и подобию. Никакие лишения, никакие страдания не могут умалить это достоинство, ибо в очах Божьих мы всегда драгоценны. Апостол Иоанн сказал: „Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиною“ (1 Ин 3, 18). Пусть же эти слова апостола станут истиной для каждого из нас. Пусть отважная любовь и живая вера, которую мы нашли в Нирмал Хридая, и нам внушат ту же любовь делом и истиною».
Во время этого визита Папа имел возможность поговорить со многими больными Нирмал Хридая, и все они заметили его особенное волнение. Он постарался выразить это волнение в молитве, сказанной им в заключение визита: «Здесь, в доме скорби, в месте, где любовью приносится утешение болящим и умирающим, молитвенно возносим к Тебе наши сердца и помыслы. Знаем, что Ты всегда рядом с разбитыми и оставленными сердцами, со всеми немощными и страждущими. Отче многомилостивый, благослови умирающих, благослови тех, кто вскоре увидит лицо Твое. Верим, что Ты сотворил смерть вратами в жизнь вечную. Боже, начало всякой силы, сохрани и покрой тех, кто ходит за больными и помогает умирающим. Поддержи их в усилиях принести ближним утешение и исцеление. Сотвори их и впредь лучезарным знамением любви Твоей преображающей, Господи жизни и Основание надежды, излей многие Твои милости на всех, в этом месте живущих, трудящихся и умирающих. Аминь».
Неделю спустя за Иоанном Павлом II последовал первосвященник англиканской церкви, монсеньор Ранси, архиепископ Вестминстерский. Его визит послужил символом стремления матери Терезы к экуменизму и необычайной красоты ее образа. Эта красота не оставляла безучастными сильных мира сего, даже нехристиан. Вот случай, который хорошо это иллюстрирует. В 1983 году власти Бангладеш пытались провести законопроект о контроле над всеми финансовыми субсидиями из-за рубежа. Если бы закон был принят, все средства на благотворительные цели в Бангладеш поступали бы под контроль государства, которое их и распределяло бы. Это была очень опасная мера, если вспомнить, как процветают в странах «третьего мира» коррупция и непотизм. В деятельности матери Терезы это было бы серьезной помехой, и она была не согласна подчиниться новому указу.
Поэтому в январе 1983 года она срочно приехала в Дакку, пришла к президенту Эршаду, и между ними состоялся такой разговор: «Если этот закон будет принят, я вывезу всех своих сестер из страны. Нет, матушкаа, это я вам категорически запрещаю!»
Чтобы убедить президента, насколько обоснованно ее упорство, начальница Миссии Милосердия провела его по своим приютам в Дакке. Вернувшись к себе во дворец, глава государства произнес: «Я никогда не думал, что здесь, в городе есть люди в таком ужасном положении!» Надо ли говорить, что законопроект даже не был поставлен на голосование.
В течение 80-х годов Миссия Милосердия все прочнее укоренялась и в Азии, открывая новые обители в Индии (в частности, в Бихаре), Гонконге (приют для престарелых), на Филиппинах (несколько обителей и новициат в Маниле), на Тайване, в Южной Корее, наконец, в Японии, куда мать Тереза должна была приехать в марте 1987 года, но не смогла из-за болезни. До сих пор все обители, основанные в Азии, принадлежали деятельной отрасли конгрегации. Мать Тереза была против того, чтобы на этом континенте подвизались сестры-созерцательницы: «В Индии мы не будем устраивать созерцательных обителей, здесь люди к этому не готовы. В Америке — да, но не здесь». Заявление по меньшей мере необычное: ведь Индия — родина высочайшей духовной культуры. Но у начальницы ордена хватило сил признать, что здесь она допустила ошибку. В 1985 году по завещанию она вступила во владение домом в Чинсурахе, в тридцати километрах от Калькутты. Там-то 19 марта 1987 года и открылся первый монастырь Сестер Слова Божьего, для которого без труда нашли желающих, привлеченных жизнью, посвященной как молитве, так и деятельности. По словам одной из кандидаток, «мать Тереза посылает нас говорить о вещах духовных с людьми, которых мы встречаем на улицах и в ее приютах. Обычно инокини, избравшие молитвенную жизнь, этого не делают. Но мы хотим знать, подходят ли и Для нас харизматические понятия матери Терезы, которыми живут ее деятельные сестры. Мы думаем, что подходят. Мать Тереза говорит еще, что сестры и братья как две ноги Иисуса Христа на пути, начертанном Отцом, Христа, идущего к душам, ищущим Бога. Мы живем новым опытом. Именно мы должны показать, что он принесет плоды, что он соответствует нашему времени». Вообще же в Индии Миссия Милосердия в это время больше всего занималась прокаженными. В восьмидесятые годы братья Пьер и Раймон Жаккары открыли лепрологический центр в Шантинагаре. Они узнали, что есть ортопедические аппараты, благодаря которым больные могут почти нормально передвигаться и, таким образом, легче находить себе место в обществе. Клиника имела такой успех — более 700 процедур в год, — что вскоре братьев позвало и йеменское правительство, чтобы они и там устроили подобное заведение.
В 1990 году мать Тереза, к своей великой радости, открыла в Калькутте комплекс зданий для разных благотворительных целей. Правительство сдало ей за чисто символическую арендную плату одна рупия в год незастроенный участок в городском районе Тенгра. Подписывая договор, мать Тереза особенно настаивала, что участок приобретается в аренду, а не в собственность: «Очень хорошо, что собственником этой земли остается правительство. Ведь если потребуется чинить дорогу, платить будет оно». Большое благотворительное учреждение завелось само собой. Один местный бизнесмен финансировал строительство нескольких одноэтажных домов. Многоэтажных строить не стали, чтобы инвалиды и немощные могли свободно перемещаться по поселку. В каждом доме разместился особый центр: здесь принимали наркоманов, трудных подростков, бывших заключенных, умственно отсталых, физически недоразвитых и недоедающих детей.