гораздо больше, чем мы им».
Основание первой группы помощниц для матери Терезы как раз было случаем поведать о том, о чем она хотела. Она желала, чтобы ее благотворители не просто помогали сиротам, как десятки и сотни других учреждений, а полюбили их, признали в них людей, жаждущих любви и человеческого достоинства. Более того, она перенесла это поучение на всех бедных, которыми занималась, повсюду провозглашая, что они достойны уважения, безмерного уважения, что их следует почитать и любить.
Мать Тереза глубоко привязана и к институту семьи — истинной ячейке христианской жизни для мирян, — а потому отнюдь не препятствует усыновлению и удочерению питомцев Нирмал Шишу Бавана индийскими или иностранными семьями. В первое время она уделяла особенное внимание тому, чтобы калькуттских сирот принимали обеспеченные или бездетные семьи, тем более что такая политика помогала ей бороться с весьма распространенными в индийском обществе предрассудками, касающимися кастовых перегородок. «Ведь по кастовой системе мои сестры, мои дети, да и я сама принадлежим к неприкасаемым. Поэтому когда одного из наших детей принимают в лоно индийской семьи, для здешнего общества это нечто невероятное. А по индийским законам усыновленный становится кровным родственником семьи усыновителя — нигде больше в мире это родство не считается таким тесным».
Принимая и воспитывая сирот, добиваясь их усыновления, мать Тереза борется и с абортами. Она их решительная противница, чем заслужила прочную репутацию консерватора. Будучи верна церковному Преданию, она считает любое прерывание беременности преступлением. Больше, чем преступлением: для нее это нравственная язва, говорящая об отчаянии тех, кто считает аборт возможным: «Если в иных богатых странах дошли до того, что разрешили аборты, я скажу, что они беднее бедного». И далее: «Страна, разрешающая аборты, — страна духовной нищеты. Мать соглашается убить свое дитя, поэтому что ей нужнее смотреть телевизор или завести новую машину, чем кормить и воспитывать ребенка. Раз матери убивают своих детей, как всем нам не перебить друг друга? Какая разница? Никакой. Человеческое сердце никогда не должно дерзнуть на убийство живого существа. Жизнь — это жизнь Божия внутри нас. В зародыше тоже есть эта жизнь Божия. Я верю, что вопли младенцев, которым не дали жить, доходят до слуха Божьего. Жизнь — величайший дар Бога человекам». Нужно признать факт: чтобы протестовать против абортов и бороться с ними, давая кров подкидышам, мать Тереза не дожидалась ни шестидесятых, ни восьмидесятых годов. Ее борьба началась с самого низа уже в середине пятидесятых, и самой матери Терезе ее усилия никогда не казались ничтожными: «Может быть, то, что мы делаем, — капля в море, но если бы мы этого не делали, морю не хватало бы нашей капли».
Именно таким образом она заставляла замолчать критиков из числа иных благонамеренных калькуттских католиков. Ей не прощали независимого духа, бьющей через край энергии, оттенявшей кое-чье бездействие. Например, около детского приюта она поставила котелки с рисом для голодных и неимущих. Это уж слишком, заявила одна местная монахиня: мать Тереза портит бедняков своим милосердием. На это последовал разящий ответ: «Я порчу бедных, а вы, значит, в своих колледжах для избранных, портите богатых. Как я могу не подражать Господу своему, не давать даром то, что даром получила?» Бывшая директриса школы в Лорето Хаус знала, о чем говорит. Много лет, пока Бог не призвал ее нести служение в трущобах, она жила на привилегированном положении. Пойдя утешать всякую скорбь, она просто исполняла веление Бога, милостивого, но и требовательного. И если это раздражает кое-каких дам, привыкших иметь «своих» бедняков, знать именно их нужды, то ей это все равно. Она выше критики и предрассудков.
В частности, мать Тереза ярко показала это, решив служить изгоям еще одного рода. На улицах Калькутты она много раз встречала прокаженных — париев из париев, потому что для индусов они понесли от богов кару за грехи свои, а значит, помогать им — все равно что противиться божественной воле. Вот почему жертвы этого страшного бича живут в полной изоляции. Один из них, уроженец Калькутты, кратко описал это состояние: «Несколько лет назад я был очень важной персоной. У меня был кабинет в большом доме. В кабинете был кондиционер, рядом люди, ловившие на лету мои желания. Когда я выходил из кабинета, все кругом кланялись. У меня была большая семья. Но как только они узнали, что я прокаженный, все вдруг переменилось. Не стало ни кабинета, ни кондиционера, ни дома, ни семьи». В 50-е годы в Индии, как и по всей Азии, все еще свирепствовала страшная бацилла, открытая в 1874 году норвежцем Арманером Хансеном. Ее набегам способствовали отвратительные гигиенические условия жизни населения. К тому же многие жертвы болезни далеко не сразу узнавали, что поражены этим бичом: ведь инкубационный период проказы может продолжаться несколько лет. Первая стадия заболевания — невыраженная проказа. У жертвы болезни на коже одно за другим выступают бесцветные пятна, они перестают чувствовать жар и боль. Толькс при какой-нибудь случайности (ожог, ушиб и т. п.) больной понимает, что с ним. Чаще всего ему не оказывают помощи, и он доходит до стадии клубневидной проказы с более выраженным поражением кожи и нервной системы, а там и до заразной язвенной проказы с летальным исходом. На двух последних стадиях поражается все тело больного: он может потерять один или несколько пальцев, руку, ногу, нос и прочее.
С самой глубокой древности прокаженные полностью изгонялись из общества. Библия предписывает изолировать их; Карл Великий — «добрый монарх с цветущей бородою», — опираясь на Святое Писание, также приказал интернировать всех прокаженных. В Средние века, во время Великой чумы 1348 года, их обвиняли в сообщничестве с иудеями и сатаной, в отравлении колодцев и тысячами истребляли. Хотя болезнь эта не наследственная, от детей прокаженных тоже сторонились. Открытие бациллы — переносчика болезни — и способа лечения сульфамидами и сульфатами ни на дюйм не подвинули многовековых предрассудков, более страшных, чем сама болезнь на первой стадии. Как говорит мать Тереза, «главный враг — не проказа, а страх проказы, из-за которого эта болезнь стала постыдной, а на ее жертв падает нелепое проклятие».
Итак, в 1954 году монахиня узнала, что пять рабочих, живших в том самом нищем квартале, где проходило ее служение, были вдруг уволены, как только работодатель узнал, что у них появились первые симптомы болезни. Ей сказали об этом как раз тогда, когда француз Рауль Фольро объявил первый Международный день борьбы с проказой. Тогда же муниципалитет Калькутты решил переселить больных из квартала Гобра — традиционного места их поселения — в округ Банкура. Это было катастрофическое решение, потому что в Банкуре не было источника воды, а без этого нельзя ни предупреждать, ни лечить болезнь.
И вот для матери Терезы явилось новое дело, и вся ее кипучая энергия целиком направилась на него. Она встретилась с премьер-министром Западной Бенгалии БЛЕ Роем, врачом по профессии, лечившим бедняков и очень близким к народу. Она просила его запланировать подключение Банкуры к городскому водопроводу и без особых затруднений получила согласие. Но тот не знает мать Терезу, кто подумает, что она удовлетворилась таким результатом. Улучшить условия жизни прокаженных недостаточно: им надо показать, что их любят, что они полноценные граждане. Для этого начальница Миссии Милосердия решилась на действие, сильно поразившее общественное мнение. Она устроила специальный день сбора средств для прокаженных. Сестры Миссии пошли по городу с корзинками, на которых было написано: «Пусть прокаженные почувствуют ваше добро». Успех был полный. Жертвователи всех конфессий и каст проявили величайшую щедрость. Ободренная этим успехом, Мать Тереза поехала в Мадрас, где встретилась с бельгийским врачом доктором Гемериксом, проводившим интенсивное лечение проказы благодаря сети передвижных клиник. К больным проказой, слишком часто страдающим от одиночества, надо было отправиться, чтобы захватить болезнь в самом начале и воспрепятствовать неуклонному ухудшению состояния пациентов.
Через несколько месяцев помощь прокаженным стала одним из главных направлений деятельности Миссии Милосердия в Индии. Для них были созданы приемные по всей стране, и мать Тереза, вопреки всем запретам и предрассудкам, давала на эти лечебницы, не считая. Она удивляла даже самих больных: ведь они привыкли к предрассудкам, связанным с их болезнью, и не понимали, как могут монахини служить им у их одра. На собранные средства матери Терезе удалось основать поселок прокаженных в Асансоле. Она прекрасно знала это место 200 километрах от Калькутты: там в 1947 году она лечилась от туберкулеза. Там исключительно здоровый климат, много свободной земли. Через несколько месяцев там вырос Городок Мира. В нем было все: и больница для больных, и школа для детей. Каждая из 400 семей, поселившихся в городке, получила дом с участком земли. Их материально и морально поощряли открывать маленькие мастерские; таким образом, они получили определенную финансовую независимость и входили в контакт с внешним миром. Асансол вскоре стал образцом, которому следовали многие подобные опыты в Индии, а мать Тереза начинала все новые и новые дела.
Ее внешняя и духовная деятельность стали еще активнее в то время, когда вся Католическая Церковь жила событием, глубоко повлиявшим на ее историю: открытие Второго Ватиканского Собора, созванного Папой Иоанном XXIII (1962–1965). Некоторые из решений Собора иные католики встретили в штыки: отказ от латинского языка как единственного литургического, введение коллегиальности как формы церковного управления, явно декларированная воля к диалогу с другими христианскими и нехристианскими исповеданиями и т. д. Все это вызвало внутреннее сопротивление — в одних странах более, в других менее сильное — и даже маленький раскол: монсеньор Лефевр, бывший епископ Дакарский, имевший довольно сильное влияние среди миссионеров, попытался создать свою церковь, не признающую Собора.