Кухня, наверное, была единственным местом в доме, где все было более-менее на своих местах – сюда, кроме нее, никто попросту не заходил. Готовила только она, остальные приходили к накрытому столу либо заглянуть в холодильник – за пивом и мороженым. Хотя общая бытовая запущенность присутствовала и здесь, несмотря на Тонины ухищрения. Из четырех конфорок плиты работала только одна. Что-то там засорилось еще пару лет назад, и постепенно, одна за другой, они вышли из строя. Муж не давал вызывать газовщика – мужик же в доме есть! Однако у мужика не было времени. Так она и готовила на одной конфорке, пока с работы не приволокла одноконфорочную электрическую плитку. У них одна женщина уволилась, а плитку оставила, так Тоня ее приспособила – на старом металлическом подносе прямо на плиту поставила. Красота, как удобно стало!
Она почистила картошку. Вода из крана еле капала: трубы в доме старые, что-то там менять нужно, вот и нет напора, а может, кран сам по себе устарел, Семен сделать обещал, но руки не доходят. Поставила вариться картошку на пюре, а на трофейную плитку – сосиски. Выложила салат из морской капусты, потерла туда морковь, лук репчатый добавила, вкусно получилось. Стирка закончилась. Тоня развесила стираное на балконе и загрузила постельное белье мальчиков. Прибежал старший (он на три минуты старше второго, так они их и зовут: старший и младший), стали математику проверять. Пока складывали и вычитали, картошка убежала: тоже хотела, видимо, в обучении принять участие. Вот ведь, и плиту еще мыть!
Семен лежал, раздосадованный, что жена вернулась, а он не успел фильм досмотреть. Не даст ведь теперь, он же болеет – нужно спать, сил набираться. Эх, толком и не отдохнешь!
– Антонина! – позвал нарочито хриплым голосом. – Принеси чаю, горло болит.
– Да, конечно, сейчас я тебе с малиной заварю. И пюре скоро будет с сосисками, потерпи чуток.
Тоня сняла с плиты картошку и поставила чайник. Тем временем подмела пол в прихожей – опять песка с улицы натащили. Потом протерла всем обувь, сидя на маленькой табуреточке, в тесной прихожей еле помещалась. «Какая же стала крупная!» – раздосадованно подумала она, в который раз глядя на себя в зеркало. Встать с табуреточки сразу не смогла – очень болели колени и поясница, видимо, подстыла где-то, пока с сумкой своей ходила по квартирам. Поясница так вообще лет десять как прихватывает, в аккурат после вторых родов.
Про роды эти вспомнить – и смех и грех. Она же тогда вообще так поправилась, вот правда, воду пьет – и поправляется. Нужно было к врачу сходить, разобраться, что не так… Да уж какие врачи в конце восьмидесятых? Сложно с этим. Ну вот, и так огромная была, а тут еще увеличиваться стала, и тошнило по утрам – думала, что-то серьезное. Боялась пойти к врачу: вдруг это язва или что-нибудь еще пострашнее. А потом колики какие-то начались внутри, да такие сильные, поясница при этом просто отваливалась. Пошла к гинекологу, а там… И вот теперь у них эти два чуда расчудесных – любители приставки и доширака.
Тоня еле встала с табуретки, опираясь о стену, голова закружилась, чуть равновесие не потеряла. Отдышалась и пошла на кухню. Накрыла стол, поставила нехитрый ужин, мужу налила чай с малиной из морозилки – летом соседка угостила, с ее дачи. Водрузила тарелку и чашку на поднос и отнесла в спальню.
– Вот, поешь. Как у тебя температура?
– Я не знаю, но очень мне плохо. Слабость, горло першит, и голова тяжелая.
– Ты лежи, поешь только, а я сейчас мальчишек накормлю и градусник принесу.
– Что-то мне так блинчиков хочется, от них точно сразу полегчает… Фея моя, напечешь?
– Конечно, напеку, чуть позже. Мальчиков соберу на завтра и напеку, а то почти десять вечера, укладывать пора.
Накормив и уложив сыновей, предварительно застелив чистые постели, собрав с ними портфели, проверив уроки, повесив постиранное белье, Тоня зашла к мужу забрать тарелки и проверить градусник. Семен лежал и смотрел кино. Это было его любимое занятие. Брал в прокате все новые кассеты и, пока не пересмотрит, не отвлекался ни на что. Ей редко удавалось смотреть с ним: никак время не находилось, все дела какие-то.
– Ты померил температуру? Поел? Вкусно было?
– Да поел, поел… Что ты опять сосисок наварила-то? Надоели они уже. Я же мясо просил купить. Совсем ты обо мне не заботишься. Я вон и детей накормил, и пришел пораньше, больной, а забочусь о вас… А от тебя, кроме сосисок, и не получишь ничего. – Семен изловчился и, лежа в постели, умудрился хлопнуть Тоню по тому самому большому и морально больному месту. Он специально выдал всю эту речь, чтобы жена отвлеклась от его пива и фильма и переключилась на оправдывания.
– Не было сегодня мяса, – как и ожидалось, начала оправдываться Тоня. – Ты лежи, отдыхай, я тебе сейчас блинов напеку. Давай градусник, посмотрю.
– Да я сам уже посмотрел, говорю же тебе: плохо мне. Тридцать семь и три – самая противная температура, прям вот ноги не держат. Тяжелый случай у меня. Ты иди, жарь, я пока еще один фильм посмотрю, под них дремать хорошо, а сон лечит.
На часах – половина двенадцатого, Тоня завелась с блинами. Что-то голова трещит у нее, и опять потемнело перед глазами. Надо бы давление померить, да некогда.
– Антонина, зайди ко мне, забыл тебе сказать.
Она подхватила тарелку с тонкими ароматными блинами и пошла к мужу. Блины так пахли – с ума можно сойти. Сама не ест почти совсем, боится еще больше раздаться вширь, только завтракает яйцом и чай пьет в течение дня, да еще яблоко себе позволяет, когда голова разболится.
– Вот, напекла тебе, как просил. Сметанку поставила и варенье.
– Поставь на тумбочку. Чай остынет, и поем. Я тебе забыл сказать. Выйдешь за меня завтра на смену, утром в редакции заберешь тележку и развезешь по моим подъездам. Хочу пару-тройку дней отлежаться, разболелся совсем ваш отец…
Сеня подхватил пальцами тонкий горячий блин. «Вот как ей такие удаются! Никто такие печь не умеет, только Тоня», – подумал он про себя, а вслух сказал:
– Остыли уже блины, что, не могла сразу принести? К шести нужно в редакцию приехать.
– Сеня, я, конечно, выйду на работу за тебя, но у меня же мальчики, их в школу нужно вести.
– Если к шести придешь в редакцию, то в восемь уже будешь дома и проводишь их, а потом к себе на работу пойдешь.
Закончив с блинами и получив вводную от мужа (надо же, как плохо ему, бедняжке, даже на работу не пойдет!), она отправилась гладить мальчикам рубашки на утро, да еще носки нужно заштопать, те, что выползли из-под кровати, змеи несчастные. Около двух часов ночи, переделав наконец дела, Тоня заглянула в комнату мужа. Очередной фильм заканчивался, шли финальные титры, муж наконец-то уснул. Сон настиг его ровно посередине их, в общем-то, небольшой кровати. Семен спал с троекратным похрапыванием, распластав руки и ноги.
Тревожить мужа было чревато новыми заданиями, да и пусть отдыхает!
«Больной человек все-таки, рассудила она и пошла ставить для себя раскладушку», – на которой, конечно, спать ей было почти невозможно, она в ней просто с трудом помещалась.
Чтобы оказаться в шесть в редакции, встать нужно было в полпятого. Спать оставалось два с половиной часа…
Конечно, она встала по будильнику – с дисциплиной и ответственностью у Тони с детства было все в порядке. Отец был строг, но справедлив. Муштровал похлеще, чем в армии. Маленькой она плакала и сопротивлялась, мать всегда вставала на сторону отца и говорила, что такая доля наша женская, привыкай, дочка, к труду, в жизни пригодится. И действительно пригодилось.
Тоня выросла шустрой и быстрой на руку, абсолютно не принимала чужой помощи, считала, что так, как она, никто не сделает, а объяснять долго и бесполезно. В результате крутилась двадцать четыре часа в сутки, обижаясь, что ей никто не помогает, с одной стороны, а с другой – отметая на корню любые попытки той самой помощи.
В редакцию приехала раньше всех; аккуратно, стараясь не сорвать поясницу, загрузила огромные стопки свежих газет на тележку, тихонько покатила по обледенелому тротуару в сторону квартала, который обслуживал ее муж. При переходе на другую строну улицы не удержала тележку, колесо попало на ледяной уступ, тележка накренилась – и часть газет высыпалась на проезжую часть. Мимо мчались утренние спешащие автомобили. Тоня, глотая слезы от обиды на свою неловкость и неповоротливость, собирала те газеты, которые еще не успели попасть под колеса и намокнуть.
Близнецы проснулись по будильнику – мама приучала строго, не забалуешь. Радостно прибежав на кухню в поисках матери, хотели показать, какие молодцы, что сами вовремя встали. Мать там не обнаружили, зато нашли блины и отца, который сидел и пил кофе с ними вприкуску.
– А ну, марш умываться и одеваться сначала, а уж потом – блины. Скоро мать вернется, в школу пойдете.
Семен заглотил еще один блинчик – «Ну нет, как они у нее такие получаются?» – Потянулся и пошел дальше спать. Классно он все устроил, молодец, настоящий глава семьи! Сам себя не похвалишь…
Собрав газеты, Тоня уложила аккуратнее стопки на тележке и продолжила путь. Ветер и снег были жутко колючие, холодные, словно все против нее, да еще голова так кружится, и в глазах опять темнеет. Боже, так много времени, она не успеет мальчишек накормить и в школу отвести!..
Подойдя к первому подъезду, стала затаскивать тележку наверх по ступенькам. Жутко неудобная конструкция, колеса маленькие, шаг лестницы большой, приходилось поднимать такую тяжесть на каждую ступеньку – спина предательски напомнила о себе.
Все, первый дом обслужила. Все газетки – по ящичкам. Идем дальше. Натянула варежки, завязала туже платок и поволокла тяжелую тележку в сторону следующего дома…
Когда Антонина пришла в себя, то не сразу сообразила, где находится. Потолок над ней светился, вокруг были люди в белых халатах: они громко обсуждали, что кому-то плохо, инсульт, звали еще какого-то врача, планировали операцию. К ней подошел молодой человек и стал спрашивать адрес и телефон близких. Тоня попыталась сказать, что ей нельзя лежать, нужно домой срочно, детей в школу вести, да язык не слушался. Она хотела поправить волосы – прядь упала на лицо, закрыла глаз и загораживала обзор, только правая рука не поднималась, будто чужая. Тоня поняла, что в больнице, что с ней что-то нехорошее, и расстроилась еще больше. Как же она работать будет и дела все переделает, на кого это все, пока она встанет?! Врач разговаривал с ней, однако Тоня не могла отвечать, пот