Кстати, именно на этой почве у него чаще всего и возникали разногласия с женой. Она не раз убеждала его сходить с ней в храм, предлагала обвенчаться, предварительно покрестившись. Он стоял на своем, и ее это очень расстраивало, особенно когда они узнали о ее смертельном диагнозе. Теперь, после ухода Лидочки в мир иной, Георгий Константинович сожалел о своей упертости. «А вдруг это все правда и там что-то есть? Что не покрестился? Хуже бы не было, а Лидочка была бы рада», – размышлял он, посещая могилу супруги.
Как-то, возвращаясь с кладбища, он осмелился зайти в храм. Ему было неловко и не по себе.
Нет, это, конечно, не в первый раз в его жизни, когда он переступил порог Храма. За свои почти семьдесят лет он бывал в разных Церквях и всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Тяжело ему там находиться, словно груз какой-то давил на плечи, кружилась голова, хотелось скорее выйти.
Храм был словно игрушечный. Небольшой, белоснежный, с лазуревыми луковками куполов, контрастирующими с голубизной ясного июльского неба, располагался рядом с их домом. Туда ходила Лидочка. Он его хорошо знал, но с ней никогда не заходил: ждал на пороге или на лавочке в небольшом палисаднике при храме. Когда жена умерла, их дочь сходила в этот храм, нашла батюшку, к которому ходила мама, заказала отпевание. Георгий Константинович на прощание с женой в храм не пошел. Теперь жалел – это было как маленькое предательство. Хотя почему маленькое. Настало время признаваться во всем самому себе. Сколько у него еще времени… Их жизнь с Лидочкой была омрачена его предательством и озарена ее прощением. И он это хорошо знал. Да, она не всегда молчала, укоряла, устраивала сцены и пыталась уйти, забрав дочь, но именно ее способность прощать дала им возможность быть вместе до конца, вырастить дочь в полной семье. Кто-то скажет: подумаешь, ошибки молодости, с кем не бывает. А ведь он тогда серьезно увлекся, а Лидочке врал и жил во лжи сразу с двумя женщинами. Размышляя, Георгий не заметил, как оказался на пороге того самого храма, – ноги сами привели. А может, это Лида вела, наблюдая с любовью с небес, сохранив способность прощать.
Сегодня ему почему-то непреодолимо захотелось войти в храм. Георгий замешкался на пороге, наблюдая, как входит небольшого росточка старушка рядом с ним. Она остановилась перед дверьми, три раза перекрестилась, шепча одними губами молитву и отбивая поклоны, склоняясь до самого пола.
– Ты проходи, проходи. Тут всегда тебя ждут. – Старушка подошла к Георгию и мягко подтолкнула его, чуть дотронувшись до спины. – Три раза только перекрестись, вот так. – Она взмахнула щепоткой из трех собранных вместе пальцев, осенив себя крестным знамением. Георгий машинально повторил и молча прошел вперед, очутившись в блаженной прохладе храма, пронизанного солнечным светом, щедро лившимся из всех маленьких витражных окошек. Запах ладана унес его куда-то далеко в детство. Неожиданно для него самого вспомнилось первое причастие.
Вот он, еще совсем малец, стоит перед огромным батюшкой в черной рясе и с добрыми прищуренными глазами, длинная белая борода лежит на его животе. Гоша перепуган и восхищен одновременно. Вокруг никого нет, только бабушка и поп. Потолки почему-то низкие, вокруг полумрак и торжественная тишина, лишь тонкий луч света из замутненного оконца; аромат прелого сена и запах ладана из кадила, дым от которого струится, играя с солнечным светом. Батюшка покрывает его голову большой теплой рукой, дает сделать глоток сладкого красного вина, которое обжигает губы холодным металлом бокала и тягучим горячим ручьем течет по горлу.
Сейчас он стоял, завороженный воспоминанием, рядом с фигурой Иисуса Христа, распятого на кресте, и ощущал себя тем самым маленьким Гошей, пришедшим на первое причастие, чистым и невинным, полным надежд и желаний. Вот и жизнь прошла, а где он, этот мальчик? Что он сам с ним сделал и почему закрыл для себя дорогу в храм? Слезы катились по щекам старика Георгия. Почти семьдесят лет шел к храму, упирался, сопротивлялся, упорствовал, но дошел. Он отер рукой мокрое лицо, подошел к кресту, встал на колени и поцеловал ноги Христа. Чувства переполняли его. Это что-то невероятное, подобных эмоций и внутреннего просветления Георгий Константинович не испытывал никогда в жизни.
– Спасибо тебе, Господи! Слава тебе, Господи! Прости меня, Господи, – шептал он, кланяясь Христу. Его душа и сердце просветлели; подняв голову вверх, туда, где под куполом был изображен лик Иисуса Христа, он почувствовал, как Лидочка смотрит на него с небес. Она улыбалась. Георгий вздохнул, вытер слезы и покинул храм. Он знал, что в очередной раз прощен и ту женщину встретил неслучайно: Лида не хотела оставлять его одного.
Три раза Георгий ездил на станцию «Москва-3». Каждая поездка была якобы случайной. В первый раз там оказалась мастерская по ремонту бытовых приборов, куда ему необходимо было обратиться. Во второй раз приехал забирать заказанный радиоприемник – пункт выдачи рядом с его домом не работал, и товар переместили по другому адресу. Когда в третий раз ему было необходимо что-то забирать, он уже точно знал, в каком районе окажется адрес отправителя. Случайные ли это совпадения? Как человек прагматичный, Георгий хорошо понимал: он управляет своими желаниями. А он хотел ее найти и привык добиваться желаемого.
На самом деле трех поездок хватило, чтобы образумиться и прекратить заниматься ерундой.
– Ну старый мужик уже, а все туда же, – говорил Георгий своему отражению в зеркале, тщательно водя опасной бритвой по уже безупречно гладким щекам. – Все, не было никакой женщины, выбрось из головы и займись наконец-то делом. Тебе вон к внучкам нужно ехать, а ты все о чем-то мечтаешь, глянь на себя. – Тут Георгий перевел взгляд с щек, которые брил, на отражение в зеркале, охватил, так сказать, фейс целиком. На него смотрел сильно пожилой мужчина, даже, скорее, сильно поживший, с абсолютно седой головой, ухоженными и аккуратно уложенными волнистыми волосами, греческим профилем, как говорила супруга, и тонким длинным носом. – Седина в бороду, бес в ребро, – усмехнулся он сам себе, оставшись довольным отражением. – Все. Точка. Я дед. Вживаюсь в образ.
Георгий аккуратно сложил бритвенные принадлежности, принял душ, надел легкий льняной костюм темно-синего цвета, замшевые мокасины, проверил уведомления на телефоне, написал сообщение дочери: «Буду через час», – и вышел из квартиры.
Ему нравилось перемещаться по городу на трамвае. Он любил именно этот транспорт – всегда длинные извилистые маршруты. Например, сев на Таганской площади, можно очутиться в Измайловском парке или на станции «Университет». Это же так интересно! Маленькое приключение.
Когда дочка была школьницей младших классов, он, бывало, забирал ее из школы после субботних занятий и они гуляли по Москве, садясь в случайный трамвай. Устраивались в конце вагона на заднем сиденье, дочка вставала коленями на подушку, спиной к вагону и лицом в окно, разглядывала улицы, пешеходов, автомобили. Потом где-нибудь спонтанно выходили и покупали мороженое, проходили несколько остановок пешком и снова забирались в трамвай. Это был только их ритуал, жена ждала мужа и дочь дома с обедом. Дочка это называла «сбежать с папой». Кто из знакомых не знал, в чем суть побега, пугались, а они переглядывались и хохотали.
Сейчас тех трамваев его молодости почти нигде не осталось. В современном трамвае путешествовать можно еще дольше и с большим комфортом. Только вот не с кем ему сегодня путешествовать. Хотя у него есть внучки, что же он за дед такой, если не занимается с ними совсем. Ну, привез клубнику, попил чайку, на дачу позвал да и уехал. Не дело это. Лидочка бы не поняла. Решено – сегодня возьмет внучек и повезет кататься. Дочка должна помнить их побеги, поддержит инициативу деда. Так рассуждал Георгий Константинович, стоя на трамвайной остановке в Сокольниках.
Сев в подошедший трамвай, он просканировал социальную карту и встал лицом к окну. Маршрут лежал вдоль парка: ему нравилось наблюдать, как ветви вековых лип склоняются над проходящим трамваем. Вот только аромат цветения теперь не ощутить: работает кондиционер, все окна закрыты. Мысли текли медленно, словно от жары способность размышлять притупилась.
И тут на противоположной стороне дороги он увидел ЕЕ. Да, сомнений быть не могло, это совершенно точно та самая незнакомка из электрички. Она стояла и провожала взглядом трамвай. Ему показалось или она тоже его заметила? Трамвай набрал скорость – в этом месте длинные перегоны. Судьба в очередной раз показала ему ЕЕ и опять их развела.
«А может, выйти на следующей остановке и вернуться обратно. Да, пожалуй, да!» – Он было подошел к двери и принялся ждать, когда трамвай остановится. Стоял на верхней ступеньке, держась за поручень, чуть покачиваясь в такт трамваю, входящему в крутой поворот. Вагон качнуло, и он, еле удержавшись, опять оказался на сиденье рядом с выходом. Неожиданный бросок словно вернул его в исходную точку: он вспомнил, что женщина вроде была не одна, с приятельницей, может, и не заметила его вовсе, уже уехала, да и вообще не придумал ли он, что может кого-то заинтересовать. Оглянулся еще раз в сторону остановки, вздохнул, сел поудобнее и продолжил наблюдать за сменой пейзажей за окном.
Красная Поляна встретила Надежду Семеновну яркими всполохами осеннего леса, покрывшего разноцветным лоскутным одеялом склоны гор, ароматом выжженных солнцем луговых трав, щедро отдающих накопленное за лето, холодными оттенками голубого неба и низким теплым осенним солнцем. Осень в этих местах была поистине великолепна.
Санаторий, куда она получила путевку, располагался на склоне горы, в нижней части курорта, в окружении сосен, в очень зеленом месте. Корпуса были небольшие, двух-трехэтажные, уютные, проживание – по два человека в номере. Так что ей полагалась соседка. Да, она приехала из Москвы на поезде одна, условно воспользовавшись предложением приятельницы из Сокольников. Почему не поехала с Марией Антоновной? Будучи человеком деятельным, та организовала что-то похожее на женский клуб для дам возраста «за». Надежда пару раз сходила на встречи, прогулялась, пообщалась, посидела в кафе и поняла, что это не ее вариант досуга. Приходилось выслушивать, вникать в многочисленные проблемы, в общем-то, посторонних людей, что-то советовать, делиться в ответ своими историями жизни. А зачем? Что ей от этого общения? Ее утомляли бесконечные разговоры ни о чем.