– …Лабрисом, Орихдеей и Милостью Ночи, – закончила Кошка свое заклинание и была вознаграждена: глаза девочки закрылись, ребенок провалился в сон.
Кошка встала и увидела Ворон, которая совсем рядом стояла на коленях возле женщины с длинными золотисто-рыжими волосами.
На руках трикстер держала ребенка, и Кошка, испытав невыразимую благодарность, поняла, что младенец цел и невредим, хоть и зашелся от крика. Бедняжка был до смерти напуган, но, видимо, оправится. Его, вероятно, заслонила своим телом мать. Которая умирала.
Кошка наклонилась поближе и услышала, как Ворон просит женщину:
– …со мной. Пожалуйста! Говори со мной!
Лицо ее перекосилось от отчаяния.
– Дай-ка я, – предложила Кошка.
Она присела на корточки и, как учили на занятиях по оказанию первой помощи, прижала ладони к вискам женщины. Представила энергию своего тела в виде сияющей жидкости. И перелила частичку этой жидкости из одной ладони в другую, придавая сил умирающему телу.
Глаза женщины открылись, но едва-едва. Губы неслышно задвигались. Зная, что это опасно для них обеих, Кошка тем не менее отдала еще чуточку силы, чтобы она заговорила.
– Ты Смерть? – спросила женщина. – Я умираю? Где мой сын?
– Не Смерть. Умираешь. Он здесь, с ним все в порядке, – ответила Ворон. – Какой-то там жалкий драконий налет этому парнишке нипочем.
– Хо…хорошо.
– Послушай, – сказала Ворон, – мне нужно знать. Твоя фамилия Уилк?
На пепельно-сером лице мелькнула едва заметная тень улыбки.
– Ино…иногда. – Женщина снова закрыла глаза.
А через несколько мгновений умерла.
Кошка и Ворон встали.
– Это что вообще такое было? – спросила Кошка.
– Нужно было убедиться, что она та, кто я думаю. – Ворон пнула носком ботинка кожаный портфель. – За ним-то мы и явились.
Кошка подняла портфель. И услышала приглушенный вой сирен. Наконец-то прибыли военные, а с ними санитарные машины и профессиональные доктора, обученные оказывать первую помощь. Кошка мысленно возблагодарила Богиню. Потому что сил больше не осталось.
И вырубилась.
Все должно быть хорошо, и все будет хорошо, и все, что бы ни было, будет хорошо.
Солдаты ставили палатки, увозили тела, гасили пожар и злобно покрикивали на тех гражданских, которые в данный момент не умирали. В воцарившемся хаосе ускользнуть не составило ни малейшего труда. Ворон реквизировала военный пикап («В военное время это называется не „стащить“, а „реквизировать“», – пояснила она), и подруги, по очереди сменяясь за рулем, покатили по извилистым дорогам на северо-восток к Спорным горам[122]. Вокруг все было зловеще безмятежным. На полях собирали урожай и жгли пугала, чтобы умиротворить разгневанную кражей землю. Но в деревенских магазинах, где Кошка и Ворон останавливались закупиться, граждане собирались вокруг радиоприемников или разложенных на столе газет и обсуждали что-то тихими встревоженными голосами.
Ребенка кормили грудным молоком, когда его удавалось раздобыть; коровьим, когда не было грудного, и смесью, когда не было вообще ничего. Ему все одинаково нравилось, а подгузники уходили влет. Судя по всему, младенец довольно быстро оправился от потери матери.
– Кто тут у нас маленький мерзавчик? – сюсюкала Ворон, пока Кошка вела машину. – Кто крохотуля-шалопайчик? Ты! Ты, маленький.
– Так что там за история с этим мальцом и его матерью? – спросила Кошка.
– Это личное.
– Учитывая обстоятельства, я бы не прочь обо всем узнать.
– «Хочешь узнать» не означает, что узнаешь, – отрезала Ворон и погрузилась в угрюмое молчание.
Вокруг все пышно зеленело, холмы были такими изумрудными, что смотреть больно, а долины – такими прекрасными, что Кошка то и дело забывала про дорогу и приходила в себя, лишь когда Ворон вопила: «На свою полосу!» Вечером они снимали комнату на целую неделю на самом дорогом постоялом дворе, какой только могли отыскать, а утром после завтрака уезжали кататься и больше не возвращались. Это было безумно весело и смахивало на самые распрекрасные в Кошкиной жизни каникулы, если бы только не ужасы на вокзале Броселианда и не кошмары, от которых она просыпалась посреди ночи.
Почти что идиллия закончилась, когда они добрались до Большой реки и обнаружили, что мост перекрыт местной гвардией: все транспортные средства тормозили, у всех проверяли документы (по крайней мере, так сказала хульдра, которая явилась с того берега и остановилась с ними поболтать). В результате образовался затор длиной в несколько миль.
Кошка съехала с дороги, а Ворон прикурила сигарету и сказала:
– Если спросят документы – мы в дерьме. У тебя их вообще нет, а мои датированы далеким будущим.
– И что же делать?
– Импровизировать.
По указке Ворон Кошка развернула пикап и отправилась в последний городок, через который они проезжали. Там, по всей видимости, был сборный пункт для Войск Запада, поскольку везде сновали молодые солдатики.
– Паркуйся, – велела Ворон, когда они добрались до центра, и высунулась в окно, чтобы привлечь внимание одного такого. – Эй, вояка! У тебя в вещмешке найдется запасная форма?
Солдат был из лесных феев, одного с Ворон роста, на лице его играла беззаботная улыбка. Он вразвалку прошагал к пикапу и поставил вещмешок на землю.
– А зачем?
– Да надо этого маленького паскудника вернуть родне в Гарене, на другом берегу, а у сестрицы права просрочены. Вот я и думаю: кто бы форму одолжил, а постовых я уж как-нибудь уболтаю.
– Да? Если одолжу, ты потом, когда возвращать будешь, снимешь ее при мне?
– Не только сниму, красавчик. Тебя, похоже, еще никуда не приписали. Вечером свободен? Встретимся в «Черном олене» в Гарене в девятнадцать ноль-ноль, мы с сестрицей подарим тебе незабываемую ночь.
Кошка прекрасно знала, что Ворон не собирается выполнять обещание, но все равно покраснела. Солдатик еще шире расплылся в улыбке, и она еще больше смутилась.
– Мэм, вы меня просто покорили, посулив показаться в нижнем белье.
Парень выудил из вещмешка запасную форму и отдал ее Ворон. Та тут же пнула Кошку в лодыжку.
Кошка завела пикап и вырулила на дорогу. Ворон послала солдатику воздушный поцелуй:
– Прихвати пару шелковых шарфов – сможешь меня связать.
На окраине они разыскали цирюльню. Вышла оттуда Ворон с такими жутко обкромсанными волосами, что стало совершенно ясно: она собралась изображать мужчину, к тому же военного.
– Ворон, а как же твои волосы! – ужаснулась Кошка.
– Отрастут. Всегда отрастают.
Потом остановились у скобяной лавки и купили собачий ошейник и цепь.
– Надень-ка, – велела Ворон Кошке. – Ладно, теперь пусти меня за руль. Представление начинается.
Два часа они тащились в пробке, то и дело останавливаясь, пока наконец не добрались до заграждения перед мостом.
– Жалкие любители, – проворчала Кошка сквозь сомкнутые губы. – Если уж устанавливать блокпост – так на расстоянии, чтобы самодельное взрывное устройство в случае чего не повредило мост.
– Кабы они соображали хоть чуток, чего делают, не охраняли бы мост в глубине собственной территории, – отозвалась Ворон. – Неопытные, да еще и на взводе, вот и сочиняют на ходу. С этим можно работать. А теперь к делу. Я собираюсь разыграть перед этими ребятами одну мерзкую фантазишку. Ты насчет этого как?
– Э-э-э… Нормально.
– Смотри, ловлю тебя на слове. Глаз не поднимай, ничего не говори. Какую бы мерзоту ни услышала, никаких эмоций у тебя на лице отражаться не должно.
К пикапу подошли трое: кобольд и пара крапивников, все в форме.
– Выйдите из машины, сэр, – приказал кобольд.
Ворон привязала идущую от ошейника Кошки цепь к рулю.
– Сидеть! – приказала она и вылезла из машины.
Кошка молчала, уставившись на свои коленки.
– Это что еще такое? – спросил один из крапивников.
– Военная женка, – ответила Ворон. – Подобрал ее и еще двух таких после налета на вокзал Броселианда. Одну командиру отдал, вторую – приятелю. Но там таких много.
– Военная женка, говоришь? – переспросил крапивник.
– Никогда не слыхал, – подхватил второй.
– Я тоже, – вторил кобольд. – Это как?
– Военные женки – то же, что и обычные, – пояснила Ворон, – только слушаются лучше. И никаких перед ними обязательств. И заиметь их можно сколько хошь. Это ведь, по сути, имущество.
Гвардейцы переглянулись.
– Говоришь, взял и подобрал троих? И как это делается? – спросил кобольд.
– Берешь, обучаешь, пользуешься. И всего-то делов. У гражданских такой номер не пройдет – не по закону. Но во время войны кой-какие законы и запреты слабеют, и если… – Ворон уходила все дальше от пикапа, уводя за собой гвардейцев, так что слов уже было не разобрать. Кошка не особенно расстроилась: услышанное ей ничуть не понравилось.
Чуть погодя гвардейцы вернулись, открыли для Ворон дверцу и помахали на прощанье. Никаких документов они так ни разу и не спросили.
Когда мост остался далеко позади, Ворон разрешила снять ошейник.
Кошка швырнула его в окно.
– Ты чего наплела этим уродам?
– Рассказала, как чин по чину раздобыть себе военную женку: схватить среди бела дня и обязательно на глазах у старших офицеров, чтоб те могли все засвидетельствовать. Обихаживать медленно, чтоб усвоила сразу: никто на помощь не придет, сколько ни вопи. А еще… Уж поверь, если они сделают, как я их подучила (а я, в общем, надеюсь, что сделают), тут же загремят на гауптвахту.
На следующий день почти сразу после полудня Кошка и Ворон наткнулись на двоих песчаных великанов, которые рыли две ямы посреди изумрудного овсяного поля, разоряя при этом посевы. Кошка как раз собиралась поменяться с Ворон, поэтому остановилась и прокричала, высунувшись в окно:
– Эй! Вы что делаете?
Великанша утерла пот со лба, отложила лопату и побрела к дороге. Усевшись возле машины, так что ее лицо оказалось вровень с Кошкиным, она объяснила: