Когда прошло достаточно времени и она снова смогла говорить, Кошка объявила:
– Вся моя радость умерла. Никогда больше я не буду смеяться.
Хелен мудро промолчала.
– Нужно что-то сделать с останками. Можно, наверное, каирн сложить. Камней тут, видит Богиня, предостаточно, но мне кажется, каирн будет смотреться очень жалко. – Кошка представила себе гору из битой плитки и обломков кирпичей и бордюров, над которой будет возвышаться Ис, превратившийся после смерти в надгробие в стиле Пиранези[143]. – Остается погребальный костер.
– А с Рогом что? – спросила Хелен.
Охваченная горем Кошка Хольмдельский Рог и не заметила. А Рог лежал среди костей – золотистый снаружи, кремово-розовый изнутри; разрушения, которые он навлек на город, его совершенно не коснулись.
– Не хочешь взять?
– Это? Я бы не…
– Было зажжено три свечи. Две задуты, – сказал кто-то прямо у Кошки за спиной. – А теперь я задую третью.
В этот раз Кошка не засыпа́ла и потому сразу узнала голос. Так что нисколечко не удивилась, когда, оглянувшись, увидела посреди площади Сирше, которой мгновение назад там не было. На плече у летчицы болталась сумка для инструментов, один глаз закрывала повязка.
– Не сейчас, – тихо и безо всякого выражения сказала Кошка. – Сначала мне нужно доделать одно важное дело.
Горький смех мячиком отскочил от стен.
– Кто ты такая, чтобы решать, где и когда умереть?
– Прекрасно. – Кошка встала. Холодно. Пусто. Безнадежно. – Чýдно. Дело твое. Решим все на берегу. Тогда, кто бы из нас ни погиб, другой не придется возиться с телом.
Ярко светило солнце, на берег накатывали небольшие волны. Охваченная горем Кошка двигалась будто в полусне. Она уселась на рухнувшую колонну с атлантидской капителью.
– Ладно, давай поговорим.
Преследовательница стояла над ней, загораживая солнце, – черный силуэт с сияющим глазом.
– Я пришла не говорить, но обнажить меч, – промолвил силуэт.
– Поменьше мелодрамы. – Кошка похлопала рукой рядом с собой. – Сядь.
Помедлив, Сирше села на колонну.
– Что с твоим глазом?
Сверкнули зубы – это могла быть улыбка, а могла быть и гримаса. Рука поднялась к повязке.
– Ничего не дается за так. Я выменяла его на мудрость.
– Неужели? – Внутри у Кошки шевельнулось призрачное подобие удивления.
– А может, на месть. Мне теперь трудно отличить одно от другого.
– А, значит, это цена за фокус с тремя свечами. Не стану спрашивать, у кого ты его купила. У тебя дурная компания. – А потом Кошка сказала – не потому, что думала, что будет хоть какой-то толк, но потому, что твердо знала – нужно хотя бы попытаться: – Нам, знаешь ли, не обязательно это делать. Не обязательно этимбыть. У нас с тобой столько общего. Не только Академия. Не только звание. Ты вырвалась из Стеклянной Горы, и я не сомневаюсь, что после тебя там осталось пепелище. Я отправилась в Ис – и только взгляни, что сталось с ним. Ты выполняешь свой долг, как я когда-то выполняла свой. Мы отражения друг друга. Когда я поднимаю левую руку, ты поднимаешь правую. Ты и я – сестры. Взгляни на мое лицо! Вспомни свое. Мы вышли из одной утробы. Я восхищалась тобой, и потому этого не видела. Не позволяй ненависти ко мне так же застить себе глаза.
Глаз Сирше полыхнул гневом. Огонь этот охватил ее лицо, и оно запылало расплавленной медью.
– Ты знаешь, что ты мерзкая маленькая дрянь? Когда-то я верила в правосудие. Ты избавила меня от этого заблуждения. И я стала искать мести. Но и тут ты мне все изгадила. В конце концов я смирилась с тем, что в этом мире имеет значение только сила. А где искать силу? Внутри себя самой. Я призвала своего дракона, и он рассказал, где мне предложат сделку.
Сирше встала. Она вся светилась внутренним драконьим светом: он ослепительно сиял в ее единственном глазу, неярко мерцал под кожей. Летчица расстегнула молнию, вытащила что-то из сумки, отшвырнула ее в сторону.
На песок, звякнув, упали две монтировки.
– Выбирай оружие.
– Ты серьезно?
– Я не смогла предать тебя правосудию, потому что сама действовала против него. Не смогла свершить месть, потому что не оставила тебе возможности отомстить мне. И вот теперь я даю тебе то, о чем ты просила, – поединок. Честный бой. Равные шансы.
Кошка покачала головой. Она видела, что Сирше с ходу отвергает каждое ее слово, но все равно сказала:
– Я через многое прошла после Каркассона. И думаю, кое-что усвоила. Я не буду с тобой биться.
Вид у Сирше сделался торжествующим и…
– А вот хрен тебе не будешь. – Хелен подхватила монтировку и позвала 7708-ю по имени: – Змея Горынычна из рода Змеи Горынищевны из рода Горгона,сию же секунду херачь сюда!
– Стой. Что ты делаешь?
– Жизнь тебе, дуре, спасаю.
Взвизгнув петлями, распахнулись тяжеленные свинцовые двери восприятия, Кошкин разум вывернулся наизнанку, и власть в нем захватило создание, все это время терпеливо ждавшее своего часа у нее внутри.
Драконица натянула на себя ее тело с той же легкостью, с какой сама Кошка надевала блузку. Змея Горынычна подбросила оружие; не глядя, поймала его другой рукой. Потом саданула черной железной монтировкой по подвернувшемуся кирпичу, и кирпич взорвался облачком оранжевой пыли. Драконица рассмеялась:
– Как же это великолепно – снова жить! Даже в таком жалком теле.
Кошкино тело встало напротив Сирше. Пропущенные через драконьи органы чувств цвета поменялись: море стало молочно-белым, барашки на волнах – черными, руины приобрели цвет слоновой кости, небо окрасилось тускло-красным, по нему проплывали темно-коричневые облака. Противницы отдали друг другу честь монтировками – воздели оружие перед лицом, а потом резко наискось опустили вниз.
Разум и плоть Кошки охватила темная торжествующая ненависть ко всему. Неимоверно притягательная, как и предупреждали инструкторы. И Кошке понравилось – даже больше, чем она боялась. Ненависть окутала ее плащом. В таком облачении можно было жить вечно.
Кошка ухватила монтировку обеими руками и встала в стойку, широко расставив ноги. Сирше повторила ее движения. Драконица-Кошка замахнулась монтировкой. Драконица-Сирше зеркально отразила ее. Они стояли лицом друг к другу – две драконоженщины, прекрасно чувствующие себя в своих телах, в которых бесновались всю жизнь с таким трудом сдерживаемые эмоции. Впервые на своей памяти Кошка целиком отдалась гневу, ненависти и возмущению, которые носила внутри, наверное, с самого рождения.
Почему же она не сделала этого раньше, намного раньше?
– Хорошенько запомни это, – сказала драконица внутри нее. – В конце этого сражения кто-то умрет. Ты или твоя противница – мне, честно говоря, плевать. Но если уцелеешь, я хочу, чтобы ты запомнила, как это приятно и правильно, а потом жила дальше по моему образу и подобию.
Медленно-медленно оружие Драконицы-Кошки пошло вниз. Она чувствовала, как вздулись мышцы, со сверхчеловеческой силой направляющие монтировку. Восприятие усилилось, подстраиваясь под драконью скорость: ощущение было такое, будто монтировка едва двигается. Драконица-Сирше с искаженным от ярости лицом двигалась так же медленно.
Ползли минуты.
С моря накатила волна, выше обычной, и медленно вскарабкалась по ноге Драконицы-Кошки до самого колена. Кошка почувствовала, как тело, чтобы не потерять равновесие, меняет положение. Монтировки преодолели уже полпути друг к другу. Она видела, как с блестящего лица ее соперницы испаряется пот, как о Драконицу-Сирше разбиваются сияющие капельки, отлетевшие от той самой волны, как медленно, будто стрелки часов, движется оружие. Самым краешком сознания отметила несвоевременное замечание Хелен об испорченных морской водой ботинках. Сама она сконцентрировалась на том, чтобы чуть разжать зубы, которые иначе могли треснуть из-за драконьей силы.
Шло время.
Наконец куски железа встретились. На той скорости, с которой это воспринимала Кошка, звук получился низким и долгим, словно китовая песнь. Металл изогнулся, вверх по рукам и вниз по туловищу прошла волна отдачи. Лицо Драконицы-Сирше исказилось в такой же мучительной гримасе, которая сейчас наверняка была и на лице самой Кошки.
Кошкина монтировка рассыпалась.
А монтировка Драконицы-Сирше – нет.
Спустя мгновение Кошка уже лежала на песке, в полном изнеможении хватая ртом воздух. Прочь от нее убегала та самая волна. Дракон исчез, вернулся на задворки сознания, все тело онемело. Она не могла пошевелиться.
Кошка потерпела поражение.
Сирше торжествующе отшвырнула свое оружие.
Пытаясь отдышаться, Кошка сказала:
– Это… ничего… не доказывает.
– Доказывает. Что я сильнее. Чем ты.
Сирше тоже хватала ртом воздух. И наверняка была почти так же выжата, как и Кошка. Но тем не менее вытащила из ножен на поясе боевой нож и опустилась на колени возле поверженной противницы.
– Вот теперь я попрошу тебя проявить терпение. Это продлится очень-очень долго.
Из затылка у Сирше брызнул розовый фонтанчик.
Она упала.
Медленно, превозмогая боль, Кошка поднялась. Ее переполняли недоумение и удивление. В растерянности она подумала: «Вот теперь у меня действительно ничего не осталось, даже врага». А потом услышала, как хрустит галька под чьими-то ногами. В поле зрения вальяжной походочкой вступила Ворон: в уголке рта залихватски торчит сигарета, на плече винтовка. Дотопав до пляжа, Ворон сказала:
– Думаю, кое-что мы сейчас доказали наверняка: девчушка с подружкой с «Ремингтоном-семьсот» сильнее любого дракона.
Кошка уставилась на нее, не осмеливаясь поверить, что перед ней действительно Ворон, а не галлюцинация.
– Признáюсь тебе кое в чем: я собиралась остановить ее волшебством, но ты так долго торчала на дне, что я таки сорвалась. – Ворон вытащила изо рта сигарету и щелчком отбросила ее в сторону. – Знаешь, как трудно бросать? Так что пришлось перейти к «плану Б».