Я возобновила бы мои отношения с герцогом Камберлендским и использовала бы все мое влияние, чтобы оторвать его от Германии и переманить на сторону союзников. Для этого было бы вполне достаточно пообещать ему в случае победы Антанты трон Ганновера.
До того, как я приехала во Францию, я никогда не думала о шпионаже. Только в кабинете капитана Ладу и благодаря мыслям о моем предстоящем замужестве мне пришла в голову эта замечательная идея. Я долго не обращала внимания на мелочи жизни, которые меня никогда не интересовали. Если я вижу возможность достичь большие цели, я сразу иду к ним.
Я могу с гордостью заявить, что во время всех моих поездок во Францию у меня не было никаких подозрительных контактов. Я никогда не писала писем, которые хоть как-то могли быть истолкованы как имеющие отношение к шпионажу. Я встречалась только с достойными людьми, я никогда не задавала вопросов о войне, нет ни одного человека, который мог бы утверждать, что я задавала вопросы такого рода. Моя совесть совершенно чиста. Я покинула вашу страну с твердым намерением честно и порядочно сделать то, что пообещала.
Если бы я собиралась сделать что-то для немцев, то я оставалась бы здесь. Сам факт, что я хотела вернуться назад в Голландию, подтверждает мое честное намерение сделать именно то, что обещала. Но чтобы осуществить это, мне нужно было установить контакты с немцами. Только с этой целью я пошла на встречу с фон Калле и преподнесла ему историю, взятую из газет сорокатрехдневной или более давности. Каждый сколько-нибудь разумный человек сделал бы то же самое.
Чтобы одновременно доказать капитану Ладу свои способности, я выведала у фон Калле некоторые сведения, которые, несомненно, были интересны Франции. В любом случае, так они рассматривались полковником Данвинем. Он их срочно передал полковнику Губе, дав, правда, понять тому, что самостоятельно узнал об этих вещах.
Я передала фон Калле только устаревшие сведения, тогда как вашей стране я доставила информацию, которая была актуальной и абсолютно новой. По крайней мере, она была новой тогда, когда я передавала ее полковнику Данвиню. А сейчас сложилась такая ситуация, что ему досталась вся слава, а я сижу в тюрьме».
На следователя эта эмоциональная речь, однако, не произвела никакого впечатления. Он, как кажется, не поверил в комбинацию с герцогом Камберлендским. И нам тоже сегодня остается только гадать, существовал ли этот план у Маты Хари изначально или она придумала его в свое оправдание, уже находясь в тюремной камере.
Несчастье Маты Хари заключалась еще и в том, что ни один из мужчин, допрошенных по ее делу (а почти все они были ее любовниками), хотя и не признался в том, что делился с ней какими-то сведениями военного или политического характера, чтобы не быть самому обвиненным в пособничестве германской шпионке, в то же время не заявил, что не верит в то, что Мата Хари могла шпионить в пользу Германии. А ведь среди опрошенных свидетелей были такие солидные люди, как бывший военный министр Адольф-Пьер Мессими и действующий генеральный секретарь министерства иностранных дел Жюль Камбон, чьи голоса, возможно, повлияли бы на следствие.
Как полагал С. Ваагенаар, «Мата Хари просто не могла понять глубину своей фатальной ошибки, заключавшейся в том, что она на свой страх и риск начала создавать собственную систему шпионажа. Потому ее оптимизм был непоколебим. Другие шпионы тоже действовали как двойные агенты, но с ведома и с полного разрешения их начальства. Мата Хари – по меньшей мере в своей голове – тоже двинулась этим курсом, но она не проинформировала об этом французов. И у нее не было ни малейших шансов объяснить все это капитану Ладу».
Тут надо добавить, что Ладу и следователь Бушардон просто не хотели ее слушать. Им гораздо выгоднее было разоблачить неприятельскую шпионку, пусть и мнимую.
Как указывает Ваагенаар, Бушардон в своем отчете о ходе следствия трансформировал отрицательные ответы в положительные показания. Капитан Ладу, к примеру, настаивал, чтобы Мата Хари рассказала ему что-то о «Фрейлейн Доктор». Ее отрицательный ответ наткнулся на глухие уши. Она ведь просто должна была быть знакома с фрейлейн-шпионкой в Антверпене, потому что капитан Ладу так это себе представлял. А капитан Ладу был вне подозрений и непогрешим – пока сам однажды не оказался в тюрьме.
Бушардон рассматривал такие качества Маты Хари, как свободное владение пятью европейскими языками и наличие у нее любовников во всех европейских столицах (тут капитан явно преувеличивал – такого количества любовников у нашей героини все-таки не было; нет, например, никаких сведений, что у нее были любовники в Петербурге), как косвенные доказательства того, что она является шпионкой, причем непременно немецкой.
Пока Мата Хари ожидала суда, к ней наконец пришло несколько писем. В конце мая голландское консульство через директора тюрьмы переслало ей первое письмо, датированное 9 мая. Оно было от фирмы «К. Х. Кюне и сыновья» в Гааге и касалось неоплаченного ею счета за платья и меха. 23 мая по этому же поводу написал адвокат Маты Хари в Гааге Хейманс. Он пытался отстоять интересы своей клиентки. К письму он приложил тот же счет фирмы «Кюне и сыновья». Полагая, что «вам, возможно, известен адрес мадам Зелле», Хейманс просил голландского консула в Париже передать Мате Хари этот счет. В том случае, если она не сможет его оплатить, адвокат тревожился по поводу судьбы ее имущества. Он писал: «Так как фирма „Кюне“, вероятно, собирается компенсировать причиненный ей ущерб за счет вашего имущества, я был бы вам очень обязан, если бы вы дали мне свой ответ как можно быстрее». 14 июня Хейманс послал еще одно письмо. Мата Хари все еще верила, что не останется в тюрьме надолго. И пыталась защитить свое имущество в Голландии. 22 июня она написала довольно раздраженное письмо в голландское посольство, где просила проинформировать все стороны конфликта вокруг неоплаченных счетов о ее теперешнем положении. Только с этого момента голландское правительство заинтересовалось ее делом.
30 июня генеральный секретарь министерства иностранных дел Голландии Ханнема отправил в Париж телеграмму, где указал, что «приветствовал бы, если бы его постоянно держали в курсе событий», поскольку «различные голландские газеты публикуют статьи об аресте вышеупомянутой дамы».
Но только утром 24 июля адвокат Клюне, отвечая на запрос из посольства, сообщил, что он «приобщил к делу своей клиентки оба послания из посольства» и что «она сегодня в час дня предстанет перед Третьим военным судом в министерстве юстиции». Как полагал адвокат, процесс продлиться два дня.
Эмиль Массар, встретившийся с Эдуардом Клюне на суде, так характеризовал его: «Во время перерыва, ко мне подошел защитник. Если воспользоваться словами Дюма из его „Нельской башни“, это была благородная голова старика. У него на груди была медаль за войну 1870 года, и он проявил себя очень крупным специалистом по международному праву. Он доверял… Он всегда доверял! Даже прежде чем открыть ее дело, он утверждал о невиновности Маты Хари. Он настолько был убежден в ее невиновности, что именно поэтому, в системе военного правосудия, он сам, как стало известно, попросил председателя коллегии адвокатов назначить его официальным ее защитником.
Адвокат с большим талантом, он желал защитить эту женщину, которой он восхищался уже давно, поэтому у него было, без сомнения, внутреннее и абсолютное убеждение, что она невиновна. Его чистосердечность была трогательной, его самоотверженность – волнующей и достойной лучшего применения.
– Что же вы думаете об этом, господин майор? – спросил он меня с улыбкой, полной надежд.
– Я думаю, что она большая плутовка, и скверная!
Я тотчас же пожалел о моей искренности, так как почувствовал, что огорчил его.
– Подождите хотя бы свидетелей защиты! Но главное – дождитесь моей речи в суде!
Его судебная речь, очень теплая и искренняя, вызвала у нас, конечно, волнение, но со свидетельствами у нас было много неожиданностей, они нам показали, насколько эта женщина была виновна и опасна.
Она смогла, действительно, завязать отношения – чисто сентиментальные, и это правда, – но тем не менее отношения с могущественным чиновником министерства иностранных дел и даже с самим военным министром.
Имена этих деятелей тут не представляют большой важности, потому что инциденты, в которых они были замешаны, не имели никакого военного значения. Мы упомянули о них только потому, что они показывают отвагу большой шпионки».
Тут столкнулись две веры: Массар свято верил в виновность Маты Хари, а Клюне столь же свято был убежден в ее невиновности.
Суд над Матой Хари прошел 24 июля 1917 года при закрытых дверях. Ее обвиняли в передаче противнику сведений, приведших к гибели нескольких дивизий солдат, что, конечно же, полный абсурд. Материалы суда засекречены до 2017 года, хотя и были некоторые публикации в прессе. Однако проверить их аутентичность не представляется возможным.
Общая обстановка во Франции не благоприятствовала вынесению оправдательных приговоров по делам о шпионаже. В апреле-мае 1917 года бесславно провалилось «наступление Нивеля», названное так в честь главнокомандующего французской армии Робера Нивеля, после провала снятого со своего поста. Затем последовал знаменитый «бунт ста полков», когда французские солдаты захватывали грузовики и поезда, чтобы отправиться в Париж. Они шли с пением «Интернационала» и с красными флагами. Более двадцати тысяч военнослужащих дезертировало. По стране прокатилась волна забастовок. Это восстание удалось подавить только с большим трудом. Русская армия после Февральской революции начала быстро разлагаться и не сумела перейти в заранее согласованное с союзниками наступление одновременно с наступлением Нивеля. Русское наступление началось только 1 июля (18 июня) 1917 года и к моменту начала процесса над Матой Хари тоже полностью провалилось. В такой обстановке особенно активизировались поиски виновников военных неудач, которые стремились списать на «предателей» и «шпионов». И когда понадобилось объяснить неудачи на фронте, французская контрразведка представила публике «роковую красотку-шпионку». История с Матой Хари подоспела как нельзя кстати.